Дюрер - Зарницкий Станислав Васильевич - Страница 76

• Предыдущая
• 76/93
• Следующая

Пока художник работал, Варнбюлер убеждал его в том, в чем мастер и без него был уверен: принесло учение Лютера не мир, а меч. Была раньше слабая надежда, что на реформатора может умиротворяюще повлиять Эразм. Однако, кажется, их пути разошлись. Канцлер, который в свое время перевел один из трактатов нидерландского гуманиста, безусловно принял его сторону; Эразм своими творениями толпу на мятеж не подбивал, Лютер — другое дело. Все, что из-под его пера выходит, лишь усиливает беспокойство в мире. Даже его перевод библии — и тот оказался опасен. За какие-то полтора месяца он разошелся по всей Германии. И оказывается, крестьяне ее понимают не хуже иного теолога, хотя и толкуют Священное писание больше с позиций своих житейских интересов.

Ульрих Варнбюлер желал, чтобы гравюра с его портретом была готова как можно скорее, во всяком случае, до окончания рейхстага. Вслед за пим появился и другой заказчик — Раймонд Фуггер, племянник Якоба Богатого, прибывший в Нюрнберг по поручению дяди, чтобы держать его в курсе всего, что будет здесь происходить. Раймонду тоже потребовался портрет, исполненный, однако, в красках. Он обещал взять на себя нидерландский долг Дюрера Якобу Богатому со всеми набежавшими за это время процентами. Естественно, Дюрер не мог отказаться от столь выгодного предложения.

Якоб, убежденный католик и противник Лютера — как-никак именно он подорвал торговлю индульгенциями, от которой Фуггер имел доходы, — не зря прислал племянника соглядатаем. От Раймонда узнал Дюрер об обращении папы к съезду князей. Адриан не скрывал тяжелого положения, до которого довели церковь преступления и распущенность римских первосвященников. Зараза перешла от пап к прелатам, от прелатов к простым клирикам и монахам. Он, папа, с божьей помощью намерен вывести церковь из плачевного состояния. Но зло столь велико, что продвигаться по пути исцеления можно лишь медленными шагами. Раймонд ума не мог приложить, как сообщить об этом послании дяде. Папа льет воду на мельницу Лютера. Эта мысль не давала ему покоя. Как немец, он может только радоваться, что Германия перестает быть папской вотчиной, которую Рим всегда обирал до нитки, но… Недоговорив, ушел и больше в мастерской не появлялся.

А вечером того же дня Дюрера вызвали в бург — к саксонскому курфюрсту Фридриху. Вот когда нахлынули воспоминания. Давно не встречались. Изменился Фридрих, обрюзг и заметно сдал. Лицо испещрили морщины. Однако по-прежнему добродушен. Что, мастер, постарели? Ничего, жизнь не даром прожили. Может, по старой памяти сделает его портрет? Направляясь в бург, захватил Дюрер предусмотрительно бумагу и карандаш. И не зря. Предложил Фридриху сделать гравюру с его портретом.

Прощаясь, вручил курфюрст Дюреру в подарок Лютеров перевод библии. Дома мастер рассмотрел ее внимательнее. До нюрнбергских образцов ей, конечно, далеко. А о гравюрах и говорить нечего. Ни композиции, ни отделки! Для «Апокалипсиса» использовали его работы — выхватили отдельные фигуры, все остальное выбросили как лишнее. Исчезло деление на три сферы, пропала мудрость символики. Все просто — и из рук вон плохо. Попадись ему эта книга раньше — надолго испортила бы настроение, а тут, наоборот, приободрила. Раз Лютер допустил, чтобы Священное писание было иллюминировано, значит, не считает художество грехом.

Потрет Фридриха никому не доверил — собственноручно перенес рисунок на доску. Будет взирать с гравюры не повелитель, а мудрый старец, умеющий защитить обиженного, проявить снисхождение к виновным. Андреа внял просьбе — незадолго до рождества доска была готова, и заскрипел пресс.

