ЦРУ против СССР - Яковлев Николай Николаевич - Страница 44

• Предыдущая
• 44/117
• Следующая

Предостережение это, которое, впрочем, старо как мир, на Западе упало в пустоту. ЦРУ, в сущности, ведет ученых, сотрудничающих с ним, по тому же пути, который в свое время прошел Шпеер. И когда из густых колонн, следующих по маршруту позора, слышится, по команде или поощрению колонновожатых, работников ЦРУ, рык о «морали» – что за зрелище!

О том, как добытое наукой от ЦРУ начало претворяться в прямую подрывную работу, напомнила книга, вышедшая в США осенью 1982 года, – «Европа после Сталина. Три решения Эйзенхауэра, принятые 11 марта 1953 года». Она принадлежит перу профессора политической экономии У. Ростоу, весьма примечательного в академическом мире Соединенных Штатов. Он прогремел в тамошних общественных науках в шестидесятые годы сочинением контрмарксистской концепции «стадий роста», написал ряд весьма ученых и пухлых трактатов и ныне профессорствует в Техасском университете в Остине. Известный противник социализма, но все же, что ни говори, ученый с головы до ног.

Названная книга, которую он поторопился выпустить именно на исходе 1982 года, открывает второе лицо достойного западного мыслителя – многолетнего дисциплинированного служаки ЦРУ и, наверное, написанную и выпущенную по наущению и в интересах его родного ведомства. Свой бесхитростный рассказ профессор начал с восхваления достижений изучения Советского Союза американскими спецслужбами. Как и подобает серьезному ученому, он сослался на предшественников. «Расширению знаний о Советском Союзе, – подчеркнул У. Ростоу, – способствовала вторая мировая война, ибо, помимо других причин, большинство молодых людей, знакомых с русским языком, были насильственно мобилизованы и приставлены к работе в различных правительственных ведомствах, прежде всего в РА УСС. Возглавлявший это подразделение профессор Робинсон не допускал ни малейших послаблений академических критериев в исследовательской работе».

Мы уже видели, какого рода работа шла в РА УСС, прямым продолжением которой оказались труды самого У. Ростоу, занявшегося изучением «коммунизма» в Центре исследования международных проблем, основанном 1951 году в Массачусетском технологическом институте. «От правительства наш центр финансировало ЦРУ, действовавшее во исполнение указаний СНБ», – добавляет У. Ростоу. Фокус исследования – как США должны действовать на СССР, если и когда последует смерть И. В. Сталина. Работа Ростоу и других совпала с разработкой в Вашингтоне доктрины «освобождения». Суть ее сводилась к тому, чтобы в первую голову усилиями «порабощенных народов» свергнуть социалистический строй в СССР и других странах, пошедших по нашему пути. Или, говоря проще, как организовать подрывную работу внутри социалистического лагеря, увязав ее с официальной американской внешней политикой.

После длительных споров, выносившихся в Управление «психологической войны» (также созданное в 1951 году), к началу 1953 года ученые на службе ЦРУ пришли к «довольно парадоксальному выводу: трудности для США наладить эффективную связь с населением коммунистического мира не носили только технический или психологический характер в узком смысле. Главная задача – донести ясное, последовательное представление о целях США и их политики, что будет означать каждодневное освещение тех сторон американской жизни, которые имеют отношение к жизни и перспективам других народов. Из этого вывода последовали немногие рекомендации по поводу новых психологических уловок, а скорее общее пожелание – правительство должно изыскать лучшие средства для координации военных и невоенных усилий во внешнем мире. Цели „психологической войны“ состоят в изыскании того, в чем совпадают интересы США и других стран».

