Выбери любимый жанр

Покушения и инсценировки: От Ленина до Ельцина - Зенькович Николай Александрович - Страница 19

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Незадолго до октябрьских событий Лев Давидович, забыв о прежних разногласиях с Лениным, окончательно и бесповоротно взял его сторону. Тогда же записались в большевики и любимцы Льва Давидовича. В их числе был Володарский.

Троцкий не терпел вокруг себя серых, неприметных фигур. Он собрал, говоря современным языком, в свою команду немало ярких, талантливых личностей. Они блестяще владели словом — как устным, так и письменным, были прекрасными ораторами и публицистами. Володарский тоже выделялся своими незаурядными способностями и скоро стал видным большевистским пропагандистом и агитатором.

О его ораторских дарованиях ходили легенды.

Известно, чем закончилось третьеиюльское выступление большевиков. Ленин вынужден был покинуть Петроград и скрывался в шалаше невдалеке от станции Разлив. Временное правительство всю мощь своего пропагандистского аппарата направило на разоблачение путчистов. И вот в этой обстановке десятитысячный митинг рабочих Путиловского завода принимает большевистскую резолюцию.

Володарскому удалось, казалось бы, невозможное. В жесточайшей дискуссии с меньшевиками и эсерами, когда еще не завяли траурные венки на свежих могилах только что похороненных жертв уличных столкновений, он склонил гигантскую толпу на сторону тех, по чьей вине пролилась кровь.

Все большевистские ячейки наперебой просили, чтобы к ним прислали именно его:

— У нас сильны меньшевики, но дайте нам Володарского, и мы ручаемся за победу…

Моисей Маркович взялся за исполнение комиссарских функций по делам печати с таким же рвением, с каким он делал все, что ему поручали.

— Оставить прессу у буржуазии — то же самое, что оставить бомбы и пулеметы у своих врагов, — объяснял он. — Она создает в массах нервное, агрессивное настроение, с помощью сенсаций пытается поколебать умы. В тяжелый момент, когда общественного спокойствия и так мало, когда жизнь каждую минуту хлещет трудящихся по нервам, красть это неустойчивое спокойствие, воровски подкладывать поленья в костер, на котором и без того достаточно жарко, — колоссальное преступление…

За короткое время Володарский данной ему властью закрыл около ста пятидесяти петроградских газет. Их общий тираж составлял более двух миллионов экземпляров. Основание — буржуазная, контрреволюционная направленность.

Насколько справедливым был этот безапелляционный вердикт по отношению ко всем ста пятидесяти изданиям, можно судить на примере хотя бы одной газеты — «Новый вечерний час». Обосновывая необходимость прекращения ее выпуска, Володарский приводил такой аргумент:

— Окопавшиеся в этой газете люди под видом опечаток распространяли лживые, провокационные слухи, готовили удар в спину Октябрьской революции…

Как можно «под видом опечаток» распространять «лживые, провокационные слухи», для профессиональных журналистов было большой загадкой. Опечатка — она и в большевистской «Правде» опечатка.

По мере того как количество приговоренных газет возрастало, становилось очевидным, что на правовое обоснование рассчитывать нечего, что в действиях большевистского надсмотрщика преобладает беспощадный комиссарский принцип.

И тогда душителю свободы слова был вынесен смертный приговор.

ЛЮДИ БЕЗ КОМПЛЕКСОВ

Традиции партии социалистов-революционеров на ниве терроризма в дооктябрьской России были глубокими и прочными. Как правило, все акции по устранению намеченных жертв осуществлялись успешно. Редко когда происходил сбой.

Решили тряхнуть стариной и на этот раз.

К первому теракту при новой власти готовились, пожалуй, даже более тщательно. Заявить о себе намеревались по-крупному, громко. Большевики должны понять — они имеют дело с сильной боевой организацией. Перед ней трепетали царские губернаторы и начальники сыскных отделений, пусть и новая власть знает, что есть люди, для которых превыше всего демократические завоевания, что любое посягательство на свободу слова и печати будет фиксироваться взрывом бомбы или револьверной пулей.

