Дезире - Зелинко Анна-Мария - Страница 22

• Предыдущая
• 22/134
• Следующая

Его тихий голос звучал в темноте коляски, и я сначала не понимала, о чем он говорит.

— О чем вы говорите? — переспросила я, потирая лоб левой рукой, так как правая лежала в его большой руке. Сейчас эта рука была единственным теплом в моей жизни.

— Бедняжка, прости, если сделал тебе больно, но лучше, чтобы ты видела все совершенно ясно. Я говорю злые слова, но ты должна знать все. Сначала — дочь богатого торговца, теперь эта графиня с хорошими связями, которая спала с одним из директоров Республики, а перед ним — с двумя членами Военного Совета. Ты, бедняжка, не имеешь ни приданого, ни связей.

— Откуда вы знаете?

— Это видно по тебе, — ответил он. — Ты просто очень славная девочка, но ты не имеешь никакого отношения ни к купеческим дочкам, ни к дамам из этих богатых салонов. У тебя нет денег, иначе ты дала бы лакею ассигнацию и он впустил бы тебя в салон м-м Тальен. Да, ты просто милая, честная девочка и…

— Отпустите меня, дайте мне выйти из коляски. Вы не имеете права смеяться надо мной, — я пыталась открыть дверцу. — Кучер, остановитесь сию же минуту!

Коляска остановилась, но генерал крикнул:

— Поезжайте! — и коляска покатилась дальше, в ночь.

— Я, вероятно, плохо объяснил вам, — сказал он. — Простите меня, но я никогда не видел девушек, подобных вам. И… М-ль Дезире, я прошу вас стать моей женой!

— Салон м-м Тальен может предоставить вам не одну даму, которая подойдет генералу, — ответила я. — А я — неподходящая партия.

— Однако вы ведь не думаете, что я мог бы жениться на одной из этих потаскушек?..

Я слишком устала, чтобы отвечать и даже думать. Я просто не понимала, чего этот человек, большой как башня, хочет от меня. Моя жизнь была кончена. Даже закутанная в пальто, я озябла, складки моего совершенно мокрого платья облепили мне ноги, я была совершенно разбита.

— Если бы не Революция, я никогда бы не был генералом. Даже офицером, мадемуазель. Вы еще очень молоды, но вероятно слышали, что до Революции никто из простого народа не мог подняться выше капитана, служи он в армии хоть всю жизнь. Мой отец был секретарем адвоката, он происходил из простой семьи, и мы так и остались простыми людьми. В пятнадцать лет я поступил в армию и долго был сержантом. Сейчас я генерал и командую дивизией. Но, может быть, я слишком стар для вас, мадемуазель?

«Верь в меня, чтобы ни произошло», — говорил мне Наполеон… А теперь эта раскрашенная кукла… Да, я понимаю необходимость такого поступка, но эта необходимость убивает.

— Я вас спросил, мадемуазель. Ответ на этот вопрос для меня очень важен.

— Простите, я не слышала. Что вы спросили, генерал Бернадотт?

— Если я не слишком стар для вас…

— Я не знаю сколько вам лет, и это же не имеет значения…

— Нет, это имеет значение! Мне тридцать один год. Может быть, я слишком стар?

— Мне шестнадцать и я очень устала. Я хочу вернуться домой.

— О, конечно! Простите меня! Где вы живете?

Я сказала адрес. Он приказал кучеру отвезти нас туда.

— Подумайте над моим предложением. Я должен вернуться к месту службы через десять дней. Может быть за это время вы сможете дать мне ответ, — сказал он. Затем добавил: — Меня зовут Жан-Батист Бернадотт. Уже несколько лет, как я откладываю из своего жалованья небольшие суммы. Я могу купить дом для вас и ребенка.

— Какого ребенка? — спросила я рассеянно.

— Для нашего ребенка, конечно, — ответил он, сжимая мне руку, но я отдернула ее. — Потому что я хочу иметь жену и ребенка. Уже давно хочу, мадемуазель.

Мои силы были на пределе.

— Замолчите, месье! Вы же меня совершенно не знаете!

— У меня так мало времени, чтобы думать о себе, что я не могу сейчас соблюсти все правила приличия в отношении вашей семьи. Поэтому я прошу вас дать свое согласие, а потом мы все сделаем так, как нужно. Я решил жениться на вас, и дело только за вами.

