Час тигра - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/64
• Следующая

Очень вовремя замечаю правый поворот на запорошенную снегом лесную дорожку. Сбрасываю скорость, кручу руль вправо, «Рено» царапает брюхом мерзлую землю, но едет по разбитой дороге чудо иноземное, прет не хуже трактора.

К счастью, лесная дорожка изрядно петляла, и, к превеликой моей радости, через минуту пахаря снежной целины марки «Рено» уже не увидят из проезжающих по шоссе автомобилей. Вопрос в том, сколько минут слалома по брюхо в белоснежных кристаллах спрессованных снежинок выдюжит «машина для этой жизни»?

– Братуха, – я оглянулся, подмигнул Гоголю, – пособи барину раздеться. Барин, ты, часом, не натурал?

– К...о? П...остите, кто я?

– Ты не нудист, часом, интересуюсь?

– Н...т, нет, я о...ам день...и...

– Отдашь, отдашь! Раздевайся давай. Братан, ты берешь себе рубаху и пиджак, мне достанутся ботинки... Барин, у тебя какой размер обуви?

– Т...идцать де...тый...

– Мимо. Братан, я возьму пальто, шарф и шнурки от ботинок.

– Ништяк, – согласился Гоголь.

– А ты, барин, и трусы, и вообще все снимай давай, не стесняйся.

Восемь! Целых восемь минут автомобиль оправдывал рекламный слоган, сопутствующий его продвижению на российский рынок. И после, по истечении восьми рекордных минут, целых сорок секунд машина еще двигалась, еще боролась со снегом, ругая русскую зиму грубым «ж-ж-ж» мощного мотора. Сорок секунд натужное «ж-ж-ж» мучило мои барабанные перепонки. Надоело, я выключил двигатель. Ничего не поделаешь – гибнут иностранцы под Москвой, такова уж традиция: Наполеона остановил снег и мороз, и «Рено» остановился намертво, не сдвинешь.

Переоделись... В смысле, оделись, не вылезая из салона. Я продел шнурки в дырочки кроссовок, затянул, завязал бантиком. Надел длинное пальто поверх тельняшки, повязал кремовый пижонский шарф на шею, посмотрелся в зеркальце над ветровым стеклом. Сойдет – кремовый шарф закрывает грудь, синих на белом полосок тельняшки не видать. Гоголь в рубахе, модном пиджаке, клешах и ботинках-говнодавах без шнурков смотрелся куда нелепее моего. И совершенно нелепо выглядел голый должник неведомого Вадима Борисовича.

– Шапочка у тебя есть, барин?

– В ка...не па...то...

– В кармане пальто?

Я сунул руку в карман. Вот смехота – пиджак у барина знатный, брючки со стрелочкой, пальто заглядение, а шапочка в кармане лыжная, машинной вязки, тоненькая, позорная. Такие шапки на зоне называют «пидорасками».

– Брат, я возьму «пидораску»?

Гоголь не стал спорить, лыжная шапочка с трудом налезла на мою вспотевшую голову.

– Ты моржеванием, барин, не увлекаешься случайно?

Голый человек отрицательно мотнул лысиной, сгорбился, съежился в кресле, прикрыл срам ладошками.

– Не трясись, барин. Ну не морж ты, ну и чего? Ну и нечего по снегу голышом бегать. Сиди в машине, жди. Обещаю – скоро тебя найдут, честное слово. Братан, за мной! Извини, барин, мотор я выключу, прощевай...

Ключи от машины, брюки, ботинки, носки и трусы раздетого лоха я выбросил в снег, когда мы с Гоголем скрылись за поворотом лесной дорожки. Если бы иномарка не застряла в десятке метров за спиной, один черт, пришлось бы ее бросать – далее дорожка сужалась и петляла пуще прежнего. Хрен и на мотоцикле с люлькой проедешь.

– Куда хиляем, Супер? Так ноги стираем или по уму?

– Не ссы, Гоголь, знаю, куда веду, – соврал я бодро. – Я туточки тем летом гулял, эта дорога выведет нас к деревеньке... не помню названия...

– Зря бобра в лайбе кинули.

– Не ссы. До шоссейки ему с голой жопой не добежать, замерзнет.

– Голосить будет.

– А нехай голосит! Свистеть умеешь, Гоголь?

– А?

– Свистеть, спрашиваю, умеешь? Фи-у-у, – я свистнул.

Гоголь сунул два пальца в рот, свистнул так, что у меня едва уши не заложило.

– Зашибись, – похвалил я свистуна. – В говнодавах без шнурков ты бегун хреновый, согласен? Сделаем вот чего: я побегу вперед, а ты чапай след в след, усек? Я замечу что подозрительное впереди, тебе свистну, подсекаешь? Ты услышишь сзади шухер, не дай бог, сразу мне свисти. И, главное, след в след иди, будто один человек идет, усек?

