Четвертый вектор триады - Белов Юрий - Страница 13

• Предыдущая
• 13/81
• Следующая

— Ты боишься пауков, девушка? — проговорило вдруг мутное медное зеркало на дальней стене. Голос Колдуна был, как всегда, презрительным и ядовитым.

Паук вылез из миски и принялся отряхиваться. Он был похож на черную восьмилапую собаку. Ошметки коричневой грязи противным дождем хлестали по лицу, пачкали стол, стены и даже, кажется, потолок.

«А ведь придется все это убирать», — подумал Алекс.

Зеркало больше ничего не говорило. Проклятый паук продолжал отряхиваться. Количество разбрызгиваемой грязи уже вдесятеро превысило первоначальный объем, а поток смрадной мороси не иссякал. Одежда, руки, лицо — все покрылось липким вонючим слоем.

Душной волной накатились стыд и обида. Алекс сдавил паука ментальным узлом, и тот послушно замер, прекратив извержение мрази. Постепенно стервенея, ученик с хищным удовольствием начал скручивать и рвать мохнатое, неожиданно хрупкое тело. Силовые поля, гудящие исступленной жестокостью, с плотоядным хрустом отрывали членистые ноги, выкручивая каждый сустав до предела, до мутного облачка боли и дальше — через рвущиеся розовые нити, через брызгающую красную кровь…

«Вот это уже неплохо, мальчик», — сказало зеркало, и довольное сопение Колдуна постепенно стихло в его глубине.

И только тут Алекс опомнился. У пауков не может быть красной крови!

Еще несколько секунд он стоял, вцепившись побелевшими пальцами в камень стола, а потом ярость огненным завывающим вихрем хлестнула по зеркалу.

Глухим взрывом охнул расплавленный металл.

Опустошенный Алекс вдруг подавился сжавшим горло плачем. Мутные соленые слезы брызнули из его глаз. С ними пролились в мир остатки сил, и юноша упал на каменный пол, борясь с подступающей тошнотой.

Подмирье

Спецсектор Промежутка

— Етидреный хрен! А вдруг он и в нас вот так долбанет?

— Молчи, балбес, сам не хапаешь, че бормочешь! Как он нас в Спецсекторе засечь-то сможет?

— Так сам же давеча говорил, что Лысый о чем-то догадывается? А этот не слабее будет! Давай Шефу доложим, что наше наблюдение раскрыто.

— А доказательства?

— А ты хочешь дожидаться, пока нас, как то зеркало, в лужицу превратят? Я жить хочу! Пусть Его Самость сам с ними бодается!

— Не канючь! Все одно на пузо бухнешься и хвостом будешь пол мести. Знаю я тебя! Придется ждать. Ты просто не жмотствуй — купи амулет подороже. Глядишь — пронесет…

— Чихал он на наши амулеты! Может, щас наверх попытаться? Предсмертник в отрубе, чмырь где-то поблизости. Может, успеем?

— Не, не успеть! Вон он уже приподнялся. Подождем еще, будет момент поуверенней. Интересно, как там у Лысого?

— Не трави кишки! Мне вот все время метится, что все наши усилия — ему в удовольствие. Мозгой секу, что быть такого не могет, а от мысли этой отделаться не получается! Вроде как мы у него на побегушках: то одну жертву подбросим, то другую…

Лэйм, Великие Древние Горы

Вечер

Сан стоял на дне глубокого ущелья, обозначенного в хрониках как Урочище Кашляющих Драконов, и слушал затихающий грохот.

Грохот этот раздавался как будто в толще скал и действительно напоминал кашель. Если столь могучие звуки производили живые существа, то размеры их были огромны. Куда больше современных драконов.

Легенда гласила, что восемь сыновей Великой Белой Драконицы были замурованы в этих скалах на заре веков. Каменная пыль забила им глотки, и кашляют они и мучаются, не в силах преодолеть тяжкий гнет обрушившихся скал. Никто из людей не знает, за что пожинают они столь суровую Карму. И плачут семь братьев, слушая дождь, стучащий по скалам. И у каждого из них слезы своего цвета, такого же, как и шкура. Только восьмой — черный брат — не плачет, и поэтому в радуге, появляющейся после дождя, нет черной полосы. Сан любил легенды. Когда среди нудных и тяжеловесных философских трактатов в библиотеке родного храма он находил книгу стихов или сказаний, время останавливалось. Молитвы и медитации, ритуалы приема пищи и даже тренировки переставали существовать. Оставалась только шуршащая под пальцами дверь в иной мир.

