Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Загоскин Михаил Николаевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/75
• Следующая

– Что со мной случилось, боярин! – отвечал, запыхавшись, Алексей. – Черт бы ее побрал! Старая колдунья!.. Ведьма киевская!.. Слыхано ли дело!.. Живодерка проклятая!

– Да кто? На кого ты так озлился?

– Ну, есть ли в ней Христос – пять алтын!.. Да стоит ли она сама, с внучатами, с коровою и со всеми своими животами, пяти алтын! Ах, старая карга!.. Смотри пожалуй, пять алтын!

– Скажешь ли ты мне, наконец?..

– Как бы знато да ведано, так я лучше подавился бы сухою коркою, чем хлебнул хоть ложку ее снятого молока! Как ты думаешь, боярин? эта старушонка просит за свой горшочек молочишка пять алтын!.. Пять алтын, когда за две копейки можно купить целую корчагу сливок!

– Ты сам виноват, Алексей: зачем не торговался?

– Да кому придет в голову… беззубая жидовка!..

– О чем тут кричать? Заплати ей, что она требует, так и дело с концом!

– Нет, боярин, хоть убей меня на этом месте…

– Алексей! я не люблю приказывать десять раз одно и то же.

– Ну, как хочешь, боярин, – отвечал Алексей, понизив голос. – Казна твоя, так и воля твоя; а я ни за что бы не дал ей больше копейки… Слушаю, Юрий Дмитрич, – продолжал он, заметив нетерпение своего господина. – Сейчас расплачусь.

– Позволь мне заплатить ей, боярин! – сказал Кирша, – разумеется, твоими деньгами.

– Пожалуй.

– Давай-ка пять алтын, Алексей. Да, кстати, вот никак она сама изволит сюда идти.

Старуха, в изорванной кичке и толстом сером зипуне, вошла в избу, перекрестилась и, поклонясь низехонько на все четыре стороны, сказала Алексею:

– Ну что ж, мой кормилец, не держи меня, рассчитывайся.

– Вот я с тобой рассчитаюсь, тетка, – сказал запорожец, – а он ничего не знает. Поди-ка сюда! Ты просишь пять алтын за твое молоко?

– Да, батюшка, пять алтын. Прошу не погневаться: я в своем добре вольна…

– Знаю, мой свет, знаю. Вот пять алтын – получай!

Старуха с жадностию схватила деньги и принялась их считать.

– Ну что, так ли? – спросил запорожец.

– Так, батюшка!

– Все ли ты сполна получила?

– Все, отец мой!

– Слышишь, хозяин? Будь свидетелем. Ну, тетка, глупа же ты!

– А что, мой кормилец?

– Ах ты дура неповитая! ну те ли времена, чтоб продавать горшок молока по пяти алтын? Мы нигде меньше рубля не платили.

– Как так, батюшка?

– Да так. Опростоволосилась, голубушка, вот и все тут!

– Не меньше рубля! – повторила старуха, всплеснув руками. – Ах я глупая! Все-то нас, бедных, обманывают…

– И, тетка, на то в море щука, чтоб карась не дремал!

– Не грех ли вам обижать старуху!

– Да чем мы тебя обижаем? Что запросила, то и даем.

– Бог вам судья, господа честные, обманывать круглую сироту!

– Какая ты сирота! – закричал Алексей. – У тебя вся изба битком набита внучатами.

– Да, батюшка, мал мала меньше!

– Что ты врешь! Меньшой-то внук целой головой меня выше. Пошла вон, старая хрычовка!

– Пойду, батюшка, пойду! что ты гонишь! Прощенья просим!.. Заплати вам господь и в здешнем и в будущем свете… чтоб вам ехать, да не доехать… чтоб вы…

– Ну, ну, проваливай! – перервал Алексей, выталкивая за дверь старуху. – Что тебе вздумалось сказать этой ведьме, – продолжал он, обращаясь к Кирше, – что мы платим везде по рублю за горшок молока?

– Как что! – отвечал запорожец. – Да знаешь ли, что она теперь недели две ни спать, ни есть не будет с горя; а сверх того, первый проезжий, с которого она попросит рубль за горшок молока, непременно ее поколотит… Ну, вот посмотри: не правду ли я говорю?

