Наследник волхвов - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/42
• Следующая

«...Неужели я мазохист?.. – Игнат вновь перевернулся на спину: надоело нюхать пыль на полу. – Нет, я ни фига не наслаждаюсь – связанные руки затекают, опутанные веревкой ноги немеют, шишка чешется, но... Но думается легко и свободно... Я подсознательно надеюсь, что, разгадав все тайны Еритницы, найду выход из безвыходного положения. Меня не убили сразу, вернулось сознание, и вместе с ним реанимировалась обманщица надежда... Интересно, а почему меня сразу не убили?.. Вот вопрос! Всем вопросам вопрос, самый, черт, провокационный... Хотя и без него их вполне достаточно... Почему обрез не выстрелил?.. Почему николаиты ждали налетчиков?.. Куда делся Федор?.. Как и почему погиб Андрей?..»

Сергач опять перевернулся на живот. Первого часа после возвращения в сознание с лихвой хватило на то, чтобы исследовать темницу методом перекатывания вдоль и поперек. С первой минуты мозг работал без эмоциональных отягощений и не питал иллюзий относительно обнаружения предмета, способного перерезать веревки.

Что это?..

Игнат затаил дыхание...

Шаги?..

Шаги!!! Глухое топтанье высоко справа. Лязг замков, «топ-топ-топ» четче и ближе. Скрип засовов, жалобы дверных петель на ржавчину, скрип открывающейся двери в темницу...

Игнат запоздало вздрогнул. Внезапно всколыхнулись, казалось, навсегда уснувшие эмоции. Он не успел! Не успел разгадать загадки Еритницы, а за ним уже пришли!

«Спокойно! – скомандовал себе Игнат. – Не для того меня держали несколько часов в темнице, чтоб после спуститься в подвал и молча прикончить. Антракт! Это был всего лишь антракт. Он закончился, и шоу продолжается...»

Сергач опоздал зажмуриться, и свет керосиновой лампы обжег сетчатку глаза, привыкшую к темноте. Шаги по покатым ступеням все быстрее и ближе. Торопливые шаги по бетонному полу, гулкое эхо под потолком. Зажмурившего глаза Игната подхватывают сильные руки, поднимают, несут. Как чемодан, блин! Носильщики ухватились за веревки, тело, черт, провисает. Спасибо, что спутанные за спиной руки никто не ухватил и не вздернул, а то не выдержали бы суставы. Трое несут Игната, четвертый освещает путь керосиновой лампой.

Двадцать первый век, мобильная связь, Интернет, космический туризм, клонирование, а сквозь пух ресниц коптящий огонек керосиновой лампы и лохматые бороды – бред!..

Взбираясь по лестнице, конвоиры-носильщики едва не уронили Игната.

– Осторожней! – прикрикнул на бородачей Сергач, и голос его не дрогнул, всплеск эмоций исчерпал себя, вирусы паники сдохли. – Осторожней, а то на манер вашего старосты начну, спаси Христос, заикаться.

– Бог-еврей не спасет, – ответил бородач с лампой, не оборачиваясь.

– Ишь, какой ты фашист, однако... – усмехнулся Сергач, подумав: «Надо бы его разозлить, тогда, быть может, бригадир носильщиков сболтнет чего-нибудь о моей дальнейшей участи».

Сергача вынесли в холл. Да, точно угадал: томился в том самом подвале, где и думал. Сетчатка давно справилась с ожогом, тело свыклось – а куда деваться? – со способом переноски, Игнат поспешил заговорить, пока транспортировка не закончилась, пока не видно на горизонте здешнего главного распорядителя и властелина:

– Значится, делим богов по национальному признаку, да? Значит, измеряем божественные черепа деревянным циркулем, так? А вы хоть знаете, темные вы люди, что ваш дорогой Никола, согласно легенде, родился в Турции, в зрелых летах эмигрировал в Лапландию и нынче зовется Санта-Клаусом, а? Знаете?

Бородач задул огонь в лампе, повернулся к Игнату и хлестко, больно врезал ему кулаком по носу. Носовой хрящик уцелел, но кровь полилась из ноздрей в два ручья. И в глазах защипало. Невольные слезы – вторичный эффект от удара по носу. Пришлось, черт, всплакнуть на радость палачам. Или на беду?

– Эй, Митрич! – засуетился один из гвардейцев. – Велено «шкурку» ему не портить, брось драться!

– Коли велено, исполним. – Митрич нехотя разжал кулак. – Ну-кася, ложьте его. Евоное хлебало заткну, чтоб хулу не возводил.