Мир, вместивший в себя не только отголоски реальных событий, не только мечты и чаяния давно умерших людей, но и крохи чудесных прозрений, озаряющих иногда путь Избранных.

«Все сказки от были», — сказал как-то Учитель, и в ответ на эту мысль в мозгу Сана возник образ благообразного старца в маленькой шапочке на бритой голове, с аккуратной седой бородой и пронзительным взглядом непривычно светлых глаз. «Верить не хотят люди, что их внутренняя лаборатория имеет космическое значение», — проговорил мудрец на смутно знакомом языке и отвернулся, вглядываясь в панораму ошеломляющей красоты гор за своей спиной. Учитель не смог тогда объяснить Сану его видение. Он лишь как-то особенно посмотрел на воспитанника, и в глубине его глаз почудились юноше уважение и священный трепет.

И все же каждый раз нужно было возвращаться. Возвращаться к повседневным трудам и заботам, среди которых мытье полов в отхожем месте было далеко не самым неприятным.

Монастырский устав был строг. «День без работы — день без еды!» — провозгласил Первый Патриарх, и вот уже тридцать поколений этот закон неукоснительно выполнялся. Терпение и неприхотливость ценились не меньше, чем мастерство воина или знание священных текстов. «Чистота вокруг рождает чистоту внутри», — было начертано на стене кладовой, где хранились метлы и щетки. «Проснулся утром — убери свою планету!» — добавил про себя Сан пришедшую из подсознания мысль.

Обитатели Урочища Кашляющих Драконов внутри, видимо, были отвратительны. По крайней мере, вокруг царили хаос и запустение. Высушенные солнцем трупы всевозможной живности валялись безобразными кучами. Причем они не были съедены. Создавалось впечатление, что многие из них специально пришли сюда, чтобы тихо скончаться. Без борьбы и бестолкового цепляния за опостылевшую жизнь.

Основную часть мумий составляли грызуны и гады. Но были и крупные животные. Неподалеку из груды крысиных тушек мрачно скалился труп человека. Клочья полуистлевшей одежды не давали возможности определить его национальность. Одно Сан мог сказать определенно: перед смертью он не сопротивлялся. Просто лег и умер.

Как будто в подтверждение этой мысли, справа от Сана обозначилось какое-то движение. Крупный варан слегка пошевелил чешуйчатым хвостом.

— Кое-кто из пришедших сюда еще жив, — вслух проговорил Сан. — Например, я. И умирать пока не собираюсь.

Только произнеся эту фразу, он наконец осознал, что уже давно преодолевает ментальное давление. Давление это было рассеянным и удачно маскировалось под холодно-высокомерное поле Великих Древних Гор. Оно принуждало личность ощутить свою ничтожность на фоне седых исполинов, для которых века — лишь песчинки, пересыпаемые ветром. За самоуничижением следовали апатия и покорность, слабость и нежелание жить. Все было мертво и безысходно. Теперь Сану нетрудно было нащупать за всей этой тоскливой тягомотиной ядовитый и жадный Зов. И действовал этот Зов, судя по всему, на довольно значительном расстоянии.

«Видимо, я не заметил его, потому что и так шел именно сюда», — подумал Сан и сразу улыбнулся этой неуклюжей попытке найти себе оправдание.

Все дело, конечно, было во встрече с юной амазонкой, странно совпавшей с видением в колдовской пещере. Сан никак не мог заставить себя не вспоминать упругую грацию ее походки, спокойствие и звучность ее голоса. Она была чудесным, изначально отличным от мужчины существом, пришелицей из другого, таинственного и зовущего мира.

Примерно час тому назад следы девушки свернули в один из боковых проходов, отклонившись от направления на юг. Сан долго стоял у развилки. Сердце его рвалось вслед за незнакомкой. Мучительно хотелось догнать ее, остановить, показать правильное направление.

Молодой послушник терялся в догадках: как дикарка, не обладающая знаниями законов Сатвы и мудростью дерева Бодхи, сумела пройти почти до третьей мембраны?

• Предыдущая
• 13/81
• Следующая