Евпраксия - Загребельный Павел Архипович - Страница 57
- Предыдущая
- 57/88
- Следующая
Конечно, прежде всего император встретился с императрицей. После приличествующих приветствий Генрих не удержался и довольно отчетливо намекнул, что прибыл сюда по совету одного своего весьма ценного друга и помощника. Евпраксия промолчала. Сказать ему, что следовало бы руководствоваться собственными побуждениями? Но зачем? Между ними умерло все "собственное", и дважды умерло – вторично со смертью сына.
– Меня известили, что вы развлекаетесь тут с королем Конрадом? – прямо и грубо спросил Генрих.
– Мы посещали церкви.
– Ну да, на озере Бенако!
– Там на острове есть церковь. Она принадлежит сразу трем епископам: веронскому, тридентскому и брешианскому.
– Надеюсь, они все втроем встретили вас?
– К сожалению, их никто не предупредил.
– Для чего у вас тогда исповедник, аббат Бодо?
– Чтобы исповедовать меня, ваше величество. Разве у вас нет своего исповедника?
Через день император оглох. То ли настиг его обычный приступ болезни, то ли Генрих просто прикинулся глухим, чтоб поиздеваться над Евпраксией.
Позвал ее для беседы, удалил прочь и свидетелей и подслушивателей, и снова произошло меж императором и императрицей то странное, дикое, что уже случалось не раз там, в Германии.
Евпраксия, еще не догадываясь о состоянии Генриха, начала было спокойно рассказывать, как помог ей Конрад в тяжкие минуты и дни, выразила надежду, что император не станет мешать ее беседам со своим сыном, посещениям окрестностей Вероны.
– Я не искал моего нового друга, – неожиданно прервал ее рассказ император, – он нашел меня сам. Кто-то пустил отвратительный слух о моем тайном недуге, и вот этот человек поспешил ко мне. Дабы помочь.
Евпраксия встревоженно взглянула на императора. Какой человек, какой недуг? Разве что всеобщую испорченность посчитать недугом?
– Ваше величество, я слышала, что в здешних болотах легко подхватить лихорадку, – предупредила Евпраксия сочувственно и просто.
– Он заверяет меня, что все вернется, – сказал император, не слушая женщину, упорно обшаривая глазами всю ее.
О чем это он? "Вернется"? Что вернется? Может, послы, которых нет из Киева вот уж скоро год или более?
– Уже давно у меня нет вестей из Киева. Не смогли бы вы, ваше величество, снарядить еще одно посольство к моему отцу? Или сие надлежит сделать мне самой, снарядив подходящих людей? Однако что тогда скажут об императоре?
Он не слышал ее, не хотел слышать, – только теперь она поняла это наконец! Он упорно вел про свое, про того загадочного человека и про свою, еще более загадочную для ее чистой души, немощь. Подобным недугом, мол, страдали многие. Еще персидские цари. Греческие и сиракузские тираны.
Римские императоры. Чуть ли не все. И когда сам великий Цезарь, а потом этот неудачник Антоний бросались в объятья к блуднице египетской Клеопатре, то, то… почему? В надежде преодолеть… исчерпанность, коя неминуемо наступает у больших государственных мужей. Он император уже 35 лет. Сравнялся в этом с Августом и Карлом Великим. Простому смертному неведомо столь длительное напряжение. Выигрываешь битвы – неминуемо проигрываешь нечто иное. Но кто берет города и целые земли, обязан взять и собственную жену. Это его долг… Ради чего и прибыл к нему новый друг. И следует надеяться…
До сознания Евпраксии суть запутанных тирад пробилась не сразу – слово сквозь чащу по склонам ползло что-то гадкое, липкое, зловещее.
Темные слова, темные намеки. За ними опять замаячил одноногий насильник Заубуш, бес во мраке соборных сборищ, и пятеро тех нагих псов, что хотели обесчестить ее. Наверное, и за новым хищноглазым пройдохой тоже стоит Заубуш. Но ей теперь нет дела до них до всех! Она императрица, но не жена… этого… обессиленного! Не жена, и никогда ею не будет.
Евпраксия встала и молча подошла к двери.
– Я еще не все сказал! – выкрикнул Генрих вослед. – Вы еще не все услышали!
Как это удобно – слышать других, когда хочешь, да еще заставлять их слушать себя, когда им того не хочется.