В самом деле, какой-то проезжий, с которым старуха повстречалась у ворот избы, сказав с ней несколько слов, принялся таскать ее за волосы, приговаривая: «Вот тебе рубль! вот тебе рубль!..» Потом, бросив ей небольшую медную монету, вошел на двор. Кирша смотрел с большим примечанием на этого проезжего: и подлинно, наружность его обратила бы на себя внимание самого нелюбопытного человека. Он был необычайно высок, но вместе с тем так плотен и широк в плечах, что казался почти среднего роста; не только видом, но даже ухватками он походил на медведя, и можно было подумать, что небольшая, обросшая рыжеватыми волосами голова его ошибкою попала на туловище, в котором не было ничего человеческого. Лицо его выражало какое-то бездушное спокойствие; небольшие, прищуренные глаза казались заспанными, а голос напоминал дикий рев животного, с которым он имел столь близкое сходство. Этот уродливый великан, войдя в избу, поклонился нашим путешественникам и промычал:

– Доброго здоровья, господа проезжие!

Кирша вздрогнул и стал еще внимательнее рассматривать незнакомца.

– Откуда едешь, любезный? – спросил Юрий.

– Из Казани, боярин.

– В Нижний Новгород?

– Да, в Нижний.

– Так ты нам попутчик?

– Если ваша милость дозволит, так я от вас не отстану. Хоть, правда, ничего дурного не слышно, а все-таки больше народу – едешь веселее.

– Посмотри, добрый человек, – сказал хозяин Кирше, – из ваших коней один сорвался; чтоб со двора не сбежал.

Кирша поспешил выйти на двор. В самом деле, его Вихрь оторвался от коновязи и подбежал к другим лошадям; но, вместо того чтоб с ними драться, чего и должно было ожидать от такого дикого коня, аргамак стоял смирнехонько подле пегой лошади, ласкался к ней и, казалось, радовался, что был с нею вместе.

– Ого! – сказал Кирша, – так вы с одной конюшни!.. Вот что!.. Видно, я не ошибаюсь: не издалека этот казанец едет.

Привязав опять на прежнее место своею коня, он возвратился в избу, подсел к проезжему, попотчевал его брагою и спросил, давно ли он из Казани.

– Близко недели, – отвечал проезжий.

– Знатный городок! – продолжал запорожец. – Я живал в нем месяцев по шести сряду, и у меня есть там задушевный приятель. Не знавал ли ты купца из мясного ряда, по имени Кирилла Степанова?.. а по прозванью… как бишь его?.. дай бог память! тьфу, батюшки!.. такое мудреное прозвище… вспомнить не могу!

Тут Кирша призадумался, начал почесывать в голове, топал ногою от нетерпения и, дав незнакомцу заговорить с Юрием, который стал расспрашивать его о Казани, вдруг вскрикнул: «Омляш!» Проезжий вздрогнул и быстро повернулся к Кирше.

– Да, да, – продолжал казак, не обращая, по-видимому, никакого внимания на приметный испуг проезжего, – вспомнил! Омляш… иль нет… Бурдаш, что ль?.. как-то этак. Не знавал ли ты, брат, этого купчину?

– Нет, – отвечал отрывисто проезжий, поглядев пристально на запорожца, который примолвил весьма спокойно:

– Жаль, товарищ, что ты его не знаешь. Вот уж близко года, как я с ним расстался. Что-то он, сердечный, поделывает? Говорят, будто торжишка его худо идет?

– Почему мне знать! – отвечал проезжий грубым голосом. – Если, боярин, – продолжал он, обращаясь к Юрию, – ты хочешь засветло приехать в Нижний, то мешкать нечего: чай, дорога плоха, а до города еще не близко.

– За нами дело не станет, – сказал Алексей. – Мы поели, лошади также, хоть сейчас в дорогу.

– Ступайте же, ребята, – примолвил Кирша, – да седлайте коней, а я мигом буду готов.

Проезжий и Алексей вышли из избы.

– Послушай-ка, Юрий Дмитрич, – сказал запорожец, – пистолет-то у тебя знатный, да заряжен ли он?

– А что?

– Да так, боярин: дорожным людям дремать не надобно.

– Разве ты опасаешься чего-нибудь?

– Времена такие, Юрий Дмитрич. Конечно, никто как бог, да недаром же пословица в народе: «Береженого и бог бережет».

Выходя вон из избы, Кирша повстречался в сенях с хозяином и спросил его:

– Далеко ли до Нижнего?

– Верст двадцать с походом, – отвечал хозяин.

– Мне помнится, есть овраги?

– Всего один. На половине дороги будет часовня: тут годов с пяток назад потеряли трех нижегородских купцов; а версты полторы за часовней придет овражек, да небольшой.

– Нельзя ли миновать?

– Нет-ста, не минуешь. Правда, от часовни пойдет старая дорога в город; да по ней давно уж не ездят.

• Предыдущая
• 34/75
• Следующая