Бог мой, он говорил серьезно! Он хотел воспользоваться своим отпуском, чтобы жениться, купить дом, поселить в нем жену и иметь ребенка…

— Генерал Бернадотт, в жизни женщины бывает всего одна большая любовь!

— Откуда вы это знаете?

Да, действительно, откуда я это знаю?

— Во всех романах я читала об этом, и это, вероятно, так, — ответила я.

Коляска остановилась. Мы приехали. Он открыл дверцу и помог мне выйти. Я стала на цыпочки, чтобы разглядеть его лицо в полутьме начинающегося рассвета. У него были хорошие белые зубы и нос просто удивительной величины…

Я дала ему ключ и он отпер дверь.

— Вы живете в богатом доме, — заметил он.

— О, нет, мы снимаем здесь квартиру, — пробормотала я. — А теперь, доброй ночи и спасибо вам от всего сердца за то, что вы для меня сделали.

Он не двигался.

— Садитесь же в коляску. Вы промокнете. Можете быть спокойны, я останусь дома.

— Я верю, вы умница. Когда я могу придти за ответом?

Я покачала головой.

— В жизни женщины… — начала я. Но он поднял руку, протестующим жестом.

Я продолжала:

— Это невозможно, генерал. Это невозможно. Не потому, что я молода для вас, просто я очень маленькая по сравнению с вами.

С этими словами я вбежала в дом и захлопнула дверь.

Сейчас, оставшись в кухне Клапенов, я чувствую не усталость, а страшную, сокрушающую разбитость. Я не могу спать. Я ни за что не усну. Я сижу и пишу. Завтра Бернадотт придет сюда, но меня здесь уже не будет. Где я буду завтра, я еще не знаю…

Я была очень больна. Насморк, ангина, сильнейшая лихорадка и то, что поэты называют «разбитое сердце». Я продала в Париже золотой медальон Мари, и мне хватило денег как раз для того, чтобы вернуться домой. Мари тотчас уложила меня в постель и позвала доктора, потому что я металась в жару. Он не мог понять, каким образом я могла так сильно простудиться, так как в Марселе стоит прекрасная погода и уже давно не было дождя. Мари известила маму о моей болезни, и мама быстро приехала, чтобы ухаживать за мной. Пока никто не знает, что я ездила в Париж.

Сейчас я лежу в шезлонге на террасе. Меня закутали в несколько одеял, и все ахают, что я похудела и очень бледна. Жозеф и Жюли вернулись из своего путешествия и сегодня придут к нам. Надеюсь, что мама разрешит мне встать.

На террасу вбежала Мари. Она в волнении размахивает каким-то листком. А, это бюллетень о событиях в стране!

Генерал Бонапарт назначен командующим внутренними войсками. В столице восстание, вызванное голодом, было подавлено Национальной гвардией.

Сначала буквы листка плясали перед моими глазами. Но постепенно я приноровилась. Наполеон командует армией нашей страны! Директор Баррас согласился назначить командующим всех внутренних войск заштатного генерала Наполеона Бонапарта! Принимая назначение, этот генерал потребовал безотчетных полномочий и получил их. Тогда он назначил командующим артиллерией молодого кавалерийского офицера Мюрата, и тот расположил пушки на севере, западе и юге от Тюильри. Пушки защитили дворец со стороны улицы Сен-Рош и моста Руаяль.

Толпы восставших остановились, как только прозвучал первый залп. Восстановлены порядок и спокойствие. Директоры Баррас, Ларевельер, Летурнер, Ребиелл и Сарно благодарили человека, который спас Республику от нового хаоса и утвердили его назначение командующим внутренними войсками…

Я попыталась осознать все это. Мне вспомнился слышанный мною разговор в гостиной м-м Тальен: «Что вы скажете, Фуше, о маленьком бедняке, который увивается вокруг Жозефины?» И дальше: «Если бы я был Баррасом, я расстрелял бы эту толпу, дорогой Фуше. Только нужно найти кого-нибудь, кто готов был бы стрелять в народ»…

Я подумала: «Только один залп… И скомандовал „Пли“ — Наполеон. Наполеон стрелял в толпу из пушек»…

Да, в толпу… Так написано в этом листке. Толпа — это те люди, которые живут так бедно, что не могут заплатить за хлеб. Они живут в подвалах. Мать Наполеона тоже живет в подвале… «Ваш сын — гений, мадам! — Да, увы!»

• Предыдущая
• 22/134
• Следующая