После этих внешне в какой-то мере ученых рассуждений следовала рекомендация Вашингтону: «Поскольку смерть Сталина явится серьезным кризисом для организации советской мощи… и коль скоро цель США действовать так, чтобы добиться максимума в достижении благоприятных для Америки изменений внутри СССР, США не должны предпринимать угрожающих действий. Внешнее давление скорее побудит советское руководство к жесткому единству, которое, едва ли приведет к либерализации внутренней политики в СССР». Оставив в стороне чиновничий стиль, можно констатировать – в научных подразделениях ЦРУ сочли доктрину «освобождения» вполне реальной и подогнали под нее свои выводы. После кончины И. В. Сталина в Вашингтоне прошли длительные напряженные совещания. По директиве СНБ ЦРУ представило свои соображения, что нужно сделать в отношении СССР. У. Ростоу впервые публикует немало документов, в том числе проекты обращений к советскому народу президента США сразу после похорон И. В. Сталина. 11 марта 1953 года Эйзенхауэр высказался против поспешности с тем, что вылилось в его медоточивую «речь мира» 16 апреля 1953 года. Над ней работали специальный помощник президента по ведению «психологической войны» К. Джексон, сотрудники ЦРУ и У. Ростоу. В день ее произнесения Джексон писал государственному секретарю Д. Даллесу: «Если они (русские) покажут намерение дотянуться до ближайшей из выставленных перед ними морковок, тогда мы прибегнем к тактике: на глазах всего мира усиливаем давление, связывая каждый шаг вперед со следующим, который, как мы будем говорить, должны сделать русские» [191]. Как известно, русские «за морковками» не потянулись.

Обо всем этом в книге У. Ростоу рассказано довольно подробно на основании рассекреченных им материалов. Профессор, видимо, затеял эту книгу, чтобы подкрепить историческим опытом нынешний бескомпромиссный курс администрации Р. Рейгана в отношении СССР. По понятным причинам он обошел (или ограничился только намеками) важную составную часть политики правительства Эйзенхауэра – попытки резко усилить подрывную работу внутри СССР.

Именно на середину и другую половину пятидесятых годов падают концентрированные усилия западных спецслужб, в первую очередь ЦРУ, попытаться «размыть» идейные основы советского общества. Происходило это как раз в то время, когда в самих США поднималась волна конформизма, так называемый «консенсус». Результаты этих процессов стали очевидны к середине семидесятых годов. В 1976 году вдумчивый английский публицист Д. Ходжсон в большой книге «Америка нашего времени», вернувшись на двадцать лет назад, заключил на основании теперь известного:

«В сентябре 1955 г., как раз в тот момент, когда консенсус покрыл снежной пеленой американскую политику, очень сходный процесс происходил в американской интеллектуальной жизни. В тот месяц примерно 150 интеллектуалов из многих стран собрались на конференцию в Милане, чтобы обсудить „будущее Свободы“. Их пригласили по инициативе организации, называвшейся Конгресс за культурную свободу, а материалы конференции были позднее опубликованы социологом Эдвардом Шилсом в ежемесячном лондонском журнале „Энкаунтер“, органе этой организации. (Впоследствии выяснилось, что как Конгресс за культурную свободу, так и „Энкаунтер“ тайно субсидируются ЦРУ.) Редактор озаглавил статью Шилса „Конец идеологии?“.

Идея не блистала новизной. «Либеральная цивилизация начинается с концом эры идеологии», – писал несколько ранее в том же году Льюис Фейер в статье «За пределами идеологии». Сеймур Липсет назвал одну из глав в своей книге «Политический человек» (1960) «Конец идеологии». Однако эта фраза оказалась наиболее связанной с близким другом Липсета, социологом и журналистом Дэниэлем Беллом. Первоначально продукт социалистического фермента в Нью-Йорке, Белл стал редактором по вопросам труда журнала «Форчун», а также некоторое время возглавлял международные семинары Конгресса за культурную свободу. В карьере Белла как в фокусе отразился интеллектуальный консенсус, который пронизывал его политический эквивалент в пятидесятые годы. Белл отчетливо видел двойное основание этого консенсуса: страх перед коммунизмом и предположение о том, что американское общество может разрешить свои трудности без неразрешимого конфликта. «Политика ныне, – писал он, – не является отражением каких-либо внутренних классовых различий, а формируется под воздействием внешних событий. Любая внешняя политика – конечное выражение политики вообще, является результатом воздействия многих факторов, самый главный из которых – оценка русских намерений, необходимость сдерживания…»

• Предыдущая
• 44/117
• Следующая