И явилось новое солнце - Вулф Джин Родман - Страница 25

• Предыдущая
• 25/83
• Следующая

В воздухе Урса корабли иеродулов плавали где хотели, и даже судно, доставившее меня (а вместе со мною Идас и Пурна, хоть я и не знал об этом) на борт корабля, сначала пользовалось иным способом передвижения. Наш корабль явно обладал и другими двигательными силами, но мне казалось, что капитан выбрал самую необъяснимую. Спускаясь, я думал об этом и обнаружил, что предаваться размышлениям гораздо легче, чем прийти к какому-нибудь выводу.

Я еще не добрался до палубы, а корабль уже погрузился во тьму. Ветер дул непрестанно, словно нарочно силясь снести меня прочь. По моим представлениям, мне пора было почувствовать притяжение Йесода, но лишь палуба слабо притягивала меня к себе, как раньше, в пустоте. Наконец моя глупость сподвигла меня на короткий прыжок. Ураганное дыхание Йесода подхватило меня словно осенний листок, и прыжок швырнул меня на палубу, закрутив точно гимнаста; повезло еще, что я не разбился о мачту.

Ошеломленный и контуженный, я стал карабкаться по палубе в поисках люка. Не найдя его, я решил ждать наступления дня; и день тут же наступил, внезапно, как трубный глас. Солнце Йесода имело цвет чистейшего золота, раскаленного добела, и оно поднималось над горизонтом, резко очерченное, как кромка круглого щита.

На мгновение мне показалось, что я слышу голоса гандхарвов[1], поющих перед троном Панкреатора. Потом вдалеке на носу корабля (мои блуждания в поисках люка завели меня почти на самый бушприт) я увидел раскинутые крылья гигантской птицы. Мы мчались прямо на нее словно лавина, но она заметила нас и одним взмахом могучих крыльев поднялась выше, не прервав своей песни. Крылья ее были белы, грудь – будто иней; и если жаворонка Урса можно сравнить с флейтой, то голос птицы с Йесода уподоблялся целому оркестру: казалось, у нее множество голосов, поющих слаженно, одни – высокие и щемяще-сладостные, другие – глубже любых басов и мощнее барабанов.

Как ни сковывал холод, – а я уже почти закоченел, – я по собственному почину остановился, чтобы послушать ее; а когда лес мачт закрыл эту птицу и я не мог больше ни видеть, ни слышать ее, я поискал глазами других птиц.

Их не было, но небо не пустовало. Корабль незнакомого мне типа парил впереди, раскинув крылья намного большие, чем крылья птицы, тонкие, словно лезвие меча. Мы прошли под ним, как под птицей; и тогда корабль сложил свои огромные крылья и ринулся вниз так резко, что на миг мне показалось, будто сейчас он врежется в палубу и разобьется, ведь размерами он тысячекратно уступал нашему кораблю.

Он пронесся над верхушками мачт, точно дротик над копьями армии, снова опередил нас, сел на наш бушприт и залег там, словно пардус на тонкой гибкой ветви, поджидающий лань или греющийся на солнце.

Я ждал, когда появится экипаж этого судна, но никто так и не вышел. Спустя мгновение мне уже казалось, что оно держится за наш корабль куда крепче, чем я предположил сперва; а еще через миг я с изумлением подумал, что ошибся, приняв его за корабль, будто никогда оно не проносилось над лесом наших мачт. Скорее оно обернулось частью нашего корабля, того, на котором, по-моему, я плыл слишком долго, – странным утолщением в виде клюва на бушприте, а крылья его – не более чем особые скобы, удерживавшие судно на месте.

Вскоре я вспомнил, что когда Старого Автарха доставили на Йесод, за ним прислали точно такой же кораблик. Торжествуя, я побежал по палубе в поисках люка; и до чего же славно было передвигаться по холоду в этом воздухе, хотя каждый шаг нестерпимо ранил мне ноги. Наконец я прыгнул, и ветер, как я и рассчитывал, снова подхватил меня и понес над простором палубы, пока я не схватился за бакштаг, чуть не вывернув руки из суставов.

Этого оказалось достаточно. В своем безумном полете я увидел дыру, через которую моя маленькая команда выбралась на палубу. Я подбежал к ней и нырнул в знакомое тепло и перемещающиеся блики света внутренностей корабля.

Вечно неразборчивый голос, который тем не менее всегда можно было понять, гремел во всех коридорах, вызывая эпитома Урса; и я бросился стремглав, радуясь теплу и даже здесь ощущая чистый воздух Йесода, будучи уверенным в том, что настал или близится уже час моего испытания.

