Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Загоскин Михаил Николаевич - Страница 62

• Предыдущая
• 62/75
• Следующая

– Ну что? – спросил Алексей. – Выходят ли они из лагеря?

– Кажется, нет, – отвечал Кирша. – Видно, еще князь Пожарский не двинулся от Арбатских ворот.

– А скажи, пожалуйста, любезный! не знаешь ли, зачем он прислал вас сюда с моим господином?

– Князь Трубецкой просил у него подмоги, чтоб ударить в поляков, когда начнется сражение.

– Да разве у него мало войска? Посмотри-ка, видимо-невидимо! Одних казаков почитай столько же, сколько нас всех у князя Пожарского – и пеших и конных.

– Эх, брат Алексей! и много, да черт ли в них! Вишь, какая вольница! Мы с часу на час ждем драки, а они себе и в ус не дуют! Дал бы этим озорникам в воеводы пана Лисовского, так он бы их повернул по-своему; у него, бывало, расправа короткая: ладно так ладно, а не так, так пулю в лоб!.. Эва! слышишь, как покрикивают… подле самого шатра княжеского, – как будто б им черт не брат! Небось у Лисовского не стали б этак горланить. Бывало, как закрутит усы да гаркнет, так во всем лагере услышишь, как муха пролетит… Постой-ка, брат… постой! Никак поляки зашевелились… Чу! пушка… другая!.. пошла потеха!

Вся окрестность дрогнула. Со стороны Арбатских ворот, как отдаленный гром, пронесся глухой рокот по воздуху: двинулись пехотные дружины нижегородские, промчалась конница, бой закипел, и через несколько минут вся окружность Ново-Девичьего монастыря покрылась густыми облаками дыма.

– Эх! если б поскорей дошла до нас очередь! – вскричал Кирша, – так руки и зудят!..

– Эка трескотня!.. – сказал Алексей. – Ух! как грянули из пушек!.. Да это никак с нашей стороны?

– С нашей, с нашей!.. – перервал Кирша. – Вот так!.. знатно, ребята, знатно! Катай их, еретиков!

Весь отряд под начальством Милославского, которого, вероятно, читатели наши узнали уже в начальнике отдельного отряда, горел нетерпением вступить в бой с неприятелем; но в дружинах князя Трубецкого не заметно было никакого движения. Он сам не показывался из своей ставки; и хотя сражение на Девичьем поле продолжалось уже более двух часов и ежеминутно становилось жарче, но во всем войске князя Трубецкого не приметно было никаких приготовлений к бою; все оставалось по-прежнему: одни отдыхали, другие веселились, и только несколько сот казаков, взобравшись из одного любопытства на кровли домов, смотрели, как на потешное зрелище, на кровопролитный и отчаянный бой, от последствий которого зависела участь не только Москвы, но, может быть, и всего царства Русского.

Едва скрывая свое негодование, Кирша подошел к одной толпе, которая стояла далее других от шатра главного воеводы.

– Что, товарищи, – сказал он, – не пора ли и вам взнуздать коней?

– Зачем? – спросил один казак.

– Как зачем? Чай, нашим становится жутко; вот уж часа три, как они бьются с поляками.

– Так что ж?.. На здоровье! Пусть себе забавляются! – перервал другой казак. – Богаты пришли из Ярославля, отстоятся и сами от гетмана!

– Спесивы больно! – подхватил один урядник. – Не пошли к нам в таборы, так пусть теперь одни и справляются с ляхами!

– Они не хотели с нами знаться, – примолвил первый казак, – так и мы их знать не хотим. Ну-ка, Терешка, запевай плясовую!

Полупьяный казак затянул песню, и вся толпа гаркнула вслед за ним хором.

Милославский подошел к ставке князя Трубецкого.

– Не пора ли нам? – сказал он казацкому старшине, который стоял у дверей шатра.

– Как придет время, так вам прикажут, – отвечал хладнокровно старшина.

– Нельзя ли мне поговорить с князем Димитрием Тимофеевичем?

– Нет, он никого не велел к себе пускать.

Вдруг подскакал к шатру покрытый пылью и окровавленный всадник; спрыгнув с коня, он спросил торопливо:

– Где князь Димитрий Тимофеевич Трубецкой?

– На что тебе? – спросил старшина.

– Я прислан от князя Пожарского. Поляки начинают нас одолевать.

– Неужто в самом деле? – перервал с насмешливой улыбкою старшина.