Гоголь улыбнулся грустно и посмотрел на меня жалостливо, с сочувствием. Умственные способности братишки Супера, которые ранее он оценивал весьма высоко, стремительно обесценивались. Как же, жди! Станет Гоголь себя обнаруживать свистом, ежели расслышит шум погони, фигу-две! Кинется в лес, погоня разделится, и, пусть чуточку, но шансы урки на отрыв увеличатся.

– На кой ляд след в след дорогу месить? – спросил Гоголь, морщась в улыбке. – Цветные хвост прижмут, так на так спалимся.

– Во-первых, тебе идти легче по моим следам, согласись. Во-вторых, нехай маленькая, но ментам заморочка, если, спаси и сохрани, упадут на хвост... Погоди-ка...

Разгребая ногами снег, я добежал до края дорожки, взмахнул руками, сбил белые и снежные комки с придорожных кустов, задом вернулся обратно.

– Секунду, а заморочатся мусора. Подумают: кто-то из нас в лес повернул. Может, эта секунда жизни наши спасет. Верь мне, Гоголь, знаю, о чем говорю, и давай дальше четко топай по моим следам.

Гоголь пробурчал себе под сломанный нос нечто недовольное и сварливое, однако следующий шаг сделал, старательно попадая в лунку моего следа.

Пальто пришлось расстегнуть. Пальто мешало высоко поднимать колени. Но и в расстегнутой верхней одежде, утопая по колено на каждом шаге, бежал я не очень быстро.

Пока Гоголь мог меня видеть. А когда я скрылся с глаз уголовника, когда свернул вместе с дорожкой, тогда и припустил как следует. Нарастил темп за счет частоты шагов-прыжков, следя за тем, чтобы расстояние между следами-лунками оставалось прежним, привычным Гоголю.

Я не лукавил, обещая голому лоху в «Рено» скорую постороннюю помощь. Кореец, конечно, в силах корректировать ситуацию в мою пользу, но участники операции «Перехват», безусловно, очень скоро наткнутся на подозрительные отпечатки шипованной резины, уходящие с грязного шоссе в бесконечную белизну леса. Я соврал Гоголю, когда говорил, что поблизости есть деревня. Все, чего я хотел добиться от подельника-уголовника, так это чтобы он шагал аккуратно по моим следам. И я этого добился, хвала Будде.

Сосчитав в уме до тысячи, я решил, что достаточно оторвался от Гоголя и пора начинать коварные маневры. Останавливаюсь, успокаиваю дыхание, глядя через плечо, иду задом, стараясь идеально ставить ноги в уже имеющиеся глубокие отпечатки кроссовок. Возвращаюсь на пятнадцать, шестнадцать, ровно на семнадцать шагов. Слева, в метре от меня, вдоль дороги выстроились рядком припорошенные пушистым белым снегом елочки. Лесные красавицы приблизительно одного роста, молоденькие, каждая мне по плечо, не выше. Но и не ниже. Стоит едва-едва прикоснуться к белоснежной зеленой лапе, и обнажится колючая сущность вечнозеленого новогоднего дерева. Моя задача – перепрыгнуть через еловую преграду, оставив ее в первозданном, заснеженном виде.

Снимаю пальто, снимаю шарф, сую его в рукав, комкаю толстую ткань, размахиваюсь и перебрасываю комок-пальто за еловые верхушки. За елочками высокие деревья, их заснеженные ветки высоко, очень высоко, с них захочешь сбить снег, не получится.

Вдох – сгибаю колени, группируюсь. Выдох – лечу вслед за пальто. Лечу боком, перевертываюсь в воздухе вверх ногами. Перед глазами, в сантиметре, честное слово, не далее, чем в одном сантиметре, единственном сантиметре, мелькнула облепленная белыми клочьями еловая верхушка. Поразительно – успеваю разглядеть хрусталики снежной крупы и зеленую иголку с капелькой смолы во льду, будто в янтаре.

Приземляюсь на все четыре конечности. Мну тельняшкой снег, но это уже не страшно, этих вмятин с дороги не разглядишь, заснеженный елочный забор не позволит. Образно выражаясь – вертикальная контрольно-следовая полоса осталась нетронутой.

Встаю, отряхиваюсь, снег умыл лицо, лицу приятно.

Подбираю развернувшийся куль пальто, достаю из рукава шарф, сую в рукава руки, пеленаю горло шарфом уже на ходу, уже удаляясь в глубь леса по направлению, строго перпендикулярному покинутой дороге.

• Предыдущая
• 21/64
• Следующая