Отряды матросов обыскивали корабль, но долгое время мне не удавалось встретиться с ними, хотя я и слышал их речь, а иногда мне даже случалось мельком увидеть кого-нибудь из них. Наконец, открыв какую-то темную дверь, я вышел на решетчатую площадку и в туманном свечении, лившемся откуда-то сверху, разглядел огромное помещение, заваленное всяческим хламом и механизмами, где бумаги лежали, как грязный снег, а в низинах стояла, словно вода, духовитая пыль. Если это было не то самое место, откуда Сидеро сбросил меня вниз, то оно по крайней мере очень походило на него.

В мою сторону двигалась небольшая процессия, и через несколько мгновений я понял, что процессия эта – триумфальная. Многие матросы несли светильники, и их лучи разрезали сумрак, рисуя фантастические узоры; некоторые плясали и подпрыгивали от радости, другие затянули песню:

Веселись, зануда-старпом!

Мы оставим дела на потом!

Сдуру каждый из нас документ подписал,

Чтоб отправиться в рейс прямиком в небеса.

На громаде такой не истлеть парусам!

Нам вовек не вернуться домой!

И так далее.

Не все, однако, в этой процессии были матросами. Я разглядел нескольких созданий из блестящего металла, а немного спустя заметил и самого Сидеро, узнать которого не составляло труда, поскольку руку ему так и не починили.

Чуть поодаль шествовала незнакомая мне троица – мужчина и две женщины в плащах; а перед ними, возглавляя, очевидно, колонну, брел обнаженный мужчина, ростом выше всех, опустив голову и завесив лицо красивыми длинными волосами. Сперва я решил, что он погрузился в глубокое раздумье, сцепив руки за спиной – сам я часто хаживал так, размышляя о многочисленных невзгодах нашего Содружества; потом я вдруг увидел, что запястья его связаны.

Наученный уже кое-каким опытом, я спрыгнул с платформы и после долгого, медленного падения, скорее приятного, чем наоборот, упредил процессию на полпути.

Пленник даже не поднял глаз. Я не мог как следует разглядеть его лицо, но увидел достаточно, чтобы убедиться, что я не встречал его раньше. По самым скромным расчетам, он не уступал в росте экзультанту, а при ближайшем рассмотрении оказался на голову выше любого из них. Плечи и грудная клетка его были превосходно развиты, равно как и руки, судя по тому, что я мог видеть. Он шагал, и под ослепительно белоснежной кожей мощные мускулы переливались как анаконды. В золотых его волосах не было ни следа седины; и по этому, а также по статности его фигуры я заключил, что ему не больше двадцати пяти, а вероятно, и меньше.

Процессия приблизилась, и я шагнул в сторону; но лишь матросы обратили на меня хоть какое-то внимание. Несколько (я, правда, никого не узнал) махнули мне рукой, приглашая присоединиться к ним; лица у них были, как у подгулявших молодцов, которые в избытке радости приглашают всех встречных разделить с ними веселье.

Я поспешил прочь и сам не заметил, как Пурн схватил меня за руку. Холодная волна страха пробежала по моей спине – он был так близко, что мог уже дважды пырнуть меня ножом, – но на его лице читалось лишь радушие. Он выкрикнул фразу, которую я не разобрал, и хлопнул меня по спине. В то же мгновение Гунни, оттолкнув его в сторону, поцеловала меня так же звучно, как при первой нашей встрече.

– Ах ты, гнусный обманщик! – воскликнула она и вновь прильнула к моим губам, уже не так грубо и в гораздо более долгом поцелуе.

В этаком гаме бессмысленно пускаться в расспросы; да, по правде говоря, если они хотели помириться со мной, то я, который не обзавелся на борту друзьями, кроме Сидеро, был более чем рад такой перемене.

Наша процессия миновала ворота трюма и потянулась по длинному, уходящему вниз коридору. Этот коридор вывел нас в ту часть корабля, которая оказалась не похожа ни на что из виденного мною раньше. Стены ее отличались иллюзорностью, но не в силу своей призрачной природы, а потому, что они каким-то образом уподоблялись тончайшей бумаге, и казалось, будто они могут вспыхнуть и сгореть в одно мгновение; мне вспомнились мишурные балаганы и шатры на ярмарке в Сальтусе, где я убил Морвенну и встретился с зеленым человеком. Некоторое время я стоял посреди всей этой суеты, силясь понять ее происхождение.

• Предыдущая
• 25/83
• Следующая