Великий поход за освобождение Индии - Залотуха Валерий Александрович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/33
• Следующая

От большого, с высокими языками пламени и весело разлетающимися искрами костра, вокруг которого плотно, плечо к плечу сидели люди, сюда, в развалины Мертвого города, доносилась песня, которая, похоже, Ивану очень нравилась. Вытянув располосованную шрамом шею, выставив одно ухо, оттопыренное больше, чем другое, боясь пропустить что-либо и не зная ни единого слова, он пытался подпевать.

Пели девушки голосами высокими и чистыми:

— Хи, — успевал подпевать Иван и тут же напрягался, боясь опоздать к следующей фразе.

— Ра...

— Ливы...

— Роги...

— Вечера...

К костру подошел какой-то человек, что-то сказал, и песня оборвалась. Иван нахмурился.

— Подмосковные вечера, — прошептал он, чтобы запомнить.

— Му-ром-цев! — закричали у костра хором.

Прямо на Ивана шел Шурка Муромцев, белобрысый, в очках, клетчатой ковбойке и брюках “техасах”. Он так был занят своими мыслями, что ничего не слышал и ничего не видел. Чуть не наступив на ногу Ивана, Шурка не заметил его.

— Му! Ром! Цев!

— Господи, как вы мне надоели, — проворчал Шурка и скрылся в темноте.

Иван поднялся, растерянно поглядел ему вслед, но был вновь вынужден спрятаться за невысокой каменной кладкой, потому что прямо на него шла девушка, светловолосая, в светлом платье.

— Шурка! Ну что за шутки? Не прячься, бессовестный! Олег Януариевич очень сердится, — укоряюще говорила она, неминуемо приближаясь к Ивану.

Она могла наступить на Ивана и страшно испугаться, поэтому он торопливо поднялся, хотел что-то сказать, но, забыв вдруг русские слова, ткнул себя пальцем в костлявую грудь и помотал отрицательно головой, а потом показал пальцем туда, куда ушел Шурка, и утвердительно кивнул. Потом он попытался улыбнуться, а вот этого, вероятно, нельзя было делать. Онемевшая и окаменевшая Эра вдруг обхватила голову руками и завизжала так, что у костра все повскакали.

Иван кинулся бежать.

Сидя на каменном, укрытом сухими водорослями ложе, Иван осторожно развернул скомканный газетный лист и бережно разгладил его на каменной столешнице. Раздул ноздри, наклонился, понюхал и проговорил со спокойным, даже важным удовлетворением:

— Колбаса.

Это была первая страница “Комсомольской правды”.

— “Ле-нин жил, Ле-нин жив, Ле-нин бу-дет жить!” — по слогам прочитал Иван заголовок-шапку и стал внимательно рассматривать большую фотографию Мавзолея. — “Ле-нин”, — прочитал Иван, усмехнулся, мотнул головой, взял со стола огрызок химического карандаша, послюнил его и исправил надпись, диктуя себе: — “Шиш-кин”.

Потом вырезал ножом фотографию и, любуясь на свою работу, стал шарить свободной рукой в изголовье лежанки. Но того, что искал, там не было. Иван замер, перевернул все водоросли и выскочил из пещеры.

Пес лежал рядом, охраняя трех перевернутых на спину, лениво шевелящих плавниками черепах. Он поднял голову и вопросительно посмотрел на хозяина.

— Ильич, без меня сюда кто приходил? — испуганно спросил Иван. — В пещеру кто приходил, я спрашиваю?

Пес опустил глаза и прижал уши.

— Ах ты сволочь! — закричал Иван. — Ты знаешь, что там Григория Наумыча дневник был? Там же всё! Ты понимаешь, что теперь будет?! — И в ярости Иван схватил одной рукой палку, другой за холку пса и стал охаживать его, визжащего, по хребтине и по бокам.

Штат Сахьядри. Город Колханур.

20 марта 1979 года.

На большой людной площади старый седой индиец кормил слона сдобными лепешками. Он купил их целую корзину и теперь всовывал по одной в улыбающуюся разверстую пасть.

