Денис Давыдов (Историческая хроника) - Задонский Николай Алексеевич - Страница 73

• Предыдущая
• 73/175
• Следующая

Граф от лестного приглашения не отказался. Партизаны начали тщательно готовиться к предстоящему сражению.

28 октября утром, пользуясь густым туманом, отряды Давыдова, Сеславина и Фигнера вплотную, с трех сторон, подошли к Ляхову, заняли соседние деревушки. Вскоре к партизанам присоединился граф Орлов-Денисов. Он известил, что его кавалерия идет следом.

Между тем казаки, захватив под Ляховом нескольких пленных, узнали от них, что войска Ожеро находятся в боевой готовности, намереваясь идти на соединение с войсками смоленского губернатора Бараге д'Илье, стоявшими в Долгомостье, на столбовой дороге. Посовещавшись, партизаны решили прежде всего преградить путь отступления Ожеро. Подведя свой отряд к Смоленской дороге, Денис спе?шил казаков, снабженных ружьями, затем приблизился к Ляхову и завязал бой. Сеславин, расположивший на небольшой высоте, позади стрелков, четыре орудия, открыл картечный огонь по неприятельским колоннам, выходившим из села. Отряд Фигнера построился за Сеславинской батареей. Орлов-Денисов, выславший разъезды по дороге к Долгомостью, находился со своей кавалерией справа от них. А бугские казаки, под командой Чеченского, стоявшие с левой стороны, заняли дорогу, идущую на деревню Язвино, где разместилась другая неприятельская часть.

Невзирая на картечный и сильный ружейный огонь, французы, выйдя из Ляхова, стали занимать прилегавший к селу болотистый лес. Тогда ахтырские гусары и конница Фигнера ударили на неприятельскую кавалерию с фланга, загнали ее в болото, а спешенные казаки-стрелки ворвались в лес.

Генерал Ожеро приказал своим расстроенным войскам отступить в Ляхово.

В это время Орлов-Денисов получил неприятное донесение: две тысячи кирасир из корпуса Бараге д'Илье спешат из Долгомостья на помощь генералу Ожеро. Оставив под Ляховом одних партизан, Орлов-Денисов со всей своей кавалерией обратился на неприятельских кирасир, стремительно их атаковал и рассеял.

Возвратился граф уже под вечер. Сражение под Ляховом еще продолжалось. Партизанам удалось в нескольких местах поджечь село, но французы оказывали упорное сопротивление. Очевидно, генерал Ожеро ожидал, что к нему вот-вот придет помощь. Увидев вдали кавалерию, приближавшуюся к селу, и приняв ее за французскую, генерал построил свои войска для общей атаки на партизан. Однако вскоре убедился в своей ошибке. Кавалерия оказалась русской: это были гусары и казаки Орлова-Денисова.

Признав положение безнадежным, генерал Ожеро послал к графу парламентеров. Он сдавался в плен со всем своим корпусом. Шестьдесят офицеров и две тысячи рядовых положили оружие.

Эта победа партизан имела большое значение в общем ходе военных действий. Кутузов, уведомляя о ней императора Александра, написал:

«Победа сия тем более знаменита, что в первый раз в продолжение нынешней кампании неприятельский корпус положил перед нами оружие».

А генерал Арман Коленкур, находившийся в постоянном общении с Наполеоном, сделал следующее признание:

«Эта неудача была для нас несчастьем во многих отношениях. Император счел это событие удобным предлогом, чтобы продолжить отступление и покинуть Смоленск, после того как всего лишь за несколько дней и, может быть, даже за несколько минут до этого он мечтал устроить в Смоленске свой главный авангардный пост на зимнее время!»

Продолжая партизанские поиски в районе южнее Смоленска, отряд Дениса Давыдова 31 октября вышел на Мстиславскую дорогу, приблизившись к главным силам русской армии.

Денис нарочно избрал этот путь. Большое количество пленных и обоз с трофейным имуществом, следовавший за отрядом, замедляли движение: необходимо было разгрузиться. Кроме того, зная, какую острую нужду в продовольствии, особенно в мясе, испытывают передовые русские войска, преследующие по пятам французов, Денис хотел сделать приятный подарок: в его обозе шло свыше двухсот волов, отбитых партизанами в последние дни у неприятеля.

