Welcome to Трансильвания - Юденич Марина - Страница 27

• Предыдущая
• 27/89
• Следующая

— Пусть бродит. Но я пока не вижу призрака — передо мной стройная теория Иды Макальпин и Ричарда Хантера[20], согласно которой представители нескольких династических кланов страдали и передавали друг другу по наследству…

— Да-да-да… Все знаю и сам наслаждался ходом их мысли. Говорите, что король Георг Третий трижды вдруг впадал в безумие?

— Четырежды.

— Тем более любопытно. А не сопровождалось ли странное слабоумие короля иными заслуживающими внимания симптомами? Ах, сопровождалось! Хромотой, говорите? Болями в брюшной полости? Коликами? Чем-то там еще — не суть важно. Но главное — вот что совершенно не укладывается в клиническую картину психического заболевания, — моча его величества во время странных приступов окрашивалась в неповторимый красный, а если уж быть точным — пурпурный цвет! Словом, эта парочка — я имею в виду Иду и Ричарда, мать и сына, — сделала правильные выводы и двинулась в единственно возможном направлении. Тогда и прозвучало впервые — порфирия. Потом были названы, изучены и описаны разные ее варианты, а вернее, степень нарушения метаболизма порфирина, и соответственно формы протекания болезни, новые и новые симптомы. Мария Стюарт и ее сын Джеймс Первый, Карл Первый, кайзер Вильгельм, его сестра Шарлотта, принцесса Викки — старшая дочь всеевропейской бабушки, королевы Виктории, принцесса Федора… Блестящие имена, блестящая жизнь. И что же? Мучительные боли в глазницах, голове, спине и животе, светобоязнь, приступы беспричинной раздражительности и более серьезные нарушения психической деятельности, крайне низкая свертываемость крови. Последнее оказалось едва ли роком для России — цесаревич Алексей, правнук все той же королевы Виктории, страдал наследственным недугом крови — гемофилией. Кто знает, не будь мальчик так страшно, неизлечимо болен, как вел бы себя его несчастный отец — последний наш император Николай? Не проявил бы он в нужный момент большей воли и твердости? Кто знает? Словом, страшная королевская болезнь, поражая избранных, заставляла страдать миллионы. Один положительный аспект. Пожалуй, только один. Достоверность подобной информации не вызывает сомнений. Ибо здоровье порфироносных особ — залог благополучия Целых империй. Их «пуки» и «каки» исследовались с особой тщательностью и подробнейшим образом описывались в назидание потомкам.

— Ты шутишь. А именно это обстоятельство сильно мешало работе. Ее даже пытались — как это бывало у вас раньше — запретить. Полагали, что ученые позволяют себе слишком много. Ладно еще раздобыли полотнище, в которое завернули когда-то отсеченную голову Карла Первого, и «подшили к делу» запекшиеся пятна его крови. Весной 1945-го воспользовались военной неразберихой и — опять же! — классовым сознанием твоих соотечественников, вскрыли несколько надгробий на оккупированных русскими землях — и получили вожделенные ДНК почивших принцесс Шарлотты и Федоры. В общем-то закрывали глаза даже на то, что ученое семейство не слишком вежливо сует нос в интимные места переписки коронованных особ. В ту, как ты понимаешь, часть, где одна престарелая матрона жалуется другой на невозможно кровавый оттенок мочи в ее ночном горшке и сетует на страшные мигрени. Однако ж когда речь зашла о царствующих особах…

— Да, я знаю. Их труды не всегда печатали, полемика вокруг теории была яростной, а смерть и теперь кажется мне странной.

— Почему же? Они ведь умерли от рака?

— Оба. И почти одновременно?

— Но доктор Рель? Он продолжает их исследования и, слава Богу, жив, отмечен «Wolfson History Prize»[21].

— это очень престижно. Преподает в Суссексе. Мартин Уоррен — между прочим, один из моих преподавателей — читает в Лондонском королевском колледже. Смею тебе напомнить, но «Пурпурную тайну» написали именно они. Разумеется, опираясь на труды матери и сына. И к слову, дорогуша, все это время мы воодушевленно возимся именно на их газоне. Ты не заметил? Где же обещанный призрак? Публика начинает сомневаться.

— Передай, пусть успокоится. Явление призрака состоится. Он явится немедленно из… этого самого хорошо утоптанного газона. Это не займет много времени. Просто хотелось, что называется, сверить часы. Иными словами…

— Можешь не извиняться — ты хотел убедиться, что я действительно имею представление об этом газоне. Отвечаю прямо: видел пару раз издалека. Убедился?

— Да-а, вполне! А почему издалека? Думаю, ты не пропускаешь погожего денька, чтобы поваляться на сочной траве. Может, даже снимаешь носки и бегаешь по ней босиком? Как в раннем детстве. А, дружок?

— Ты зло иронизируешь? Или шутишь?

— Ни то ни другое — готовлю почву для призрака.

— Она давно готова.

— Отлично. Тогда вставай, идем в комнату.

— Зачем?

— Там компьютер, дубина. На пальцах у меня не получится.

Большой монитор солидного компьютера занимал добрую половину рабочего стола.

Другая — была завалена бумагами разной степени важности, размера и толщины.

Клавиатура потому нашлась не сразу.

Еще некоторое время ушло на поиски мышки, которая в умелых руках Михаила Ростова благополучно обходилась без коврика, ловко перемещаясь по первому попавшемуся под руку листу бумаги.

Впрочем, все это уже было позади.

Монитор светился.

Мышь…

Необходимость в ней, собственно, уже отпала.

Картинка на экране минут десять оставалась неизменной.

И это, похоже, устраивало обоих мужчин.

Один — откровенно наслаждался произведенным эффектом.

Другой — столь же откровенно пытался прийти в себя и s относительно спокойно осмыслить увиденное. Не слишком успешно! Хотя и старательно.

— Я не знаю, Михаил. Но я… Я просто боюсь произнести это вслух.

— А я и не настаиваю на этом. Взирайте молча. Так даже эффектнее.

— Значит, это осуществимо?! Ты утверждаешь, что это осуществимо?

— Осуществимо. Могу написать крупными буквами. У тебя на лбу, если пожелаешь!

— Но не осуществлено?

— Вот ты о чем! Последний островок надежды? Понимаю. Увы. Он стремительно уходит под воду. Осуществлено.

— Я хочу это видеть.

— Да ради Бога! Но не сегодня же. Время, извините за напоминание, близится к… о! — пяти часам утра. Извольте, сударь, баиньки. Должен сказать, что гостевой диван у меня — отменный. Всякий, кто имел честь почивать на нем, а таковых…

— А когда?

— Что, прости?

— Когда я это увижу?

— Воистину сказано: кто о чем, а вшивый — о бане..

— Завтра?

— Хорошо — завтра.

— В десять?

— Возможно.

— Завтра ровно в десять, Михаил. Ты мне обещал.

Англичанин выпил еще изрядную порцию водки «Юрий Долгорукий».

Потом, не раздеваясь, рухнул на «гостевой» диван Михаила Ростова.

И затих.

Четыре часа, оставшихся до назначенного срока, он не сомкнул глаз.

Лежа без движения на старом, продавленном диване, источавшем странный, но в целом малоприятный букет чужих запахов, он думал.

• Предыдущая
• 27/89
• Следующая