Пыточных дел мастер - Вулф Джин Родман - Страница 15

• Предыдущая
• 15/67
• Следующая

– У меня нет желания оскорбить тебя, – сказал я. – Ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя по-другому?

– Зови меня Теклой – это мое имя. Титулы – для формального общения, имена – для неформального; наша встреча – как раз из неформальных… Хотя, когда придет время моей казни, все формальности будут соблюдены?

– С экзультантами, как правило, поступают так.

– Тогда, надо думать, будет присутствовать экзарх – если только вы впустите его сюда – в платье с пурпуром. И еще некоторые – возможно, Старост Эгино… Это на самом деле хлеб?

Она ткнула в кусок пальчиком – таким белым, что мне показалось, будто хлеб может испачкать его.

– Да, – ответил я. – Шатлене, конечно же, приходилось есть хлеб и раньше, не правда ли?

– Но не такой. – Взяв тонкий ломтик, она откусила немного. – Хотя – и этот неплох. Ты говоришь, мне могут принести еду получше, если я попрошу?

– Думаю, да, шатлена.

– Текла. Я просила книги – два дня назад, когда меня привезли. Но не получила их.

– Они здесь, – сказал я. – Со мной. Сбегав к Дроттову столу, я принес книги и просунул в кормушку самую маленькую.

– О, чудесно! А остальные?

– Еще три.

Книга в коричневом переплете тоже прошла сквозь кормушку, Но две другие – зеленая и тот фолиант, с гербом на обложке – оказались слишком широки.

– Позже Дротт откроет дверь и передаст их тебе, – сказал я тогда.

– А ты не можешь? Так ужасно – видеть их сквозь эту штуку и не иметь возможности даже дотронуться…

– Вообще-то мне не положено даже кормить тебя. Этим надлежит заниматься Дротту.

– Но все же ты передал мне еду. И, кроме того, это ты принес книги. Разве тебе не полагалось вручить их мне?

Я смог лишь неуверенно возразить, потому что в принципе она была права. Правила, запрещающие ученикам работать в темницах, направлены на предотвращение побегов; но ведь этой хрупкой, несмотря на высокий рост, женщине нипочем не одолеть меня, и, таким образом, она не сможет беспрепятственно выйти наружу. Я пошел к камере, где Дротт все еще приводил в чувство пациентку, пытавшуюся покончить с собой, и принес ключи.

Оказавшись в камере Теклы и закрыв за собой дверь, я обнаружил, что не в силах вымолвить ни слова. Я пристроил книги на столике, где из-за подсвечника, подноса и графина с водой почти не оставалось места, и остановился в ожидании. Я знал, что должен идти, но не мог сделать этого.

– Может быть, сядешь?

Я присел на кровать, предоставив ей стул.

– Будь мы в моих покоях в Обители Абсолюта, я смогла бы предложить тебе больше комфорта. К несчастью, в то время тебя не вызывали туда.

Я покачал головой.

– Сейчас мне нечем угостить тебя, кроме этого. Тебе нравится чечевица?

– Я не стану есть этого, шатлена. Скоро – время моего собственного ужина, а здесь вряд ли достаточно и для тебя одной.

– Действительно… – Взяв с подноса перышко лука, она, будто не совсем понимая, что с ним делать, проглотила его, как ярмарочный фигляр глотает гадюку. – А что дадут на ужин тебе?

– Лук-порей с чечевицей, хлеб и баранину.

– Ах, вот в чем разница – палачи получают еще и баранину… Как же тебя зовут, мастер палач?

– Северьян. Но это не поможет, шатлена. Не будет никакой разницы.

– В чем? – улыбнулась она.

– Ну… если ты подружишься со мной. Я не могу выпустить тебя на свободу. И не стал бы делать этого, даже если бы ты была моим единственным во всем мире другом.

– Но я и не думала, что ты можешь это, Северьян.

– Тогда зачем же утруждаться беседами со мной? Она вздохнула, и радость исчезла с ее лица – так солнечный свет покидает камень, на котором пристроился погреться нищий.

– С кем же мне еще беседовать, Северьян? Вот я поговорю с тобой некоторое время – несколько дней или пару недель, – а потом умру. Я понимаю, ты думаешь о том, что, будь я в своих покоях, не удостоила бы тебя и взглядом. Но ты ошибаешься. Конечно, со всеми не поговоришь, их слишком много вокруг, но за день до того, как меня привезли сюда, я разговаривала с конюхом, державшим мне стремя. Заговорила с ним оттого, что пришлось ждать, но услышала от него много интересного…

– Но ты больше не увидишь меня. Еду будет приносить Дротт.

