Слишком много клоунов - Збых Анджей - Страница 27

• Предыдущая
• 27/30
• Следующая

На следующий день до трех часов о Махулевиче не было никаких известий. Ольшак приказал на всякий случай сообщить его приметы и номер его автомобиля всем милицейским постам воеводства и патрульным дорожной инспекции и подумывал уже, что придется через Главное управление объявить общий розыск. Но этого не потребовалось, так как Махулевич неожиданно появился у себя на квартире, где со вчерашнего дня его ждал Кулич со своими людьми. Махулевич был скорее удивлен, нежели испуган, арестом. Очевидно, Марыся Клея неплохо сыграла роль провинциалки, если Махулевич ничего не подозревал.

«Очень точно она его охарактеризовала», – решил Ольшак, когда к нему привели Махулевича.

– Не понимаю, пан капитан, что вам от меня нужно. Дела я веду честно. Мое предприятие приносит доход государству, недавно я снова заключил контракт о поставках продукции на экспорт.

– Вы собираетесь продавать за границу клоунов? – невинно спросил Ольшак, положив перед арестованным тряпичную куколку. – Их выпускает ваше предприятие, не так ли?

– Да, – ответил Махулевич, внимательно разглядывая игрушку. – Мы выпускали их год назад, а сейчас прекратили из-за отсутствия сбыта. У меня осталось еще несколько сот непроданных. Ну что же, торговля требует риска, – улыбнулся он спокойно. – Тайна покупательских вкусов. Сегодня клоуны идут нарасхват, а завтра на них никто не хочет смотреть. К сожалению, финотдел не хочет понять трудностей, с которыми сталкивается частный предприниматель, и чем он ежеминутно рискует.

– Если судить по цене, которую вы назначали за это тряпичное безобразие, – сказал Ольшак, – риск должен быть большим.

– Не понимаю, о чем вы, – рассмеялся Махулевич. – Оптовая цена за клоуна, установленная комиссией цен, составляет, если мне не изменяет память, девятнадцать злотых. При покупке более пятисот штук я делал пятипроцентную скидку. К сожалению, только однажды у меня была такая приятная возможность. Я продал сразу две тысячи штук. Мне показалось, что клоуны пойдут хорошо, но ошибся.

– Кому вы продали две тысячи?

– Ах вот вы о чем! Этим уже интересовались и ГТИ, и финотдел. Как-то появилась у меня молодая женщина. Сказала, что хотела бы приобрести две тысячи клоунов. Естественно, на складе у меня столько не было, поэтому мы заключили договор, вернее, обговорили условия, ибо я избегаю ненужных формальностей, которые так нервируют нас в общественной торговле. И действительно, эта женщина приехала через неделю, заплатила мне все, что причиталось, минус скидка и забрала игрушки. Только я ее и видел. Я куда-то затерял копию счета, поэтому через несколько недель написал по адресу, который она мне оставила: «Варшава, улица Мархлевского, павильон № 49». Однако вскоре получил ответ, что в указанном месте адресат не значится. Меня это очень удивило, и при первом же посещении Варшавы я пошел в управление торговли, где мне сказали, что владельца магазина с фамилией, которую назвала мне эта женщина, в Варшаве нет. В итоге я так и не получил копии счета, что пронырливому ревизору Роваку из ГТИ сразу же показалось подозрительным.

– А вам бы не показалось? – спросил Ольшак. – Кто-то покупает две тысячи клоунов и исчезает без следа.

– Но мне заплатили наличными, пан капитан. Это меня несколько удивило, но я подумал, а вдруг у моей покупательницы две тысячи детей, – Махулевич опять улыбнулся, довольный своей шуткой.

«Он держится так, – подумал Ольшак, – будто ждал моих вопросов и заранее приготовил на них ответы».

– Та женщина – брюнетка в черных очках, не так ли?

– Конечно, – ответил машинально Махулевич.

– Почему «конечно»? – наступал Ольшак.

– Особа, таинственно исчезнувшая после приобретения двух тысяч клоунов, должна выглядеть таинственно, не правда ли? Пан инспектор прекрасно ее себе представил.

Махулевич явно издевался над ним, и Ольшак не выдержал.

– Приведите задержанного! – рязкнул он в трубку. Но Махулевич не смутился, увидев Бабулю.

– Это он? – спросил Ольшак.