Какова же была радость Дениса, когда от встреченных на пути гусар он узнал, что в ближайшей деревушке, скрытой за холмами, стоят войска генерала Раевского. Оставив отряд на марше под начальством Степана Храповицкого, Денис, пришпорив коня, помчался в деревню. «Я словно корсар, открывающий после долгого крейсирования берега своей родины», – счастливо улыбаясь, подумал он, завидев вдали биваки своих товарищей, так давно, казалось ему, оставленных.

Николай Николаевич Раевский в компании генералов Васильчикова и Паскевича, а также нескольких штабных офицеров сидел в избе, заканчивая походный завтрак. Неожиданно дверь шумно распахнулась, и Денис, как был в казацкой папахе и чекмене, обросший бородой, вбежал в горницу и, не обращая ни на кого внимания, бросился обнимать Раевского.

– Ты меня испугал, право, – отшучивался Николай Николаевич. – Ведь этакий вид у тебя разбойничий… Да откуда ты взялся-то?

– Следую со своей партией из лесов смоленских, – весело ответил Денис. – Извините, господа, за появление в таком виде, – обратился он ко всем присутствующим, – два месяца в постоянных поисках и стычках с неприятелем, некогда туалетом заниматься.

– Читали, брат, про твои подвиги в журналах! – с усмешкой сказал генерал Васильчиков. – Что и говорить, грому ты наделал много!

– А меня, признаюсь, крайне удивляет, – подхватил генерал Паскевич, – что светлейший дозволяет партизанство… Как хотите, это недостойный метод, противный всяким воинским правилам!

– Зато не столь опасный, как боевые действия лицом к лицу с противником, – язвительно добавил кто-то из штабных офицеров.

Денис, понимавший, что недоброжелательство к нему вызвано в значительной степени завистью, ибо частое появление его имени в журналах кололо глаза многим, ответил довольно спокойно:

– Скажу по чести, господа, расписки о сдаче сорока трех офицеров и трех с половиной тысяч рядовых, захваченных в плен моим отрядом до двадцать третьего октября, столь надежно ограждают мою совесть, что мне нечего более добавить…

– И все же даже это обстоятельство не оправдывает партизанства как системы, – возразил Паскевич. – Надо смотреть на дело глубже, господин Давыдов. Партизанство имеет далеко идущие дурные последствия. Оно развращает солдат и мужиков произвольными действиями с оружием в руках, внушает неподобающие мысли о возможности пустить это оружие когда-нибудь против нас…

Денис давно недолюбливал Паскевича. Этот молодой генерал с красивыми тонкими чертами лица и презрительно поджатыми губами казался бездушным человеком и завистливым карьеристом. Но сказанные им слова в какой-то степени настораживали. Денису припомнился ночной разговор гусар. «А что, если в самом деле прав Паскевич?» – подумал он. Однако, взглянув на Раевского, успокоился. Николай Николаевич оставался совершенно невозмутимым, слова Паскевича, видно было по всему, не считал достойными внимания.

– Ну, это уж вы через край хватили, Иван Федорович, – вмешался Раевский. – Не скрою, я сам в начале войны весьма опасался внутренних беспокойств, однако ж ничего такого, слава богу, не случилось. А признаться, справедливости ради, что мужики помогли войскам победить французов, хотим мы того или не хотим, все равно придется…

– Боюсь, ваше высокопревосходительство, как бы нам сия помощь мужицкая дорого не обошлась, – заметил Паскевич, вставая из-за стола.

– Напрасно заранее себя пугаете, Иван Федорович, ведь этак здоровье испортить недолго, – со скрытой иронией произнес Раевский.

Генералы и офицеры вскоре разошлись. Денис остался вдвоем с Николаем Николаевичем.

– Что же я Сашу и Николеньку не вижу, да и Левушка мой исчез куда-то? – спросил Денис.

– Николеньку на днях домой отправил, лихорадку где-то подхватил, – ответил Раевский. – А Саша в своем полку, брата же твоего к Дмитрию Сергеевичу Дохтурову послал, он находится верстах в десяти отсюда.

– А где же теперь Базиль? В лейб-гусарах?

– Представь, отказался, как и ты от гвардии… К себе звал – тоже не идет. «Не хочу, – говорит, – никакими привилегиями пользоваться». Странный какой-то стал! В армейской кавалерии служит. Да оно, может быть, и к лучшему…

• Предыдущая
• 73/175
• Следующая