Нового заказчика лучше бы не было, так как стал им кардинал Альбрехт Бранденбургский. Призванный к нему, увидел мастер на столе перед кардиналом свою гравюру с портретом Фридриха, так что не нужно было и говорить, зачем приглашал он художника. Да, в незавидном положении оказался мастер. Отказать нельзя, с кардиналами шутки плохи. Незачем далеко ходить — пример Вилибальда перед глазами. Работать же над этой гравюрой — себе в убыток. Кто станет ее покупать в городе, где большинство жителей перешло на сторону Лютера? А Альбрехт как будто его мысли прочитал, поставил условие: Дюрер изготовит медную пластину, сделает с нее две сотни оттисков и все их вместе с пластиной передаст ему из рук в руки. Это куда бы ни шло. Сделает — и с плеч долой. Но не тут-то было: пришлось уламывать Андреа. Мастер Иероним наотрез отказался способствовать прославлению каких бы то ни было кардиналов, а тем более Альбрехта Бранденбургского. С тех пор как стал заглядывать Андреа в школу святого Зебальда, превратился он в ярого противника апостольского престола. В конце концов во имя старой дружбы согласился гравер: нарежет он мастеру эту пластину — будь она трижды проклята! Но чтобы в городе ни одна живая душа не знала, что взялся он за это богопротивное дело. И пусть Дюрер его не торопит — когда будет у него свободное время, тогда и сделает. Так возникла гравюра, получившая название в отличие от прежней «Большой кардинал».

Освободившись от кардинальского заказа, стал Дюрер присматриваться, каких участников рейхстага мог бы он увековечить на память потомкам к своей выгоде. И вдруг был приглашен в совет, где ему под большим секретом сообщили то, о чем болтали в каждом трактире: не будет саксонский курфюрст штатгальтером Нюрнберга и король Фердинанд тоже не будет. Назначил Карл V своим наместником в городе пфальцграфа Фридриха II. Предстояло Дюреру изготовить чекан для двойного гульдена с изображением нового штатгальтера. Над ним и провозился мастер до февраля — а там и рейхстаг закончился. Все разъехались. Что решили — никто толком понять но мог. Одни пустые слова…

Уйдя от дел, Пиркгсймер не отдал, как грозился, своей души любимым древним авторам. По-прежнему тянуло его к политике. От рейхстага ждал решений, призванных восстановить порядок, — тщетно: надежды его не сбылись. Вилибальд не скупился на критику. Когда же наконец обуздают Денка, Шпенглера, всех тех, кто втихомолку крадется к власти, не понимая того, что она им не по плечу? Да и самого Лютера пора бы унять. Эразм Роттердамский прав: Лютер ведет мир к противоборству всех против всех. Не прав, однако, он, полагая, что примирение еще возможно. К чему все эти призывы к Лютеру и папе не прибегать к насилию? Конечно, насилие — не лекарство, оно может и усугубить болезнь. Но как без него создать ту самую сильную государственную власть, к которой обращает свой взор Эразм?

Если бы один Пиркгеймер так думал, было бы в этом полбеды. Горе в том, что враждующие партии ожесточились. Слова словами, а нюрнбергский рейхстаг сыграл свою роль. Поборникам католической веры папское самобичевание — как кость поперек горла. Адриан VI, видите ли, решил покаяться. Недолго думая, оплевал все святыни. А где же новые? Уж не Лютер ли с порожденным им Мюнцером? Прежде чем потащить на свалку скарб, верой и правдой послуживший отцам и дедам, нужно еще посмотреть, есть ли новый и годится ли он? Не на колени перед смутьянами следует становиться, посыпав голову пеплом! Всех их на дыбу да на плаху! Нечего ждать, когда они соберутся с силами.

Сапожник-майстерзингер Ганс Сакс выпустил листок, хотя вообще-то мейстерзингерам печатать свои произведения запрещалось. Но для кого теперь законы писаны? Разошлись по городу его стихи о «виттсибергском соловье, песня которого слышна везде». В ней Ганс Сакс, вспоминая о недавнем сборе князей в Нюрнберге, писал:

• Предыдущая
• 76/93
• Следующая