Слишком много привидений - Забирко Виталий Сергеевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/64
• Следующая

— Извини, Серега, но мы спешим. Я попытался высвободиться из его душных объятий. Где там!

Не отпуская меня, Митюков перевел взгляд на Люсю.

— А ты и ее… это… тоже бери. К нам, так сказать, на новоселье.

— Мы в больницу торопимся, — попыталась выручить меня Люся.

— Успеете! — безапелляционно решил за нас Митюков. — По рюмочке выпьете и поедете. А то как бы потолок у меня снова не обвалился.

— Не могу по рюмочке — за рулем, — продолжая урезонивать соседа, я указал на стоящую у подъезда «Тойоту».

— Ну что тебе после рюмочки будет? — не соглашался Сег рега. — Ни один инспектор такую дозу не учует.

— Давай так, — пошел я на компромисс. — Мы через час вернемся и обязательно зайдем.

— Через час? — Митюков с сомнением покосился на авоську. — Через час этого уже не будет…

— Я со своим приеду.

— Да? — Митюков смерил меня взглядом я наконец отпустил. — Ладно. Верю. Ждем.

— Садись быстрее в машину, пока Серега не передумал, — шепнул я на ухо Люсе, и мы поспешили к «Тойоте».

Мы сели, я включил зажигание и тронул машину со двора. В боковое зеркальце было видно, как Митюков стал на крыльце в патетическую позу то ли Демиса Руссоса, то ли Плачидо Доминго (по комплекции он их даже превосходил) и пропел нам вслед неожиданно высоким голосом:

— Заходите к нам на огоне-о-ок!..

— Рома, а это ничего, что ты шампанское пил, а теперь за руль сел? — озабоченно спросила Люся.

Почувствовав носом, что прихватил с собой в салон изрядную порцию перегарной «ауры» Митюкова, я приспустил стекло.

— Разве это доза? — Я поймал на себе встревоженный взгляд Люси и не нашел ничего лучшего, как ответить Серегиными словами: — Пустяк. Ни один инспектор не учует.

Добираясь до больницы, я немного поколесил по городу. Странно, но тревожное ощущение постороннего взгляда, сопровождавшего меня во время вчерашней поездки в кафе «Баюн», а затем всю ночь и сегодняшнее утро, исчезло. И наблюдения за собой «ксенологов» я тоже не обнаружил. Впрочем, последнее ни о чем не говорило. Куда мне, дилетанту, тягаться с профессионалами.

Подъезжая к больнице, я увидел на тротуаре достопамятного переулка, где нас ночью встретили ночные грабители, большую свежевырытую яму, огороженную по периметру бечевкой с красными флажками. Мы с Люсей переглянулись, но ничего друг другу не сказали. Не упокоились с миром останки Сучка, исследуются где-то в лабораториях «ксенологов».

Владика уже перевели из реанимационного отделения в нейрохирургическое, так что взбираться на девятый этаж нам не пришлось. Всего лишь на четвертый. Поместили его в небольшую палату на одного человека, и когда мы с Люсей вошли, здесь сразу стало тесно.

Владик сидел на койке, прислонившись к спинке и подложив под плечи подушку. На нем был спортивный костюм, на голове — джинсовая бейсбольная кепочка, низко надвинутая на лоб. Рядом на стуле сидела худенькая невысокая девушка в легком голубом платье. Смуглая, с короткой стрижкой иссиня-черных волос, вздернутым носиком, она ничем не походила на свою рослую сестру.

— Привет! — сказал я и протянул Вяадику руку. — Говорят, сегодня выписываемся?

Я вежливо кивнул девушке, она ответила, посмотрев на меня большими зеленовато-карими лучистыми глазами. Только теперь я убедился, что она родная сестра Люси. Такие глаза, так же как и крупные бриллианты, бывают только фамильными.

— Здравствуй, — кисло улыбнулся Владик, пожимая руку. — Знакомься, Светлана.

— Очень приятно, — еще раз кивнул я. — Роман.

— Здравствуй, Влад, — промолвила Люся. — Как здоровье?

— Нормально, — ответила за Владика Светлана. Она подхватилась со стула, взяла сестру за руку и повела в коридор. — Вы здесь, ребята, поговорите, а мы сейчас, — сказала она, плотно прикрывая дверь.

— Что-то радости на лице не вижу, — бодрым голосом сказал я.

— А чему радоваться? — Владик поморщился. — Выписывать не хотят.