Но на сей раз оружие Генриха обернулось против него самого. Теперь Евпраксия не захотела его слушать. Но прикидывалась глухой – просто уходила от него, оставляя императора наедине с его немощным бормотаньем!
– Я запрещаю вам беседы с Конрадом! – поспешая за нею, кричал Генрих.
– Все, все запрещаю! Не разрешаю ничего!.. И я приду в вашу спальню сегодня ночью!
Конрад выехал из замка без Евпраксии. Должно быть, молился в церкви Санта-Мария, стыл, потерянный на холодном каменном полу, средь каменных стен, под каменными сводами согнутый тьмой и одиночеством; под вечер, когда возвратился, был еще прозрачней обычного в своей бледности, снисходительно усмехнулся стражникам у ворот и встревоженно оглядел скопленье шумливо-снующих рыцарей на дворцовом подворье. За ним бдительно следили чьи-то враждебные глаза; императора известили, и когда выехал германский король, и когда возвратился, известили также, что при возвращении Конрада сопровождала собака. Да какая там собака – небольшой черный песик, весело помахивая хвостом, вбежал следом за лошадью Конрада в ворота, стража его пропустила, не отваживалась прогнать: кто его знает, пес столь высокой особы, может быть, тоже значительное существо, лучше не связываться.
Про пса императору доложил, конечно, Заубуш. Кто же еще мог осмелиться?
– Где пес? – резко спросил Генрих.
Заубуш не поторопился с ответом. "Пес". Слово-то могло касаться и бездомной собаки и… кто его знает, может, и сына императорского, кто в последнее время выказывал слишком опасную близость к императрице.
– Пес в замке, – сказал Заубуш с таким двусмысленным выражением на своем красивом лице, что при случае мог приписать этого "пса" и на свой счет.
– Спрашиваю про собаку! – уже разгневанно крикнул император.
– И я про собаку, – ответил барон.
– Говоришь, в замке?
– Да, император.
– Приблудный пес?
– Все признаки свидетельствуют о том.
– И ты спокойно стоишь передо мной?
Тут позволил себе удивиться недоуменно даже Заубуш. Неужели он стареет?
– Не постиг, император.
– Того пса могла подослать сама Матильда!
– Вот что не пришло мне в голову, император, в мою старую глупую голову.
– Может, он бешеный, может, это дьявол мор напускает на нас? Может, пес забрался уже и в императорскую спальню! Пес в замке, а мои люди равнодушны к этому вторжению!
– Ваше величество, я в самом деле не подумал о происках врага. Меня охватывает ужас: пес в императорской спальне!
Новый "друг" императора стоял черной тенью позади Генриха и молчал, посверкивая глазищами, но барон мог бы поклясться, что выдумка насчет пса – его работа. Когда только он успел нашептать ее императору – вот что оставалось невыясненным. Неужто барон и впрямь так состарился, что уже утрачивал наблюдательность?
– Я сделаю необходимые распоряжения, император, – сказал Заубуш.
Генрих весь трясся.
– Найти собаку! Перевернуть весь дворец! Весь замок! Всю Верону!
Может, это сама Матильда обратилась в пса! Или Урбан! Ищите! Мигом поднять всех на ноги! Послать ко мне Конрада! Где Конрад? Где императрица?
Крик, топот, бряцанье оружия. Во дворах замка строились конные рыцари в полном боевом снаряжении, будто должно было отбивать нападение множества врагов. Метались люди с факелами. В лихорадочном беспорядке огни вспыхивали внизу, на стенах замка, в окнах и амбразурах башен. Безжалостно вырубались кусты роз в цветниках, где любила гулять Евпраксия – ведь и там, как и повсюду, мог спрятаться пес!
Во дворцовых покоях толклись и мельтешили перепуганные слуги. Впереди всех скакали, неистовствовали Шальке и Рюде, ворвались и к Евпраксии, опрокинули подставку для книги, которую она читала, напугали Вильтруд, бегали вокруг императрицы, нагло кричали:
– Где собака? Гав-гав!
– Где песик? Тяв-тяв!
– Где? Гав!
– Где? Тяв!
Евпраксия поняла: Заубуш мстит за свой позорный лай под столом на пиршестве. Молча указала шпильманам на дверь. Но они продолжали носиться по комнате, паясничая вовсю. Тогда она топнула ногой:
- Предыдущая
- 57/88
- Следующая
