Порча на смерть - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/41
• Следующая

— Бегунок! Я здесь, в тачке! — Тимошенко призывно машет рукой.

Игнат сбивается с бега на шаг, тянет с головы насквозь промокшую лыжную шапочку, утирает лицо, впихивает себя внутрь автомобиля и буквально падает на сиденье рядышком с Тимошенко. Круги перед глазами, резь в легких, молнии в почках.

— По...че...му... — одышка мешает говорить, — в... машине?..

— К нотариусу поедем. — Тимошенко потопал по педалям, «Мазда» вырулила с обочины в фарватер автомобильного движения.

— Лех, я ж просил, блин! Давай сейчас подпишем джентльменское соглашение, а завтра...

— Не пойдет! — жестко перебил Леха. — Двенадцать тысяч баксов под фуфловую бумажку, извиняй, не дам.

Тимошенко, набычившись, глядел прямо перед собой, в сторону Игната даже глазом не косил.

— Двенадцать? Я просил пятнадцать, — для порядка возмутился Игнат и мысленно себя похвалил: вовремя сообразил назвать сумму кредита с запасом, попросил бы десять, получил бы семь.

— Твоя комнатуха в коммуналке больше двенадцати, и то по дружбе, не стоит, — сказал, как отрезал, коммерсант Леха.

— Позавчера ты давал двадцать.

— Ну и дурак, что не соглашался.

— Резонно, — вздохнул Игнат. — Умело воспользоваться моментом — залог успеха в любой негоции. Лех, но у меня, в натуре, полный край со временем! Уже, блин, опаздываю на стрелку!

Аргумент со стрелкой, наездом, разборкой должен быть Лехе понятен. Можно даже надеяться на некоторое сочувствие. Игнат представил, как делится с Тимошенко своими истинными проблемами, и неожиданно для себя рассмеялся.

Тимошенко вздрогнул, на секунду повернул голову, зыркнул глазами, словно примерился, куда ловчее ударить.

— Че ты ржешь, Сергач?

— От безысходности. Кранты мне, Леха! Опоздаю, и абзац.

— Не дергайся. С нотариусом я созвонился. До него от нас пешком через дворы три минуты на своих двоих. В падлу по такой погоде снег месить, на тачке за пять доедем. Открой бардак, покуда едем, пересчитай деньги.

— Что-то я не припомню, где здесь поблизости нотариальная контора.

Лешка промолчал.

В «бардачке» лежал пухлый пакет с рекламой сигарет «Кэмел».

— Лех, дай закурить. — Игнат заглянул в пакет, внутри перетянутые аптечными резинками, до смешного тощие, гнутые пачки стодолларовых купюр. Раз, два, три... ровно двенадцать.

— Ты же не куришь.

— Теперь курю.

«Мазда» катилась по узким улочкам, где не бывает пробок, куда редко заезжают случайные автомобили. Сергач нервно курил, то и дело поглядывая на часы. Десять минут пятого, четырнадцать, семнадцать...

— Леха, блин! Ты говорил, ехать пять ми...

— Не дергайся, приехали. Деньги в тачке не забудь. Паспорт с собой?

— Всегда.

«Мазда» притормозила близ здания, фасад коего не позволяла подробно рассмотреть снежная завеса. Тимошенко припарковался подле трех выстроившихся в ряд иномарок. Вышли. Прижав к груди пакет с деньгами, Игнат следом за Лехой подошел к трехступенчатому возвышению с перилами перед дверью под вывеской: «Бар САЛЬЕРИ». На двери косо приколотый листок с росчерком фломастером: «Закрыто».

— Это и есть нотариальная контора?

— Нотариус в кабаке ждет. — Тимошенко поднялся на ступеньку, перешагнул через две, долбанул коленкой в дверь, крикнул зычно: — Свои!

Дверь отворилась после двух дополнительных кулачных ударов.

— Сергач, айда.

Игнат запрыгнул на трехступенчатый полупьедестал, расплатился за резвость резью в почках, скрипнув зубами, переступил порог. Шкафообразный детина в светлой рубашке при галстуке-бабочке запер за Игнатом дверь, задвинул никелированный засов.

Бар невелик — стойка с четырьмя высокими табуретами да четыре столика на четыре персоны каждый, итого — двадцать посадочных мест, сейчас пустующих. На окнах жалюзи, по периметру потолка разноцветные лампочки. Единственное, что оправдывает прикольное название питейного заведения, — картина вместо одной из отделочных деревянных панелей на стене. Начинающий живописец изобразил, надо полагать, хрестоматийный последний ужин Моцарта и Сальери. Скорее всего носатый и грустный в парике с тремя буклями и с фужером — это Моцарт, а толстый, веселый, без парика и с вилкой — Сальери.

