Донская либерия - Задонский Николай Алексеевич - Страница 23
- Предыдущая
- 23/43
- Следующая
Воевода Степан Андреевич Колычев встречал победителей у городской заставы. Бахметев на белом иноходце гарцевал впереди своих одетых в парадные кафтаны царедворцев. Рыкмана, раненного в ногу, везли в коляске. Несли опущенные порванные знамена повстанцев. Гнали полуодетых и босых пленных.
Какой-то купчина, стоявший среди горожан, заметил с насмешкой:
– Ишь как здорово воров-то ощипали!
Пожилой бородатый пленник с обвязанной окровавленной тряпкой головой отозвался:
– Не дюже радуйся. Перья ощипали, а когти остались.
Весь день звонили торжественно колокола. Воронежский епископ служил благодарственный молебен. Вечером жгли потешные огни. Пушки Адмиралтейства произвели салют. Царедворцы беспробудно пьянствовали в кабаках и трактирах с непотребными женками.
А 12 мая в Воронеж прибыл вышний командир Василий Владимирович Долгорукий. Злой как собака. Встретил одетых не по форме драгун, раскричался, растопался, кулаками в нос тыкал. Двух царедворцев с опухшими от многопьянства мордами велел посадить под караул.
На воеводу Колычева напустился вышний командир грозно:
– Не мешкая чтоб собраны были из уездов подводы под солдатские полки, под провиант и воинские припасы. И немедля чтоб поставлены были двадцать виселиц по дороге в Пристанский городок, – буду всех воров, взятых господином Бахметевым, вешать, а коих четвертовать и по кольям растыкивать…
Воевода не возражал, обещал все, что нужно, сделать. Когда же Долгорукий объявил, что возьмет с собой в поход полк Рыкмана, воевода достал адмиральское письмо, молча протянул вышнему командиру. Тот прочитал, скривил губы. Всюду проклятая неразбериха!
– В военном приказе сказывали, что вместо Рыкманова полка на Воронеж для охраны флота посланы солдаты московского гарнизона…
Колычев невозмутимо ответствовал:
– Ничего о том не слыхал, господин майор… А флот, сами рассудить извольте, без надежного караула оставить я никак не могу.
Долгорукий с каждым днем все более ощущал тяжесть возложенного на него дела. Он горел желанием мстить за убийство брата и, благодарно приняв указ о назначении вышним командиром, писал царю:
«В цыдулке, Государь, ко мне написано, что Ваше Величество опасаешься, чтобы я Булавину за его ко мне дружбу поноровки какой не учинил; истинно, Государь, доношу, что сколько возможно за его к себе дружбу платить ему буду».
И он начал трудиться довольно настойчиво, но все усилия, направленные к скорейшему сбору выделенных для него войск, оказались тщетными. В московских приказах заверяли обещаниями, охотно писали всякие грамоты и бумаги, а никакого толку от этого не было. Булавин в течение одного месяца сумел создать целую армию; он же, вышний командир, облеченный огромными полномочиями, не смог за месяц получить хотя бы один солдатский полк, и, стыдно признаться, подъезжая к Воронежу, он еще не знал «где ныне обретается Бахметев и бригадир Шидловский», которые по распоряжению царя должны были поступить под его начальство.
Встреча с Бахметевым в Воронеже оказалась случайной, да и не особенно радостной. Царедворцы и дети боярские не очень-то охотились воевать. А где же взять другие войска?
Долгорукий вынужден был с горечью писать царю Петру:
«А как приехал я, Государь, на Воронеж и в готовности только триста царедворцев, которые с Бахметевым… А которые, Государь, полки с Москвы, – драгунский Яковлева, солдатский Давыдова, также и фон Делдина, – ко мне не бывали, а из царедворцев единого человека не бывало… А Шидловский отзывается, что он на своих изюмских и на полтавский полк надежду имеет худую… А господин Колычев показал мне письмо адмиральское, что Рыкманову полку велено быть на Воронеже; а посланные вместо того полка из Москвы солдаты на Воронеже по сие число не бывали ж…»
Надежда оставалась на солдатский полк Неклюдова, который, по словам Бахметева, отправили в его распоряжение несколько месяцев назад. Кроме того, можно рассчитывать на эскадрон драгун из воронежского сборного отряда.