– А как же! – подтвердил Бабуля. – Кому же еще быть? Я ведь говорил – пан Махулевич.

Инспектор жестом попросил увести Бабулю.

– Вы знаете этого человека?

– Этого идиота? Разумеется. Иногда я использую его на складе, когда нужно перетащить какую-нибудь тяжесть. Сильный, бестия.

– И поэтому вы наняли его для того, чтобы сбросить Сельчика с девятого этажа.

Махулевич беспокойно заерзал на стуле.

– Что вы делали в ночь с третьего на четвертое сентября?

– Не помню. Сомневаюсь, чтобы и вы помнили, чем занимались в ту ночь.

– Я помню, – сказал Ольшак. – В ту ночь я осматривал тело человека, который выбросился, а оказалось, что его выбросил из лоджии Бабуля, которому вы заплатили пятьсот злотых и помогли перебраться из квартиры Сельчика в соседнюю лоджию Кральских, пани Барбары Кральской, – поправился инспектор неизвестно для чего.

– Прошу прощения, – Махулевич наклонился в его сторону, – на такое серьезное обвинение могу сказать только то, что готов привести к вам трех своих знакомых, с которыми провел ночь с третьего на четвертое сентября. Мы играли в бридж, пили водку, и они в случае нужды могут присягнуть, что я не выходил из дома. Что вы скажете на это? Что представите суду? Показания идиота, невменяемость которого подтверждалась неоднократно и которому можно внушить все, что угодно?

– Я постараюсь, – спокойно ответил Ольшак, – арестовать ваших приятелей по обвинению в даче ложных показаний. Кроме того, представлю суду Войцеха Козловского, который утверждает, что вручил вам ключи, украденные у Барбары Кральской, а также приведу показания соседки покойного, – здесь инспектор пошел на риск, – которая видела, как вы входили в квартиру Барбары Кральской около часа ночи.

Махулевич потянулся к пачке сигарет, лежавших перед Ольшаком. Капитан пододвинул ему спички и подождал, пока тот прикурит.

– Все ясно, – произнес наконец Махулевич. – Жить недолго, но интенсивно – таков мой девиз. Что вы хотите от меня услышать? Знаю, что чистосердечное признание суд примет во внимание. Я юрист, правда, без диплома.

– Зачем вы это сделали?

– Мне было приказано. Сельчик был мертв. Нужно было создать видимость самоубийства.

– Сельчик был жив. И это было убийство. И вы его участник. Кто вам приказал?

– Человек, который держал меня в руках, который мог… Впрочем, это ни к чему…

– Который мог вас посадить на несколько лет, что, кстати, вас и сейчас не минует. Соучастие в убийстве – это не шутка, и жизнь ваша в тюрьме будет совсем не короткая и далеко не интенсивная.

– Могу поклясться, что я ничего не знал, думал, что Сельчик мертв. Так мне сказал… – Махулевич запнулся.

– Шеф, – докончил за него Ольшак. – Кто он?

– Не знаю. Я никогда не видел его в лицо.

– Он руководил вами по телефону? – с иронией спросил Ольшак.

– Иногда да, но обычно отдавал приказания при встрече.

– Значит, все-таки вы видели его?

– В лицо – никогда. Все происходило так. В назначенный день и час я останавливал машину с погашенными фарами на двадцатом километре Варшавского шоссе. Ждать приходилось несколько минут, потом появлялся шеф, открывал дверцу и садился на заднее сиденье прямо за мной. Мне нельзя было оглядываться. Перед каждым свиданием я должен был обвязывать зеркальце заднего обзора носовым платком. Мы все обговаривали, то есть он давал мне поручения и деньги.

– Много?

– Десять тысяч ежемесячно.

– Какие же поручения?

– Запугать какого-нибудь торговца, организовать кражу. У меня была группа парней, таких, как Козловский.

– А что вы делали с украденными вещами?

– Передавали шефу.

– Когда вы получили приказание убить Сельчика?

– Я не убивал, – возмутился Махулевич. – Мне было поручено организовать выброс тела из окна. На убийство я бы никогда не решился, и если бы знал… – он запнулся, как бы поняв, что пошел бы на все, поскольку шеф держал его в руках. – В прошлую среду, – сказал он, помолчав.

• Предыдущая
• 27/30
• Следующая