Амрита - Ёсимото Банана - Страница 59
- Предыдущая
- 59/85
- Следующая
Я перечитала письмо и очень четко поняла одну вещь. Я ужасно соскучилась по Рюичиро. Мне нужно было увидеть его, поговорить с ним, с единственным человеком в мире, который понимает меня…
Беззащитно трепещущая посреди ночи. Мне хотелось сохранить это восхитительно – печальное чувство. Сделать оттиск с него и сохранить в своей памяти.
И снова идти по жизни, унося с собой этот восхитительный образ – телесный цвет, который приобрела бумага в ночном полумраке; круг света от лампы и моя рука в круге света. Тепло обогревателя. Мои горящие щеки. Голоса мамы и Джюнко, доносящиеся из кухни. Запах соуса карри – ужин уже готов. Пора спускаться к столу…
Но я слишком устала.
Меня сморил сон, и во сне я увидела хозяина «Берриз».
Вечер. Я на работе. Лежу, опершись животом на стойку. Время тянется медленно – медленно. Коричневый интерьер бара утопает в полумраке.
Время года – лето. Через приоткрытое окно долетает свежий травяной запах. На стремительно темнеющем небе все еще видна светлая полоска.
Хозяин жарит мясо.
Бар наполняется аппетитным шкворчанием и ароматом.
Клиентов нет вовсе.
– Хочешь попробовать? – спрашивает хозяин и протягивает мне блюдце с парой жареных кусочков. Я вижу кольцо на его пальце – перстень с бирюзой. Он никогда его не снимает.
Мясо нежное и вкусное.
– Пива-то как хочется… – тяну я, и хозяин достает из холодильника банку пива.
– Все равно сейчас клиентов нет, – говорит он, – так что можешь отдохнуть. Ближе к ночи, наверное, придет З. с компанией, будет много работы. Тебе необходима подзарядка.
Мы смеемся.
«Какой он все-таки хороший, – думаю я. – Просто замечательный! Я так его люблю».
– Неплохой бар получился, правда? – говорит хозяин. – И ты, и другие девчонки – вы все такие милые. И работаете хорошо. И атмосфера тут у нас приятная. Можно расслабиться, отдохнуть. Если б мне кто сказал лет тридцать назад, что я буду хозяином такого славного места, я бы ему ни за что не поверил.
За окном трещат цикады.
Слышно, как разговаривает мать со своим малолетним сыном, проходя мимо нашего окна.
– Вот выпьешь вечером пива, закусишь мясом, и наступает ночь. Такая ласковая – ласковая, а вокруг разлита любовь. И так хорошо на душе становится, что сердце сжимается от грусти… – говорю я. – Зачем все эти разговоры про то, кто что думал тридцать лет назад? От них только вред. Они – начало конца. А ведь я тоже так люблю этот бар. Люблю вас, люблю клиентов и девочек – официанток. Я не хочу никого терять.
Хозяин смеется.
– Не волнуйся, я теперь в этом бизнесе до конца жизни, – говорит он.
Я открыла глаза и очутилась в холодном зимнем утре, в котором, кроме меня самой, не было ничего общего с моим теплым сном.
Мне стало так обидно и грустно, что я чуть не расплакалась.
Ну почему, почему люди так по-дурацки устроены?
Почему нам так трудно жить? Почему с каждым днем все больше людей и мест, о которых нам трудно вспоминать без слез? Зачем все эти бесконечные повторения одного и того же мучительного чувства? Зачем нам эта печаль?
Сон не отпускал меня. Его энергия все еще владела мной, рождала во мне эти невеселые мысли.
17. Без напряга
– В тебе и правда что-то изменилось! Только вот не могу сказать, что именно… – произнес Рюичиро, открыв дверь и увидев за дверью меня.
Я не люблю встречать с самолета людей, возвращающихся из-за границы. Даже если это очень близкие мне люди. Никогда не езжу в Нариту[36].
Потому что, окажись я на их месте, я бы не хотела, чтобы меня – усталую и помятую после многочасового утомительного полета – кто-нибудь встречал, пусть даже из самых лучших побуждений.
По дороге из Нариты в Токио нормальный человек, даже если он без памяти тебя любит, думает прежде всего о том, чтобы добраться до дома, принять ванну и поспать. Исходя из этих соображений я не поехала встречать Рюичиро в аэропорт.
Но зато я знала, что с сегодняшнего дня у нас общие восходы и закаты, что мы сосуществуем в едином времени, и этого было достаточно, чтобы ничем не примечательный вечер показался мне самым нежным и самым прекрасным за последние недели. Теперь мы можем часами болтать по телефону.
