Дезире - Зелинко Анна-Мария - Страница 55

• Предыдущая
• 55/134
• Следующая

За окном было уже совсем темно, но я не зажигала свечи в комнате. Мы с Оскаром смотрели на хлопья снега, которые кружились в свете большого фонаря у нашего подъезда.

— Есть город, где снег лежит много месяцев каждой зимой, а не так, как у нас, несколько дней. А небо там похоже на свежевыстиранную простынь, — сказала я ему.

— А дальше? — спросил Оскар.

— Это все.

— Я думал, что ты рассказываешь мне новую сказку.

— Это не сказка. Это правда.

— Как называется город?

— Стокгольм.

— А где он?

— Далеко. Очень далеко. Я думаю, около Северного полюса.

— Император завладеет Стокгольмом?

— Нет, Оскар. В Стокгольме свой король.

— Как его зовут?

— Я не знаю, мой дорогой.

Вновь послышался залп. Оскар вздрогнул и спрятал лицо мне в ладони.

— Ты не должен бояться. Пушки стреляют в честь императора.

Оскар поднял голову.

— Я не боюсь пушек, мама. Когда я вырасту, я буду маршалом Франции, как папа.

Я смотрела на хлопья снега. Не знаю почему, я вспомнила Персона, его славное лицо доброй лошади…

— А может быть, ты когда-нибудь станешь торговцем шелком, как твой дедушка?

— Я хочу быть маршалом. Или сержантом. — Он оживился. — Фернан сказал, что возьмет меня с собой смотреть коронацию.

— О нет, Оскар! Детей не разрешено брать в собор. У мамы и папы нет билета для тебя.

— Но Фернан хочет взять меня с собой к собору. Там мы увидим всю процессию, — сказал Оскар. — Императрицу и тетю Жюли и… — он глубоко вздохнул… — и императора в его короне, мама. Фернан обещал.

— Очень холодно, Оскар. Ты не сможешь стоять несколько часов перед Нотр-Дам. В давке такого маленького мальчика затопчут.

— Мамочка, позволь, позволь!

— Я расскажу тебе подробно, как все будет происходить, Оскар.

Мою шею обвили две маленькие ручки, на щеках я почувствовала нежные поцелуи.

— Мамочка, я прошу! Если я обещаю каждый вечер выпивать молоко до самого донышка чашки…

— Нет, нельзя, Оскар. Правда! Очень холодно, и ты опять будешь кашлять. Будь благоразумным, дорогой!

— А если я буду выпивать всю бутылочку с противной микстурой от кашля, мама? Если смогу…

— В этом городе Стокгольме, совсем возле Северного полюса, есть… да… есть большое озеро и в нем зеленые льдины, — начала я, чтобы переключить внимание Оскара.

Но Стокгольм его не интересовал.

— Я хочу видеть коронацию, мама, — сказал он, всхлипывая.

— Я очень, очень хочу!

— Когда ты будешь большим, — сказала я непоследовательно, — когда ты будешь большим, ты увидишь коронацию.

— Разве император будет короноваться еще раз? — скептически спросил Оскар.

— Нет, конечно. Мы пойдем на другую коронацию, Оскар. Вдвоем. Мама тебе обещает. И эта коронация будет гораздо красивее, чем завтра, поверь, гораздо красивее.

— Жена маршала не должна рассказывать ребенку глупости, — сказала Мари в темноте сзади нас. — Иди, Оскар. Нужно выпить молоко и вкусную микстуру от кашля, которую прописал тебе доктор.

Мари зажгла свет в детской, и я отошла от окна. Я больше не видела танца снежинок.

Позднее Жан-Батист поднялся пожелать Оскару доброй ночи. Мальчик сразу пожаловался ему:

— Мама не разрешает мне идти с Фернаном к собору, чтобы увидеть императора в короне.

— Я тоже не позволю, — сказал Жан-Батист.

— Мама говорит, что пойдет со мной на другую коронацию потом, когда я вырасту. Ты пойдешь с нами, папа?

— Кто будет короноваться потом? — спросил Жан-Батист.

— Мама, кто будет короноваться потом? — закричал Оскар. И так как я не знала, что ответить, я приняла таинственный вид.

— Я тебе не скажу. Это будет сюрприз. Спокойной ночи, мой дорогой, пусть тебе снятся хорошие сны.

Жан-Батист заботливо подоткнул одеяло нашего маленького сына и погасил свет.

Позже я готовила ужин. Фернан и кухарка ушли. Во всех театрах давали даровые спектакли. Иветт — моя новая горничная — исчезла еще днем.