Долгорукий решил с этими небольшими силами идти, как указал царь, на Пристанский городок… И вдруг все меняется.
Царь Петр, встревоженный походом Булавина к Черкасску, приказывает вышнему командиру более всего помышлять о защите Азова.
«Смотри неусыпно, – пишет он, – чтоб над Азовом и Таганрогом оный вор чего не учинил прежде вашего приходу: для того заране дай знать в Азов к Толстому, для эха или голосу тамошнему народу, что ты идешь с немалыми людьми. Также дай слух, что и я буду туда, дабы какого зла не учинили тайно оные воры в Азове. Еще вам зело надлежит в осмотрении иметь тех, которые к воровству Булавина не пристали, или хотя и пристали, да повинную принесли, чтобы с оными зело ласково поступать, дабы, как есть простой народ, они того не поняли, что ты станешь мстить смерть брата своего, что уже и ныне не без молвы меж них, чтоб тем пущего чего не учинить. Також надлежит пред приходом вашим к ним увещевательные письма послать, и которые послушают, такоже ласково с оными поступать, а кои в своей жесточи пребудут, чинить по достоинству».
Вслед за этим письмом, 16 мая, накануне страшных казней, назначенных на Пристанской дороге, явились в Воронеж низовые донские казаки Мартын Панфилов и Фетис Туляев, подали Долгорукому войсковую отписку на имя государя. А в той отписке сообщалось, будто донские казаки собрались в Черкасске не для бунта, а для того, чтоб переменить войсковых старши?н, чинивших казачеству нестерпимые обиды и неправду, и на их место избрать иных.
«Казнив неправых своих старши?н, – говорилось далее в отписке, – мы вместо их по совету всем Войском Донским выбрали атаманом Кондратия Афанасьевича Булавина и старши?н, которые нам войску годны и любы, и для крепкого впредь постоянства и твердости в книги написали. А от Великого Государя мы Войском Донским не откладываемся и его городам разорения никакого не чинили и отнюдь не будем и не помышляем, и желаем ему Великому Государю служить по-прежнему… И в том мы войском ему ныне целовали крест и святое евангелие. И просим, чтоб назначенные к нам государевы ратные полки не ходили б. А буде вы, полководцы, насильно поступите и какое разорение учините, и в том воля его Великого Государя, мы Войском Донским реку Дон и со всеми запольными реками уступим и на иную реку пойдем. А буде мы войском ему, Государю, на реке годны, и в винах наших милосердно простит, и на реке жить по-прежнему укажет, и о том мы войском от него, Великого Государя, ожидаем указу и грамот. А как сия отписка вам полководцам будет подана, и вам бы послать ее от себя тотчас к Великому Государю в Москву, или где он ныне обретается».
Долгорукий, перечитав царское письмо и донскую войсковую отписку, уразумел, что в сложившейся обстановке обострять отношений с казаками никак нельзя. Казни пленных, скрепя сердце, пришлось отменить. И вместо похода на Пристанский городок думать о сборе войск в Валуйках, откуда шла большая дорога на Азов.
Царю Петру вышний командир ответил так:
«Изволишь, Государь, писать, чтоб я не мстил смерти брата своего, и чтоб тем пуще чего не учинить. И я, Государь, на сие доношу Вашему Величеству: казаков 143 человека, которых взял в бою господин Бахметев, и по розыску подлежали они смертной казни, хотел я, Государь, их вершить, но мая шестнадцатого числа получил от всего Донского Войска отписку с покорением их, которую послал до Вашего Величества. И тем виновным казакам смертной казни не учинил для такого случая до Вашего Государева указу. И мне, Государь, какая польза смерть брата своего мстить? Я, Государь, желаю того, чтоб они тебе вину свою принесли без великих кровей».[21]
21
Пленные булавинцы все же не избежали страшной участи. 25 мая царь Петр писал адмиралу Апраксину: «Воров булавинцев, которые ныне на Воронеже, прикажи казнить и перевешать по дорогам ближе тех городков, где они жили и воровали, и о том изволь отписать к майору Долгорукому». В начале июня пленные булавинцы были повешены и расстреляны под Воронежем.
- Предыдущая
- 23/43
- Следующая