— Присаживайтесь. — Детина с бабочкой под вторым подбородком сделал широкий жест в сторону столиков, скрипнул башмаками и исчез в коридорчике, который не сразу и заметишь.

Игнат и Леха сели напротив друг друга. Пакет с деньгами Сергач пристроил на углу столешницы.

— Леха, я опаздываю.

— Успеешь.

Из неприметного коридорчика появились один за другим трое мужчин — уже знакомый детина, лысый доходяга в очках, в засаленном пиджаке, в брюках с мешками на коленях, с детским портфельчиком под мышкой и барин в безупречном костюме от Армани, красавец барин — точь-в-точь Никита Сергеевич Михалков в роли Паратова из кинофильма «Жестокий романс».

Лысый, как выяснилось, нотариус, уселся справа от Игната, барин расположился слева, поближе к пакету с деньгами, детина встал за барским плечом.

Нотариус попросил у Сергача паспорт, полез в портфельчик, зашуршал бумажками. Лешка, опустив голову, сосредоточенно изучал пятнышки и царапинки на столешнице. Барин внимательно разглядывал Игната телячьими глазами с поволокой и мило улыбался в густые усы, он пребывал в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести.

— Подпишите здесь и здесь. — Нотариус протянул Игнату шариковую ручку, подвинул листок с уже проставленными гербовыми печатями, с заранее отпечатанным на лазерном принтере текстом и вписанными от руки паспортными данными Сергача.

Игнат взял шариковую ручку с синим стержнем, потянулся к бумаге, но ее взять не успел — выпивший барин накрыл листок растопыренной пятерней.

— Чебугашка, ты мне понгавился. Да-ай выпьем! — Букву "р" барин не выговаривал, в остальном лыко вязал вполне сносно.

«Почему „Чебурашка“? — удивился Игнат. — Ах, да! Скомканная лыжная шапочка в кармане куртки, оттопыренное блином сизое ухо на виду. Хрен с тобой, буду Чебурашкой. Хоть горшком назови, только в печку не ставь».

— Извините, пожалуйста. — Сергач осторожно потянул за краешек листа с печатями. — Вы, простите, кто?

— Лешин папа. — Пятерня отпустила листок, взлетела над пьяной головой, щелкнула пальцами. — Водки! Всем по стопке и Чебугашке ведго. Угощаю!

Ничуть не удивившись заказанным дозам угощения, детина в бабочке отбыл к стойке бара разливать водку.

Сергач пробежал глазами по листку с печатями. Сморгнул, тряхнул головой.

— Блин! Леха, что за дела?! Это же договор купли-продажи моей квартиры какому-то Суходольскому!

— Газгешите пгедставиться. — Барин, крестный «папа» коммерсанта Тимошенко, приподнялся со стула, отвесил шутовской поклон. — Суходольский Леонид Матвеич. Алешка пгописан в дгугом гогоде, квагтигу пгоще и быстгее офогмить на меня. Попозже мы по-годственному ее пегеофогмим на Алешу. Хочешь, я буду и твоим папой? Нгавишься ты мне, надоест жить в телефонной будке, как Чебугашке из мультика, пгиходи, так и быть — усыновлю.

К столу вернулся отправленный за выпивкой детина, ловко снял с мельхиорового подноса хрустальные стопарики с сорокаградусной, поставил перед Сергачом наполненное до краев водкой серебряное ведерко. Обычно такие ведерки используют для охлаждения в мешанине колотого льда бутылок с шампанским.

— Спасибо за угощение, добрые люди. — Игнат подписал бумагу, нотариус подсунул еще стопку листков, и их Сергач подмахнул не глядя. Игнат разжал пальцы, шариковая ручка покатилась по столешнице. — Большое спасибо. Как-нибудь в другой раз обязательно выпью с вами со всеми на брудершафт, ежели, конечно, пустите бомжа за порог, а сейчас разрешите откланять...

— Э-э-э, нетушки! — Леонид Матвеевич прижал кулаком к столу пухлый от баксов целлофановый мешок! — Выпей хоть половину... ну, ладно, четвегть! Уважь, тогда и отдам баксики. Пей, Чебугашка! Отказы не пгинимаются, но стгого кагаются.

Как только прозвучало слово «кагаются», сиречь — «караются», вооруженный подносом детина, не иначе каратель, переместился Игнату за спину и угрожающе засопел.

• Предыдущая
• 29/41
• Следующая