Жюли уверяла меня, что жена маршала не может сама причесываться и застегивать пуговицы на платье. Уступив ее уговорам, я взяла эту Иветт, которая до Революции пудрила волосы какой-то графине, и, я думаю, манеры моей горничной гораздо лучше моих…

Вечером мы пошли на кухню, я вымыла тарелки и стаканы, а мой маршал надел передник, в котором Мари вытирает посуду.

— Я всегда помогал маме, — сказал он. И с легкой усмешкой: — Наши хрустальные стаканы ей понравились бы… — Улыбка сползла с его лица. — Жозеф мне говорил, что у тебя был врач Наполеона.

— В этом городе все знают все обо всех, — сказала я, вздыхая.

— Нет, не все. Но император знает многое про многих. Это его система.

Засыпая, я услышала еще залп. Я подумала, что была бы очень счастлива в маленьком доме возле Марселя. В деревенском доме с хорошо налаженным хозяйством. Но ни Наполеон — император Франции, ни Бернадотт — маршал Франции не имеют ни малейшей склонности к разведению кур…

Я проснулась от того, что Жан-Батист теребил меня за плечо. Была еще глубокая ночь.

— Разве уже пора вставать? — спросила я с испугом.

— Нет, но ты во сне так громко всхлипывала, что я решил тебя разбудить. Ты видела плохой сон?

Я постаралась вспомнить.

— Я была с Оскаром на коронации, — сказала я, с трудом вспоминая подробности моего сна. — Мы должны были обязательно войти в собор, но перед порталом было столько народа, что пройти было совершенно невозможно. Нас толкали и швыряли во все стороны, толпа все увеличивалась, я держала Оскара за руку и потом… вдруг нас со всех сторон уже окружили не люди, а куры, которые бегали возле наших ног и ужасно кудахтали.

Я прижалась к Жану-Батисту.

— И это было так страшно? — опять спросил он. Он так нежно говорил со мной, что я начала успокаиваться.

— Да, очень страшно. Куры кудахтали, как… ты знаешь, как люди в сильном волнении. Но не это было самое страшное. Самое страшное были короны…

— Короны?

— Да. На мне и Оскаре были короны, и они были очень тяжелые. Я едва могла держать голову прямо, но я знала, что корона упадет, если я хоть на минуту наклоню голову. А Оскар… уверяю тебя, у Оскара тоже была на голове корона, которая была ужасно тяжела для него. Я видела его худенькую шейку, напрягшуюся, чтобы не склониться, и мне было очень страшно, как бы ребенок не надорвался от тяжести короны… И… да, потом я проснулась. Это был ужасный сон!

Жан-Батист положил руку мне на голову и прижал меня к себе.

— Это естественно, что ты видела во сне коронацию. Через два часа нам нужно вставать и одеваться для церемонии коронации в Нотр-Дам. Но как могла придти тебе в голову мысль о курах?..

Я постаралась прогнать воспоминания о плохом сне и вновь заснуть.

Снег перестал. Но стало холоднее, чем вчера вечером. Однако парижане уже с пяти утра начали собираться перед Нотр-Дам и вдоль улиц, по которым должна проехать золоченая карета императора, императрицы и их семьи.

Жан-Батист и я должны явиться во дворец архиепископа. Там будет формироваться кортеж. В то время как Фернан помогал Жану-Батисту облачиться в его маршальскую форму и еще раз протирал золоченые пуговицы мундира, Иветт пристраивала к моей прическе белые страусовые перья. Я сидела перед туалетом и со страхом смотрела в зеркало. Я находила, что с этими страусовыми перьями я похожа на цирковую лошадь. Каждую минуту Жан-Батист кричал с другого конца комнаты:

— Ты готова, Дезире?

Но страусовые перья отказывались держаться как следует.

Вдруг Мари порывисто отворила дверь:

— Вот это принесли для жены маршала. Принес ливрейный лакей из дворца императора.

Иветт взяла у нее маленький пакет и положила передо мной на туалет. Конечно, Мари не тронулась из комнаты и с любопытством рассматривала маленький красный кожаный сундучок, который был освобожден от бумаги.

Жан-Батист отодвинул Фернана и подошел ко мне. Я подняла глаза и встретила его взгляд в зеркале.

«Конечно, — подумала я, — Наполеон вдохновился на какой-нибудь поступок, и Жан-Батист опять рассердится». Мои руки так дрожали, что я не могла открыть сундучок.

• Предыдущая
• 55/134
• Следующая