Блефовать, так с музыкой - Яковлева Елена Викторовна - Страница 7

• Предыдущая
• 7/40
• Следующая

Строго говоря, Алка никогда не была моей закадычной подружкой, скорее – хорошей приятельницей. Алка работала в том же ДК, что и я, только я вела театральную студию, а она хоровую. Ходили к ней одни пенсионеры, точнее, пенсионерки, с которыми Алка никак не могла найти общий язык, потому что они хотели петь частушки и романсы, а она подсовывала им молодежный репертуар. Пенсионерки то и дело жаловались на, Алку заведующей Зинаиде Терентьевне и просили, чтобы она назначила им новую руководительницу. Может, та и пошла бы им навстречу, только кого поставить на Алкино место? Не потому что она такая незаменимая, а потому что сколько-нибудь квалифицированные хормейстеры не пойдут на ту мизерную зарплату, которой довольствуется Алка. Хотя и ругается при этом, как последний сапожник.

Алка встретила меня в розовом шелковом халате, в каких щеголяют героини бразильских сериалов. На этот халат Алка ухлопала кучу денег, даже в долги залезла, а зачем? Кто его увидит? Ведь у нее на сегодняшний день даже любовника нет. Зато есть запросы. Как говорится, много амбиции и мало амуниции.

– Проходи скорее, – Алка зябко повела своим шелковым плечом, – сквозняк.

Я послушно нырнула в сумрачную прихожую и, прислонившись к дверному косяку, стала сосредоточенно разматывать шарф.

– Продрогла? Пошли пить чай, а то еще заболеешь. – Алка сразу поволокла меня на кухню. – А хочешь коньяку?

– С чего это ты шикуешь? – удивилась я.

– Один раз живем, – отозвалось это ходячее легкомыслие.

Наверняка на недавний аванс гуляет, а до зарплаты еще две недели. Что она себе думает, интересно?

Пока Алка накрывала на стол, я лицемерно восхищалась новшествами в кухонном интерьере, в которых она не знала удержу, с маниакальным упрямством украшая свой одинокий быт разнообразными причиндалами, не всегда сочетающимися по стилю. Вот и сегодня в глазах у меня зарябило от обилия керамических урыльничков, плетеных кашпо и лоскутных прихваток. А вот и нечто новенькое: с тех пор как я была у нее в последний раз, неугомонная Алка успела пополнить свою коллекцию художественных несуразностей связками репчатого лука, развешанными по стенам.

– Нравится? – самодовольно спросила она, ревниво оглядывая свою пеструю «икебану».

– Ага, – подтвердила я без энтузиазма, притом что язык у меня чесался от желания сказать: «Угомонись ты наконец. Твоя квартира похожа на склад забытых вещей, за которыми никто никогда не придет».

– У тебя что-то случилось? – осведомилась Алка, разливая коньяк в крошечные хрустальные рюмочки.

Чайник в это время миролюбиво посапывал на плите, настраивая меня на нужный лад, а именно – лирический. Ведь я всего лишь женщина, а потому время от времени испытываю острую потребность в жилетке, в которую можно было бы выплакаться с мало-мальским комфортом.

– Какой букет! – Алка сунула в рюмку с коньяком свой довольно длинный нос и шумно втянула воздух. – Ну так что там у тебя случилось? – снова пробормотала она.

– Это длинная история, – выдала я обтекаемую фразу, попутно соображая, с чего бы мне начать. Зря я так переживала, ведь Алка относится к довольно распространенному типу людей, которые спрашивают у вас «как здоровье?» только для того, чтобы немедленно обрушить на вашу голову подробный перечень собственных болезней. В Америке, например, она нипочем не прижилась бы, так и осталась бы инородным телом. Потому что там на вопрос: «Как поживаете?» – принято отвечать: «Спасибо, хорошо». Даже с намыленной веревкой на шее. Гм-м, а Парамонов, выходит, прижился?

– У меня тоже ничего хорошего, – немедленно проиллюстрировала мою мысль Алка. – Бабки заели напрочь, скоро отчетный концерт, а мы все репертуар утвердить не можем. Им бы только про валенки горланить, а у меня, между прочим, консерваторское образование. Хоть и незаконченное.