– Вы чего, мужики?! – дернулся Игнат, испугавшись не на шутку. – Я ж задохнусь с кляпом во рту! В носу-то кровь, нос-то еле дышит! Не слушайте Митрича, выносите меня, куда велено, вам же попадет, если я задохнусь...

Но мужики Митрича послушались. Игната уложили на спину, Митрич нагнулся, нащупал торчавший из-под веревок ворот рубахи пленника, рванул, отодрал клок ткани, скатал в комок, сунул в рот Игнату.

Сергач стиснул зубы, крутанул головой, замычал, засопел кровоточащим носом.

– Ладноть, – сжалился Митрич, – не буду тя затыкать, коль пообещаешься хайло боле не разевать, охальник.

– Обеща... – Игнат приоткрыл рот – и сволочь Митрич просунул-таки скомканный обрывок рубашки меж зубов.

Дышать забитыми кровью ноздрями было, действительно, очень и очень нелегко. Да еще тряпка во рту раздражала нёбо, что вызывало рвотные спазмы. Митрич с интересом наблюдал, как Игнат силится выплюнуть кляп, вытолкнуть тряпку языком. Когда же Сергачу это наконец удалось, когда он порывисто вздохнул полной грудью, Митрич довольно кивнул и констатировал со знанием дела:

– От теперича хайло боле разевать не станешь. Теперича замолкнешь, милок.

Носильщики подняли жадно глотающего воздух Сергача, вынесли во двор, где несколько часов назад состоялось, а вернее – не состоялось побоище. И не пару-тройку часов назад, как оказалось, а гораздо раньше! Вон, слева, красный шар солнца касается верхушек деревьев. В изоляции, в кромешной тьме подвала Сергач, оказывается, утратил чувство времени. Думал, на дворе до сих пор день в самом разгаре, и ошибся. Вечереет. Стремительно, неотвратимо.

«Сколько же я валялся под полом? – попытался сообразить Игнат и не смог – казалось, никак не больше трех часов. А реально? Пять часов? Шесть?.. Спросить, который час, у мужиков?.. Нет уж! Вопрос, конечно, совершенно невинный, однако рисковать свободой дыхания не стоит...»

«Нива» стояла во дворе перед распахнутыми настежь воротами. Игната забросили, слегка ушибив макушкой, на заднее сиденье. Митрич сел к рулю, другой мужик уселся с ним рядом, еще один, взяв у Митрича лампу, повернул к дому, последний из четверки подошел к воротам. Машина тронулась, Сергача перевернуло с бока на спину. «Нива» выехала со двора, Игнат услышал скрежет закрывающихся ворот.

Сначала ехали нормально, потом был пологий спуск и крутой подъем, потом поворот и тряска, затем добавилась и болтанка.

«Сначала ехали по накатанной дороге, – сообразил Игнат, – проехали ложбину, за которой уже не видно деревни, потом свернули на целину и начали петлять по диким лугам».

Машина остановилась, мотор заглох. Игната выволокли из «Нивы», уложили, довольно бережно, окровавленным носом вниз. Нос, кстати, перестал кровоточить, кровь засохла, запеклась корочкой на верхней губе, частично на подбородке.

Хлопнули, закрываясь, дверцы «Нивы». Руки бородатых крестьян снова подхватили пленника и поволокли. С минуту опутанные веревками ноги пахали волнистую борозду, рыхлили коленями ковер желтых сосновых иголок.

– Митрич, веревки взял?

– Разуй зенки: во – моток.

– Тоды ставим его, взяли...

Взяли, поставили. Прислонили спиной к дереву, к толстой сосне, привязывают к стволу, мотают веревки поверх прежних пут, фиксируют в основном плечи и колени. Бородачи стоят по бокам и совсем чуть-чуть мешают пленнику осматриваться.

Обрывистый берег узенькой полноводной речки. Темная вода течет быстро и весело. Опушка леса, густой вечнозеленый с проседью сосновый подлесок. Игната привязывают к великанше сосне за опушкой. Таких корабельных сосен, как будто перешагнувших густой подлесок, как будто выбежавших из леса, всего три дерева. И все три беглянки растут рядом, будто бы жмутся одна к другой, будто стесняются наготы стволов. К стволу соседней стыдливой великанши сосны, метрах в трех-четырех слева, привязан Фокин. Взлохмаченная голова Виктора высовывается из веревочного кокона.

Игнат совершенно не удивился, увидев Фокина. Лежа в подвале, Игнат думал и о нем и пришел к выводу, что, скорее всего, Виктор жив и, вероятно, они еще увидятся...

• Предыдущая
• 33/42
• Следующая