Великий поход - Белов (Селидор) Александр Константинович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/104
• Следующая

Индра смутился. Он понял, что девушка имеет в виду, но, поскольку ему ещё ни с кем не приходилось свободно и непринуждённо объясняться на эту тему, упоминание о ней вызвало у молодого человека стыдливую сдержанность.

– Мои родители знали, как назвать сына, – сказал он с улыбкой.

Ратри в её годы могла бы иметь куда больший опыт познания премудростей любви. Другие девочки, её сверстницы, уже готовились к тому, чтобы расплести косу какому-нибудь достойному сиддху. Получив на то исключительное право, а вместе с ним и супружеские обязанности. Но время Ратри ещё не наступило. Чему способствовали две причины. Первая состояла в том, что девочка была дочерью вождя, и на её замужество возлагалась задача не только продолжения рода. Ратри предстояло стать связующим звеном противоречий, громоотводом родовых амбиций сиддхов, посягающих на власть Диводаса. И её отец пока не решил, с какой стороны усилить свою власть.

Вторая причина переносила Ратри в мир её грёз и воображаемых человеческих достоинств, мешавших ей адресовать свой интерес кому-либо из реальных людей.

Индра был молод и нов. Для юной сиддхи. В нём соединилось достоинство, подобающее его сословию, с гордой независимостью собственной натуры. С тем образом самостоятельности, что разрастается в подлинное человеческое величие. Юноша обладал чарами, способными смутить даже самое неподступное девичье сердце. И он его смутил.

– Значит, бык? – переспросил Индра, обращаясь скорее к собственным мыслям, чем к попутчице. Они неторопливо шли вдоль плетня, отделявшего деревенскую улицу от молодых садиков, поднявшихся среди лугового простора по воле обосновавшихся здесь сиддхов.

– Любопытная получилась история.

– Что? – не поняла Ратри.

– Да я про быка.

Девушка с интересом посмотрела на молодого воина.

– Поле может многое рассказать, если к нему повнимательнее присмотреться, – продолжил Индра.

– И что же оно тебе рассказало?

– То что шкура Вришана – если он действительно существует – больше нужна мне, чем вам.

Ратри улыбнулась. Понятным только ей мыслям. И ещё тому, что этот юноша всё больше соответствовал её представлению о воплощённом человеческом достоинстве. В отношении её возможного избранника.

Утро потерялось где-то в напаренных туманом небесах.

Диводас поднялся раньше обычного, но он был не первый, кто тревожил своим видом покой спящей осени. Во дворе, перед домом, молодой воин совершал молитву у жертвенного столба, сделанного им накануне из дрекола.

Индра принёс в жертву собственную кровь, вымазав ею столб. Диводас прислушался к словам заклинания.

– … все те, кто прославлял тебя в прошлом и прославит в будущем. О, великий Рудра – властелин судьбы! Ты, определяющий жить мне сегодня или умереть. Вкуси мою кровь, кровь жертвователя. Тебя я призываю вкусить и кровь жертвы. Возьми себе то, что придётся тебе больше по вкусу.

О, Громовержец, затмивший славу Парджаньи! Благослови этот столб и сделай меня своим хотаром. Я принесу тебе в жертву того, кого ты пожелаешь. Приведи его к моему жертвенному столбу, и пусть всё решится там по твоей воле.

– Почему он говорит, что Парджанья уступил Рудре? – услышал Диводас за своей спиной. Ратри оказалась третьей, кого раньше обычного подняло на ноги это утро.

– Он марут, – прошептал Диводас, – и поклоняется своему громовнику, которого маруты почитают также богом роковых обстоятельств. Отнимающим человеческую судьбу у Савитара.

Индра стоял перед столбом наклонив голову и давил землю взглядом. Воин сейчас был где-то далеко в самом себе. Настолько далеко, что не различал присутствия Диводаса и его дочери. В этом его далеко творилось смятение и богоугодливость. Здесь уже царил всесильный Рудра, немо взиравший на подвластную ему душу молодого кшатрия.