Вот именно. Очень даже немаловажное уточнение, потому что Алка, как и я, недоучка. Ушла в академический отпуск со второго курса консерватории, да так и не вернулась. Если спросить почему, Алка придумает тысячу причин, причем довольно убедительных. Прискорбно, но в этом мы с ней похожи. Однажды в припадке меланхолии мне даже пришло на ум, что смысл моей жизни только в том и состоит, чтобы искать оправдания собственным неудачам.

– А Зинка, Зинка-то какова! – Алка обрушилась с критикой на нашу заведующую Зинаиду Терентьевну. – Бабки бегут к ней жаловаться, а она, вместо того чтобы промыть им мозги, на меня собак спускает. «Вы должны прислушиваться к их мнению», – передразнила Алка. – А если они в глубоком маразме? – Итэдэ, и тэ пэ. От меня она не требовала ни слова, ни вздоха. Достаточно было одного моего присутствия.

Какое-то время я прилежно исполняла роль ее жилетки (притом что по моему первоначальному замыслу эта роль отводилась как раз таки Алке), отхлебывала из чашки горячий чай и терпеливо поджидала, когда поток Алкиных жалоб на жизнь иссякнет и я наконец поменяюсь с ней местами. Но, убедившись, что ее несчастьям несть числа, я приуныла. Ради чего, спрашивается, я тащилась через всю слякотную Москву? Выходит, только для того, чтобы выслушать Алкино нытье. И когда я это поняла, у меня начисто пропало настроение посвящать ее в перипетии нашей с Парамоновым «лав стори».

В конце концов я отключилась и ушла в себя. Не знаю, сколько я отсутствовала, зато когда «вернулась», Алка уже не плакалась, а молча помешивала остывший чай. Грустная-грустная и ужасно нелепая в своем розовом халате, предназначенном для бразильских миллионерш.

– А у тебя-то что стряслось? – вспомнила наконец она, а ведь могла и не вспомнить.

– Да так, ничего особенного, – пожала я плечами.

Желание выговориться покинуло меня навсегда. Да и что бы я рассказала Алке? Про то, как десять лет назад меня бросил любимый мужчина? Подумаешь, сенсация. Да с той же Алкой такое случается едва ли не с сезонной регулярностью. И каждый раз она обращает к небу свое зареванное лицо, исступленно повторяя: «Ну что, что я сделала не так?» Ее беда в том, что она, так же как и я, отказывается принять за данность незамысловатую истину: если тебя разлюбили, глупо спрашивать почему.

Поскольку откровенностей с моей стороны не последовало, мы с ней еще немного посудачили о всяких пустяках, после чего я стала собираться домой. Алка, выплеснувшая из себя отрицательные эмоции, выглядела умиротворенной, чего нельзя было сказать обо мне. Червь беспокойства копошился в моей душе, а в висках пульсировало: «Парамонов, Парамонов, Парамонов…» И еще меня не покидало предчувствие чего-то… Страшного? Скорее уж значительного, может, даже способного перевернуть мою жизнь, перетряхнуть ее', взбить, как слежавшуюся подушку. И я не знала, печалиться мне по этому поводу или, наоборот, радоваться.

На прощание Алка еще немного поныла:

– Зинка сказала, что завтра начнем репетировать новогоднее представление. Это будет шоу, я тебе доложу, сценарий еще при царе Горохе состряпан, костюмы пора на свалку выбрасывать. До чего мне это осточертело! Все, пора сматывать удочки из этой богадельни.

Эти самые удочки она сматывает сколько ее знаю, что свидетельствует об одном: никогда и никуда Алка не уйдет. Так и будет собачиться со своими пенсионерками. Уходить нужно сразу и без китайских предупреждений. Что, кстати говоря, я и собираюсь сделать в новом, двухтысячном году. Куда податься, я еще не решила, просто знаю, что свой ресурс в ДК уже выработала.

У моего подъезда стоял новенький черный «Мерседес» с тонированными стеклами. Не могу сказать, чтобы он выглядел такой уж экзотикой, – у нас тут время от времени паркуется белый «Линкольн», а также кое-что покруче – всамделишный натовский «Хаммер», камуфлированный и с турелью для пулемета. Что самое интересное, из этого танка на колесах вываливается вовсе не Шварценеггер с монолитной челюстью, а хлипкий «белый воротничок» в модных очочках, с мобильничком и «ноутбуком» под мышкой.

• Предыдущая
• 7/40
• Следующая