И ночи будут тихими и длинными.
Все те чувства, которые я с таким трудом сдерживала в себе, заглушала, чтобы не ощущать себя одинокой, теперь распустились во мне одно за другим.
Как цветы навстречу ласковым лучам солнца. Тихо и безусловно.
На следующий день после того, как Рюичиро вернулся в Японию, я поехала к нему в отель.
Ребенком я любила, когда папа возвращался домой из заграничных командировок. Человек, только что вернувшийся из-за границы, всегда немного возбужден, напряжен и окутан приятным, свежим ароматом. Ароматом возвращения к жизни.
Сердцем все еще на берегу океана, но телом уже в Токио, впервые за последнее время (наконец-то!) как следует выспавшийся, Рюичиро выглядел как-то по-новому.
Из окон номера открывался вид на небоскребы Синдзюку. Внизу по городу гулял молодой весенний ветер.
Рюичиро налил мне чаю.
– Может, сходим куда-нибудь? Перекусим… – я вопросительно взглянула на него.
– Отличная идея. Я еще не завтракал с утра. Просто умираю от голода, – сказал он и замолчал.
– Что ты молчишь? – наконец не выдержала я.
– Подыскивал подходящее слово. И кажется, нашел. Даже два, – он улыбнулся. – Ты повеселела и выглядишь счастливой.
Я не только выглядела счастливой, я и в самом деле была счастлива.
Но не наркотическим куцым счастьем, расплата за которое настигает неизбежно и всегда неожиданно. Чаще всего ночью…
Мое счастье, если так можно выразиться, было надежным.
Я как-то внутренне успокоилась.
Мне кажется, что после травмы большую часть времени я пребывала в страшном напряжении именно потому, что мне приходилось жить, ориентируясь на нечто очень сомнительное и расплывчатое, коим являлась в тот период моя память. Ведь нормальные люди не склонны к бесконечным размышлениям о достоверности или, наоборот, недостоверности своих воспоминаний.
Я пыталась не обращать внимания на мучившие меня сомнения, но окончательно преодолеть страх и неуверенность не удавалось. Соответственно, как только сомнения исчезли, я сразу же стала получать удовольствие от повседневной жизни. Каждый новый день нес с собой что-то приятное. Я наконец-то избавилась от напряжения, которое сковывало меня всякий раз, когда я разговаривала с кем-нибудь из своих знакомых.
Как бывало и раньше, утром я просыпалась, открывала окно и впускала в комнату мягкий солнечный свет, пропитанный весенним травяным запахом. На сакуре набухали почки, еще немного – и сад за окном наполнится розовым пенным цветом. Я любовалась этим цветением каждый год, я буду любоваться им и в этом году. Жизнь продолжается, течет своим чередом. И это так странно… И кажется еще более странным именно потому, что воспринимается как странность. Откуда-то изнутри во мне поднималось то, что можно было назвать сутью моего «я», и теперь все представало предо мной в ином, более ярком свете. Я словно стала лучше видеть.
Люди, не гнушающиеся использовать психотропные средства, а также религиозные мистики (и те, и другие, кстати сказать, любят, прежде всего, самое себя), описывая в своих книжках похожее чувство, довольно часто называют его «чувством великого счастья». И теперь я наконец поняла, почему, наблюдая за этим внутренним процессом становления себя как человека, как неповторимой личности, ты просто не можешь не испытывать невероятного счастья. Тебе начинает казаться, что в мире нет такой вещи, которая бы могла этот процесс остановить.
Мой хозяин из «Берриз» как-то раз посоветовал мне прочитать одну такую книжку. И я даже начала ее читать, но бросила, не прочитав и половины. Мне показалось диким, что автор пытается что-то доказать на примере всего лишь собственного счастья, собственного опыта. Но теперь я вдруг поняла, что и у такого подхода есть право на существование. Ведь я сама точно так же испытала желание разделить со всеми это восхитительное чувство обретения новой и такой необычной жизни. Так что нет ничего странного в том, что человек, которому было дано испытать это чудесное чувство, рассматривает свою просветительскую деятельность в области «достижения счастья» как некое высшее предназначение. Он пишет только потому, что все еще помнит тяжелые времена. И если вдуматься, то эта книга написана лишь для него самого. Это «я» нынешнее пишет для «я» прошлого.
36
Нариту – международный аэропорт в часе езды от Токио.
- Предыдущая
- 59/85
- Следующая