Внутри каждого человека есть глухие затаинки богов. Там их живое начало. Боги не умирают. Они спят в душах людей. Бессмертные спят в душах смертных, чтобы прийти однажды сразу ко всем по зову рассудка, достоинства и совести какого-то одного беспокойного человека. Зовущего их на власть. Каков человек, таковы и его боги. Они лучшим образом расскажут о твоих склонностях, достоинствах или недостатках. Они для того и даны, чтобы вскрывать в человеке подлинное существо его натуры.

Рудре повезло меньше других. Он был обычаем, а не совестью марутов. И власть его над их душами не распространялась дальше вынужденного признания его силы. Злобный и могущественный, великий и беспощадный Рудра являлся всего лишь отголоском того мира, в котором маруты выжили, чтобы соединиться с другими племенами «благородных». Но плох тот бог, который сам никогда не был человеком.

Впрочем, Индра сейчас об этом не думал. Индра увидел в себе суровую нетерпень Рудры, влекущую молодого воина к его участи. Что ожидало кшатрия в поле? Об этом не знал даже всемогущий бог. Как показалось Индре. Юноша сразу же прогнал дерзкие мысли, боясь навлечь на себя гнев Рудры.

Воин вытащил из земли дрекол, чем нимало удивил Диводаса, и, подставив под бревнину плечо, направился в поле. Топор, нож и заострённое бревно сопутствовали ему в этом походе. Им теперь вверялась судьба молодого кшатрия.

Место, которое Индра подобрал для боя с Вришаном, накануне привлекло внимание воина сразу. Это была широкая провалина между холмов, открытая со всех сторон и пологая склонами. Далеко разнесло её неровные края, прежде чем они улеглись в плоскую, как разлив, луговину. Находившийся внизу мог быть приметен отовсюду. Что вполне устраивало Индру.

Другая причина, способствовавшая выбору низины, состояла в непосредственной близости от её склона следов перемещения стада. Протоптанных в оба конца! Это удивительное обстоятельство приковало внимание воина. Следы открывали, что стадо бегало по лугу вовсе не стихийно, не как придётся. У стада в поле были свои постоянные дороги. Человеческих следов нигде поблизости не оказалось, и значит, коров водил бык. Водил какими-то понятными только ему путями.

Индра вчера свалил здесь мягкую листвень акации. В надежде, что Вришан учует её сладкий дух и теперь не оставит низину без внимания. Травы сейчас стояли горькие. Бык не мог пройти мимо пахлого лакомства. Но надеждам воина не суждено было сбыться. Листья оказались нетронутыми.

И всё-таки Индра начал приготовления к бою. Что-то предсказывало ему скорую возможность испытать свою судьбу. Молодой воин прорубил топором канаву неравномерной глубины, чтобы впор оказался наклонённым, заваленным в сторону врага, и прочно усадил в неё дрекол. Заострённый конец впора пришёлся воину против лба. Стало быть, быку в шею. Или в грудь, если Вришан громаден. Но сиддх утверждал, что бык не выделяется размерами.

Индра засыпал и затоптал прокоп. Попробовал руками прочность быкобойного орудия. Не сдвинуть. И всё-таки… Такой уклон дрекола мог бы не причинить зверю вреда. В том случае, если Вришан действительно не выделялся размерами. Воину сейчас предстояло выбрать противника по воображению. Однако ошибка, допущенная здесь, могла бы стоить юноше жизни. «Не будем переоценивать возможностей противника. Даже если он демон», – решил Индра, вздохнул и принялся перекапывать столб.

Ожидание боя затянулось. Мало-помалу утихла и торопливая готовность драться, превратив желание встречи с противником в полное равнодушие к нему. Индра устал слушать поле. Устал подниматься на холмы, чтобы высматривать дальнюю россыпь беспокойного стада. Поле отдыхало в умиротворённом блаженстве ранней осени. Когда в небе ещё достаточно тепла, чтобы течь в самую душу беспечным, ласковым ветерком.

Зелень на дальниках размазало бурыми пятнами сушины. Но трава прогорела не везде, и местами поле зеленело сочными заплывами нетронутой спелости.

Индра спустился в яму, развязал обмотки ногавиц, освободил от их гнёта разопревшие ноги и завалился на мягкий валень акациевых метёлок. Ожидание переломило боевой дух молодого воина. Он не удержал веки и уронил глаза в сон.

• Предыдущая
• 46/104
• Следующая