Вокруг собралось много праздного люда, они смеялись и, указывая на старика, крутили пальцем у виска. Но тот не обращал на них внимания, он счастливо улыбался, открыв рот с торчащим впереди единственным зубом, и заговорщицки-негромко говорил слону по-русски:

— Ешь, ешь, товарищ Ленин, кушай... Скоро наши придут!

Город Вадодар.

29 декабря 1979 года.

Внутри закрытого мусульманского дворика под старой шелковицей сидели на корточках вокруг стереошарпа четверо курносых светловолосых парней в мусульманских одеждах и слушали, отдыхая и наслаждаясь, сладкую и тягучую восточную музыку.

Иван торопливо приветствовал их на ходу и побежал мелкой стариковской трусцой в дом. Они проводили его удивленным взглядом.

Колобок сидел посреди комнаты на подвернутых ногах, держа на коленях раскрытый Коран. Он не так постарел, как Иван, но растолстел и заматерел, глаза его сузились и потемнели.

— Ты слыхал, наши в Афганистане? — закричал Иван с порога.

Колобок закрыл Коран, пробормотал что-то и поднял на Ивана неподвижное бесстрастное лицо.

— Слыхал? — Новик аж притоптывал на месте от нетерпеливого восторга. — Кундуз взяли! Кабул взяли! Амина ихнего к ногтю! На Джелалабад идут, слыхал?! А Джелалабад — он же с Пакистаном на самой границе! Уж мы-то знаем, что такое Пакистан, — та же Индия. Слышь, Колобок, наши скоро придут!

Иван все ждал реакции Колобка, но реакции как раз и не было. Он оставался неподвижен и бесстрастен.

— Не зря, не зря мы кровь свою здесь проливали!.. Да ты чего, Колобок, не рад? — спросил Иван растерянно.

Бывший соратник проговорил что-то хрипло и неразборчиво.

— Чего? — не понял Иван.

— Бисми-ллахи р-рахмаин р-рахим...

Новик не понимал.

— Аллах покарает неверных! — густо наливаясь кровью, страшно закричал Колобок. — Шайтан!

Били Ивана четверо колобковских сынов по-русски размашисто и просто — сначала свалили кулаками, потом ногами катили его по пыльной дороге перед собой, как легкое от старости, трухлявое бревно, пока не упал Новик в грязный гнилостный арык. Он лежал там на спине, смотрел в небо и улыбался...

Город Чаман (Пакистано-Афганская граница).

1 января 1980 года.

Иван стоял неподвижно, не моргая единственным, слезящимся от напряжения глазом. Он был в полусотне метров от контрольно-пропускного пункта, где за шлагбаумом стояли советские боевые машины пехоты и штабные “уазики”.

На передней БМП сидел паренек-водитель в пыльном, промасленном комбинезоне и сдвинутом на затылок шлеме и, внимательно и заботливо наблюдая, кормил с ладони хлебным мякишем обезьянку.

Иван смотрел на него так пристально, что паренек почувствовал его взгляд, поднял голову, улыбнулся древнему одноглазому индийцу, подмигнул и вновь занялся обезьянкой.

Помахивая бамбуковой палкой, к Ивану направился пакистанский полицейский. Иван заметил его, повернулся и пошел прочь.

Иван Васильевич прожил в Пакистане несколько месяцев, но, поняв, что наши дальше не пойдут, вернулся в Индию. В город Колханур в штате Сахьядри, где жил и развлекал детей его любимый слон, Иван Васильевич больше не приехал. Жена и дети искали его, но не нашли. Он же искал бывших соратников по Первому особому, но никого не нашел. В конце концов Иван Васильевич осел на городской свалке в Бенаресе и стал ждать смерти, но она все не шла и не шла.

Город Бенарес (Варанаси).

24 января 1995 года.

В белом высоком небе над обширной пустынной свалкой парили грифы-стервятники. На краю свалки, ближе к Гангу, была сооружена крохотная лачужка из жести и ящиков. Вокруг нее неподвижно сидели на корточках худые, оборванные нищие.

• Предыдущая
• 31/33
• Следующая