– Вот как? Спроси, не позволит ли он тебе делать это? Она взяла меня за руки. Ее руки были холодны как лед.

– Попробую… – проговорил я.

– Попробуй! Пожалуйста, попробуй! Скажи ему, что мне нужна еда получше, и что я хочу, чтобы приносил ее ты. Хотя – я попрошу об этом сама. Кому он подчинен?

– Мастеру Гурло.

– Я скажу ему – Дротту, правильно? – что хочу говорить с мастером Гурло. Ты прав, они не откажут – ведь как знать, Автарх может и освободить меня!

Глаза ее заблестели.

– Я передам Дротту, что ты хочешь его видеть, – сказал я, поднимаясь.

– Подожди. Разве ты не хочешь спросить, почему я здесь?

– Я знаю, почему ты здесь, – ответил я, прежде чем закрыть дверь. – Потому, что тебя рано или поздно надлежит подвергнуть пытке, как и всех прочих.

Да, жестоко, но я сказал это без всякой задней мысли – как любой юнец. Сказал то, что пришло в голову… Но это было правдой, и, поворачивая ключ в замке, я был даже рад тому, что сказал это.

Экзультанты часто попадают к нам. И первое время почти все понимают ситуацию правильно, так же как сейчас – шатлена Текла. Но проходит несколько дней, а пыток что-то не видать, и тогда надежды берут верх над здравым смыслом. Пациенты начинают говорить об освобождении, рассуждать о том, что предпримут ради них друзья и родные и что сделают они сами после того, как выйдут на волю.

Один хочет уехать в свои владения и больше не показываться при дворе Автарха, другой – собрать отряд наемников и во главе его отправиться на север… И на дежуривших в подземельях подмастерьев градом сыплются рассказы об охотничьих собаках, далеких вересковых пустошах, местных потехах, нигде более неизвестных, устраиваемых под сенью древних рощ. Женщины в большинстве своем мыслят много практичнее, но и они со временем заговаривают о высокопоставленных любовниках (получивших отставку за месяцы или годы до сего момента), которые никогда не оставят их в беде, а потом – о вынашивании ребенка или воспитании приемыша. После того как для всех этих детей, которые так никогда и не появятся на свет, придуманы имена, как правило, наступает черед одежды: после освобождения непременно нужен новый гардероб; старое тряпье – сжечь. Часами обсуждают оттенки, изобретение новых фасонов, возвращение хорошо забытых старых…

Но в конце концов и для мужчин и для женщин неизменно наступает день, когда в камеру вместо дежурного с едой входит мастер Гурло в сопровождении троих-четверых подмастерьев и, может быть, следователя с фульгуратором. Поэтому мне хотелось по возможности оградить шатлену Теклу от бесплодных надежд. Я повесил связку ключей на гвоздь, где та обычно висела, и, проходя мимо камеры, где Дротт заканчивал отмывать кровь с пола, сказал ему, что шатлена желает говорить с ним.

Через день меня вызвали к мастеру Гурло. Обыкновенно ученикам положено стоять против его стола, заложив руки за спину, но он велел мне сесть и, сняв шитую золотом маску, подался ко мне, что должно было означать частную беседу накоротке.

– С неделю назад я посылал тебя к архивариусу, – начал он. Я кивнул.

– И, насколько понимаю, вернувшись с книгами, ты доставил их пациентке сам. Так? Я объяснил, как все вышло.

– Ну, ничего страшного. Не бери в голову; я не стану назначать тебе внеочередные наряды и уж тем более – раскладывать тебя на кресле и драть. Ты уже, можно сказать, подмастерье; мне в твои годы и с альтернатором доверяли работать… Понимаешь ли, Северьян, штука-то в том, что пациентка – лицо высокопоставленное. – Голос его понизился до шепота. – Со связями на самом верху.

Я сказал, что все понимаю.

– Высоких кровей, не из каких-нибудь там армигеришек… – Повернувшись к полкам позади его кресла, он порылся в беспорядочной груде бумаг и книг и извлек увесистый том. – Имеешь представление, сколько на свете экзультантских семейств? В этой книге перечислены лишь те, чей род еще продолжается. А чтобы счесть и тех, чей род прервался, наверное, понадобилась бы целая энциклопедия! И несколько экзультантских династий прерваны мной лично! Он захохотал, и я засмеялся тоже. – Здесь каждому семейству отведено по полстраницы. А всего страниц – семьсот сорок шесть. Я понимающе кивнул.

• Предыдущая
• 15/67
• Следующая