Цунами - Задорнов Николай Павлович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/122
• Следующая

Пропустив мимо себя марш почетного караула, адмирал зашагал вместе с Посьетом, капитаном и Пещуровым вслед за отрядом офицеров и матросов со знаменами и духовым оркестром.

Сибирцев шел в колонне рядом с Можайским и Шиллингом. Идти было так легко, что казалось, Алексей Николаевич плыл по воздуху. Его сильные и стройные ноги, затянутые во все новенькое, давно не ступали на твердую землю и не испытывали подобного наслаждения. Он выбрасывал их высоко и, прямо держа голову, неподвижно нес в руке сверкающий палаш. Рядом с ним сильный и миловидный профиль белокурого балтийца в новеньком кивере. Как примерял его сегодня Шиллинг перед зеркалом в кают-компании! «Чтобы самое главное было в порядке», – с удовольствием оглядывая себя, сказал он своему денщику, как бы ожидая одобрения доброго дядьки. Тот подал барону белые перчатки. И вот сейчас все они, офицеры, – красавцы, как на подбор, в новеньких киверах, которые велено беречь и сохранять денщикам для парадов, маршируют по улицам японского города.

Алексей Николаевич был бы счастлив, если бы адмирал задал ему самое трудное и неприятное дело, которое отвлекало бы. Или Степан Степанович рявкнул бы так, что все вылетело из головы прочь. Или начался бы ужасный шторм. Но шторма нет, и никаких поручений особых Алексею Николаевичу не дается. Адмирал так озабочен, что, кажется, не замечает его.

Погода стояла самая мягкая, влажная и теплая. Город за скалами и по ущельям, весь в красных цветах камелий и в апельсинах, красный и оранжевый, совсем не таков, как казался в шторм и дождь, когда пришли. Море как голубой щит с черными агатами. Но иногда слегка заколышется, как зелено-голубая занавесь. Сибирцев не был еще послан на берег и ни единой японки не видел вблизи. Теперь этот легкий и мощный шаг под музыку волнует и успокаивает.

Матросы часто бывают на берегу. Возвращаясь на корабль, только и говорят, что видели женщин. Сообщают друг другу какие-то новости потихоньку.

– Дозволили бы, ваше высокоблагородие, сходить команде в японский дом, – попросил Лесовского от имени экипажа матрос Яшка Поточкин, отличившийся на стрельбах и получивший похвалы капитана. – У них, ваше высокоблагородие, все здоровые и молоденькие.

– Ты что, в своем уме?

– Никак нет! Это никакого вреда политике не произведет, они не обидятся. Они сами объяснили, что это у них просто. Давно нам советуют.

– Не смей и заикаться. Для этого, по-твоему, посольство пришло? Как же может адмирал просить о таком деле чужое государство?

– Это конечно… Не сразу же. Но вы бы сами посмотрели, Степан Степаныч.

– Когда надо будет, то и посмотрю.

– У них болезни нет. Они иностранные корабли не принимают. Им еще не от кого заразиться.

– Еще какие красавицы там. Одеты богато, как барышни. Гребни черепаховые, прическа выложена красиво, – подтвердил Маслов.

– Что же это? Американцам можно, а нам нельзя, – сказал Сизов.

– Каким американцам? – встрепенулся капитан.

– Конечно, они смеются. Как обидно. Разве у нас не нашлось бы чем отблагодарить.

– А чем же американцы благодарили?

– Это японец нам объяснял, – вмешался в разговор Васька Букреев. – Сначала… никак не ладилось. А потом матрос простой все обделал. Давайте, мол, я зайду попить чай и поразговаривать. Офицеры ему говорят: «Куда лезешь?» А янки зашел, скинул сапоги и залез пить чай. Развернул перед барышнями красное, надо полагать, сукно чистейшей шерсти, так я понял. Японец картину срисовал и показывал. У них сразу зарисовали. Как этого матроса две японки угощают, а сами его вместе с сукном тянут за ноги, словно хотят разорвать.

– Мы сегодня шли со стрельб, а они вышли и смеются! – сказал Сизов.

– А по-твоему, что они смеются?

– Русские, говорят, бедные, а американцы богатые.

– Даже обидно. Как будто наша команда бедна! Столько служили! Нашли бы чем отблагодарить, – сказал Шкаев.

– У американцев потом за этим матросом и офицеры ходили.

– Куда ходили?

– То есть… ну… словом…

– А знаешь, что японцы здесь, в Симода, за связь с американцами одну женщину забили камнями и выгнали из города.

– Так это одну. А разве одна гуляла?

– Это бабы, из зависти…

– А как ты узнал, Сизов, что у них есть такие дома?

– Да просто узнали, и все. У них есть рыбаки, бывали в Камчатке.

– Адмирал слово дал японцам, что женщин их не тронем!

Капитан рассказал обо всем Путятину. Адмирал так глянул, словно Степан Степанович кольнул его в больное место.

– Боже мой! – сказал Путятин и взялся обеими руками за голову. – Смешать наши высокие цели с такими понятиями!

– Евфимий Васильевич, а вот Зибольд пишет, что есть публичные дома! – заметил Можайский, сидевший в салоне у адмирала вместе с другими офицерами. – И Головнин упоминает, что будто бы когда его освободили из тюрьмы японцы, то провели мимо такого дома. И будто бы он только со стороны видел, как он пишет в книге, что девицы в таком доме так опрятны и красивы, что сделали бы честь любому подобному заведению в лучших городах Европы.

– Да это он про Хакодате пишет, – пробурчал Евфимий Васильевич.

Александр Сергеевич Мусин-Пушкин дул в усы, чувствуя, что Можайский, кажется, не прочь поддержать матросское ходатайство.

– Не только в Хакодате, и здесь, в Симода, есть такие дома обязательно! – воскликнул Сибирцев. – У них всюду много торговцев и приезжих.

– Да вы что, господа, сговорились? Что вы покоя не даете, все лезете ко мне с разными глупостями? Лейтенант, прошу вас! Да я вас завтра же…

– Господа, о чем мы говорим? – укоризненно сказал Посьет, отрываясь от бумаг. – Обсуждаем, как произвести торжественную встречу с японскими послами? Или публичных девок?

После совещания в салоне адмирал пригласил священника отца Василия и сказал ему про поведение матроса Сизова.

– Да на хлеб его и на воду. И как-то успокойте его, отец Василий, пусть бьет поклоны земные и молится, чтобы смирилась плоть.

– Выпороть, и снимет как рукой, – сказал Лесовский.

– Не надо, господа, зря наказывать хорошего матроса. Повлияйте на него, отец Василий.

• Предыдущая
• 50/122
• Следующая