– К ним прибывает беспрестанно свежее войско, а мы все одни; и если б князь Димитрий Михайлович не приказал всем конным спешиться, то нас давно бы сбили с поля. Он просит подмоги.

– И, полно, брат, одни отгрызетесь! Да постой, куда ты?

– К вашему воеводе.

– Не велено пускать. С богом, убирайся-ка откуда приехал!

– Что ж мне сказать князю Димитрию Михайловичу?

– Что мы желаем ему справиться с поляками, а сами будем драться тогда, когда до нас дойдет очередь.

– Нет! – вскричал Милославский. – Это уже превосходит все терпение! Если вы не боитесь бога и хотите из личной вражды и злобы губить наше отечество, то я с моей дружиною не останусь здесь.

– Потише, молодец, не горячись! Ты здесь не старший воевода. И как бы ты смел без приказа князя Димитрия Тимофеевича идти на бой?

– А вот увидишь! – сказал Милославский, подходя к своему отряду.

– На коня, товарищи!

– Именем главного воеводы, князя Трубецкого, приказываю тебе не трогаться с места!.. – сказал старшина, подбежав к Юрию, который садился на лошадь.

– Я служу не ему, а отечеству! – отвечал Юрий, выезжая вперед.

– Стойте! – вскричал старшина. – А не то я велю остановить вас силою.

– Попытайся, – сказал Юрий, взглянув с презрением на старшину. – Живей, ребята! – продолжал он, – сабли вон!.. с богом!.. вперед!..

В полминуты отряд Милославского переправился через Москву-реку и при громких восклицаниях: «Умрем за веру православную и святую Русь!» – помчался на место сражения.

Из всей дружины Милославского остался на другой стороне реки один только казак, и читатели едва ли отгадают, что этот предатель был наш старинный знакомец Кирша. Но честный и храбрый запорожец не для измены отстал от своих. Он заметил, что решительный поступок Милославского сильно подействовал на многих казаков из войска князя Трубецкого; некоторые даже вслух кричали, что стыдно пред людьми и грешно перед богом выдавать своих единоверцев. Четверо атаманов казацких: Филат Межаков, Афанасий Коломна, Дружина Романов и Марко Козлов, казалось, более других досадовали на свое бездействие, и когда Кирша подошел к ним, то Афанасий Коломна сказал ему с негодованием:

– Не совестно ли тебе отставать от своих?

– Нет, господа старшины… – отвечал Кирша, – мне совестно, да только не за себя, а за вас.

– Ну тебе ли говорить! – вскричал Козлов. – Беглец!.. покинул своих товарищей!..

– Да я и других казаков уговаривал здесь остаться. Как нам глаза показать перед войском князя Пожарского? Ведь мы такие же казаки, как вы, так не радостно будет слушать, как православные станут при нас всех казаков называть изменниками.

– Изменниками! – вскричал Дружина Романов.

– А как же? – продолжал Кирша. – Разве мы не изменники? Наши братья, такие же русские, как мы, льют кровь свою, а мы здесь стоим поджавши руки… По мне уж честнее быть заодно с ляхами! а то что мы? ни то ни се – хуже баб! Те хоть бога молят за своих, а мы что? Эх, товарищи, видит бог, мы этого сраму век не переживем!

– А что вы думаете? ведь он правду говорит, ребята! – сказал Межаков. – Где слыхано выдавать своих!

– Вся беда оттого, что наши воеводы повздорили между собою, – прибавил Дружина Романов.

– Да пусть их ссорятся! – закричал Марко Козлов. – Нам какое до этого дело? Кто как хочет, а я с моим полком иду. Гей, батуринские, на коня!

– И мы также идем! – вскричали Коломна, Межаков и Романов.

Казаки столпились вокруг своих начальников; но большая часть из них явно показывала свою ненависть к нижегородцам, и многие решительно объявляли, что не станут драться с гетманом. Атаманы, готовые идти на помощь князю Пожарскому, начинали уже колебаться, как вдруг один из казаков, который с кровли высокой избы смотрел на сражение, закричал:

– Ай да нижегородцы!.. попятили ляхов!.. Глядите-ка! Поляки бегут.

– Бегут!.. – вскричал Кирша. – Так вам и делать нечего. Прощайте, ребята! я один поеду. Ну, знатная же будет пожива нижегородцам! Говорят, в польском стане золота и серебра хоть возами вози!

• Предыдущая
• 62/75
• Следующая