За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера - Зайцев Василий Григорьевич - Страница 41

• Предыдущая
• 41/63
• Следующая

Это и учел, видно, Степан Кряхов, знавший про Охримово горе. Он вдруг торжественно поднял над головой еще один конверт и сказал:

— У меня есть письмо от одной девушки из Челябинска. Она просит вручить письмо самому храброму солдату. Кому прикажете вручить?

Мы, конечно, не задумываясь, ответили:

— Охриму!

— Конечно, Васильченко!

— Ему, ему!

Так Охрим Васильченко за полтора года войны получил первое письмо.

Получил и боится читать, не знает, что с ним делать… Наконец разорвал конверт.

Я присел рядом с Охримом, увидел строчки, выписанные прямым четким девичьим почерком.

На листке было написано:

«Я не знаю, кто будет читать мое письмо, ведь я пишу неизвестному солдату. Мне 17 лет. Если по возрасту я гожусь тебе в дочери — могу назвать отцом, а если ты немногим старше меня — назову тебя братом… От девушек и женщин нашего цеха собрали подарки для защитников Сталинграда… Знаем, что у вас в окопах тяжело и опасно… Наши сердца рвутся к вам. Мы работаем и живем только для вас.

…Хотя я далеко, на Урале, я живу надеждой на то, что снова вернусь в свой родной Минск. Слышите ли вы плач моей матери?..»

Васильченко перевернул страницу.

Я успел прочитать конец письма:

«Убей фашиста, пусть на его родине будет траур, пусть его родные обливаются слезами! Бейте врага мужественно, так, как били их наши предки».

Охрим отложил письмо, поднялся. Ему не хватало воздуха. Он вышел из блиндажа. Через минуту вернулся, схватил автомат, сумку с гранатами… Ясно, задумал что-то неладное. Я встал у выхода, широко, по-морскому расставил ноги. Васильченко понял мою позу — тут не пройдешь, — переступил с ноги на ногу, потом сел на край нар и, как бы оправдываясь, решил раскрыть свой дерзкий план.

Оказывается, Васильченко и Костриков втайне от всех несколько дней подряд вели наблюдение за блиндажом противника, что прилепился на склоне кургана слева от нас. Они изучили подходы к нему, установили место дежурства часового, время смены караулов. Для выполнения задуманного ждали только удачного момента — сильного дождя или метели. И вот такой момент наступил… Костриков уже незаметно ускользнул из блиндажа.

Я крикнул дежурному:

— Немедленно задержать и вернуть Кострикова!

Это окончательно выбило Васильченко из равновесия. Он швырнул автомат и сумку с гранатами в угол, закричал, обзывая нас предателями.

Поднялись капитан Аксенов и политрук Кряхов.

— Стой, сталинградский солдат, ты почему петухом поешь? — крикнул на Васильченко кто-то из них.

На лице Охрима выступили крупные капли пота, глаза помутнели, рот перекосился. Только теперь нам стало ясно, что у него нервный приступ. Он упал на мои руки. Его трясло, он бился головой о мою грудь. Наконец Охрим успокоился и сразу же уснул.

Теперь мы обстоятельно выслушали Кострикова. План вылазки заслуживал внимания. Его одобрил даже капитан Аксенов.

А дождь не прекращался. Нельзя упускать такой момент: будет ли еще такой дождь, неизвестно.

На том участке до Кострикова и Васильченко действовала снайперская пара — Афиногенов и Щербина. Нужно узнать, что скажут они.

Разбудили Афиногенова. Он вскочил мгновенно, словно только и дожидался, когда его тронут за ногу.

— Пойдемте, я в этом районе знаю все ходы-выходы. Ох какого можно задать им перцу!

— Погоди, выслушай до конца.

— Я все слышал, о чем вы говорили. Я в Сталинграде научился спать и слышать весь разговор.

Вооружились только легким оружием — автоматами, гранатами, ножами. Первым полз Афиногенов, за ним Щербина, потом Степан Кряхов и я. Мы боялись одного: как бы на пути к блиндажу не напороться на минное поле. Однако все обошлось благополучно. Видно, нам и на этот раз сопутствовало солдатское счастье.

Вот и блиндаж. Около входа под дамским зонтом с автоматом на шее стоит часовой. Афиногенов, недолго думая, сполз в траншею. В темноте блеснул нож, и часовой без звука рухнул на землю.

Афиногенов и Щербина остались наверху, а мы с Кряховым потихоньку вошли в блиндаж.

Быстро окидываю взглядом обстановку. В деревянную стену у двери вбиты гвозди. На каждом гвозде автомат. Под автоматами каски, около касок — электрические фонарики. Вдоль правой и левой стен — сплошные нары. На нарах под одеялами спят гитлеровцы. Спят тихим, мирным сном. Над головой у каждого — верхнее обмундирование. Посреди блиндажа висит маленькая электрическая лампочка, отчего в блиндаже полумрачный успокаивающий молочный свет.

Мы подошли к автоматам, сняли их со стены, потом вывернули лампочку, прицепив к своим поясам но карманному фонарику. Гитлеровцы продолжали храпеть.

Степан Кряхов громко, твердо скомандовал:

— За смерть детей и матерей по фашистскому зверью — огонь!

Из двух автоматов хлестнул свинцовый ливень. Фашисты срывались с мест, но тут же падали. Одеяла перемешались в кучу.

Мы стояли у стены, увешанные автоматами, меняя по мере необходимости положение. Прошили очередями нары вдоль и поперек. Порядок, никаких признаков сопротивления.

И вдруг вижу возле своих ног живого гитлеровца. Он в одном белье, на котором нет ни одного темного пятнышка, значит, ни одна пуля не тронула его. Как это ему удалось, не пойму. Перевожу автомат к ногам. Кряхов хватает меня за руку:

— Не тронь, нужен «язык»!

Фашист вытянул руки вдоль пола: дескать, сдаюсь, вот, даже в лежачем положении руки поднимаю.

Этот немец хорошо знал русский язык, что и спасло его: он раньше всех понял смысл команды Кряхова и бросился ко мне в ноги.

Немец оказался послушным. Он быстро накинул поверх белья маскхалат, сунул ноги в сапоги, и мы вернулись к своим товарищам с «языком».

Обратный путь преодолели быстро. У своего блиндажа нас встретили и капитан Аксенов, и выспавшийся Васильченко, и Костриков, и Хабибулин. Осматривая немца со всех сторон, они расспрашивали о подробностях вылазки. Но рассказ явно не клеился. Перед моими глазами то и дело вставала картина того, что мы сотворили в блиндаже. На душе было как-то нехорошо. Даже вроде жалко становилось тех.

Но взглянув в глаза Охрима Васильченко, у которого в зрачках еще не погасла вчерашняя тоска, темная и тревожная, как небо над боевыми позициями солдата, я заключил свои думы вслух:

• Предыдущая
• 41/63
• Следующая