Я пытался разглядеть в нем какие-то изменения, но ничего не находил. Передо мной сидел прежний Владик — спокойный, уравновешенный, рассудительный.

— Врачам виднее, — осторожно сказал я. — Еще недели не прошло, ранение серьезное…

— Ну и что с того? Смотри.

Владик снял кепочку. Левая сторона головы была обрита, заросла недельной щетиной, и под ней с трудом угадывалось полукружье белого тонкого шрама. Не знай я, когда произошло ранение, точно бы решил, что не менее года назад. Целители из моих «мелких бесов» были хоть куда.

— Зажило, как на новом русском, — криво усмехнулся Владик, — без каких-либо последствий. И, главное, чувствую себя абсолютно здоровым человеком. Домой хочу, а меня здесь еще месяц собираются держать. Исследования, наблюдение, тесты, процедуры… Комплекс, как для собаки Павлова.

Это мне было знакомо. Самого недавно пытались в подопытные кролики сосватать.

— Если все так хорошо, чего ты здесь сидишь? — спросил я. — Тебе что, выписка из истории болезни нужна или больничный лист? Есе к оплате предъявлять будешь?

— Ага, жди, он оплатит… — начал было Владик и осекся. Он с удивлением посмотрел на меня и тихо рассмеялся. — Ты, как всегда, прав. Не выпишут, сам уйду. — Он свесил ноги с койки. — Где тут мои тапочки?

В этот момент дверь отворилась, и в палату вошел интерн Матюхин. Все такой же представительный, осанистый, серьезный.

— Добрый день, — сказал он, по своей привычке держа руки в карманах халата. — Роман Анатольевич, вас хочет видеть завотделением.

— Зачем? — удивился я.

— Он вам сам объяснит. Пройдемте.

Матюхин был со мной одного роста, но создавалось впечатление, что он смотрит на меня сверху вниз. Как на опаре, росло его самомнение и чувство собственной значительности — куда там профессору Мильштейну до гонора интерна. Уйдет профессор на пенсию, этот ученик его и на порог родного отделения нейрохирургии не пустит.

Я пожал плечами и молча прошел за интерном в кабинет завотделением. Вопреки ожиданию, меня встретил не профессор Мильштейн, а хирург, ассистировавший профессору во время операции. Опять я ошибся — не та должность для профессора, скорее всего, он руководит кафедрой в мединституте.

— Василий Андреевич Артамонов, — представил Маткюхин. — Наш завотделением.

Артамонов вышел из-за стола, пожал мне руку, усадил в кресло.

— Чай, кофе? — предложил он.

— Спасибо, нет.

— А я кофейку выпью, с вашего позволения. Лев Александрович, распорядитесь, пожалуйста.

Матюхин, сообразив, что его выпроваживают, быстро ретировался. Артамонов не стал возвращаться на свое место, а сел напротив. Был он грузен, но не толст, и его фигура олицетворяла собой этакую основательную российскую кряжистость, как на картинах Васнецова. В былинные времена люди подобного физического склада ходили в доспехах на Мамая, в новейшей истории — валили в Сибири лес и теперь в основном трудились в, так сказать, «смежных» специальностях. По большей части мясниками на рынках, но некоторые, как Артамонов, и хирургами. Все-таки привычка рубить врагов мечами в капусту угнездилась в них на генетическом уровне, хотя и трансформировалась, согласно требованиям времени.

— Курите?

Артамонов придвинул по столу пачку «Chesterfield».

— Спасибо, у меня свои.

Я достал из кармана «Camel», мы закурили. Сестра-хозяйка внесла чашечку кофе, поставила на стол и тут же вышла.

— Роман Анатольевич… — Артамонов отхлебнул кофе, затянулся сигаретой. — Давайте говорить напрямую, без обиняков. Вы не родственник Владислава Ступина, но… скажем так, его друг и оказываете на него существенное влияние.

Умело обойдя щекотливую тему оплаты операции, Артамонов выжидательно уставился на меня. Внешне он ничем не напоминал следователя Серебро, и все же что-то неуловимое их сближало. Манера пытливо смотреть на собеседника неподвижным взглядом, что ли?.. Мне вдруг показалось, что я где-то видел Артамонова, встречался с ним при не совсем обычных обстоятельствах. Но где именно, хоть убей, припомнить не мог. Мешало воспоминание о его странном, царапающем взгляде, которым он одарил меня в коридоре больницы после операции.

• Предыдущая
• 45/64
• Следующая