Руководил эсеровским центральным боевым отрядом Григорий Иванович Семенов. Он родился в городе Юрьеве Лифляндской губернии в чиновничьей семье.

Это был прирожденный террорист. Склонность к авантюрам проявилась у него чуть ли не с младенческих лет. В четырнадцать он приобрел револьвер и прятал его под подушкой, в пятнадцать носил за пазухой бомбу. Шестнадцатилетие отметил в царской тюрьме. Устроил дерзкий побег, но был схвачен и сослан в Сибирь. Оттуда бежал, снова был пойман. В один из побегов эмигрировал во Францию. В Россию вернулся после Февральской революции.

Руководство ЦК партии социалистов-революционеров не без оснований считало Семенова образцом эсера-боевика. Равного ему в их партии не было. Казалось, у него стальные нервы — ничто не выводило его из равновесия, ничто не вызывало эмоций. Равнодушен ко всему, кроме революционной борьбы. Выдающийся конспиратор, умелый организатор, беспощадный фанат-террорист, не знающий, что такое жалость и угрызения совести. Руководил дерзкими операциями по экспроприации денег в кассу партии.

Естественно, в боевой отряд подбирал людей по своему образу и подобию.

Членом отряда была Лидия Васильевна Коноплева — женщина-загадка. Как тень, она преследовала Ленина. Несколько попыток убить его в Петрограде, в том числе на вокзале во время переезда Совнаркома в Москву, не увенчались успехом. Состояла в числе исполнителей теракта против него на заводе Михельсона 30 августа 1918 года.

Выполняя задание Семенова, готовила покушение на председателя Петроградской ЧК Урицкого. Чтобы наблюдать за его квартирой, пришла к частному стоматологу, жившему поблизости, и пожертвовала здоровым зубом — надо было отвести подозрения от подлинных мотивов своего визита. Вот какая это была женщина! Не зря Семенов испытывал к ней отнюдь не платоническое влечение…

Не терпел пустопорожних разговоров и Филипп Федорович Федоров-Козлов. Встретил как-то на улице человека, похожего на одного запомнившегося черносотенца, вытащил револьвер, взвел курок, — и дело с концом. Глядя на его благообразную, добродушную физиономию, вряд ли кто мог заподозрить в нем члена боевой эсеровской группы, для которого безразлично, на каком расстоянии от себя взрывать бомбу.

Львов, Зубков, Морачевский… Первый связал Лидию Коноплеву с приятелем, служившим в Калужском губпродкоме, и та тщательно осмотрела учреждение на предмет ограбления. Второй на мелочи не разбрасывался — затеял произвести крушение поезда с работниками Реввоенсовета РСФСР, которые переезжали в Москву. И только случайность спасла приговоренных. Третий возглавлял боевые дружины Василеостровского района и содержал явочную квартиру центрального боевого отряда.

Заматеревшие на экспроприациях и покушениях боевики заметили, что в последнее время их главарь Семенов все чаще стал якшаться с Никитой Сергеевым. Был он щупленький, невысокого росточка, очень подвижный. По виду напоминал мастерового, летом всегда ходил в неизменной куртке красного цвета с масляными пятнами. Конопатолицый боевик Сергеев и в самом деле был рабочим, маляром по специальности.

В отряд его привел Семенов. Они познакомились в каком-то кабачке, где собирались поэты, художники и революционеры.

Сергеев в Петрограде жил один. Ни родителей, ни своей семьи у него не было. Нет, он не пил, не кутил по кабакам. Деньги — а зарабатывал он весьма и весьма прилично — просаживал на книги. Сергеева знали все петербургские букинисты и, не опасаясь, снабжали запрещенной литературой.

Его путь в политику начался через воскресную школу. Она пробудила интерес к платформам различных партий. Перед простодушным пареньком-сиротой открылся противоречивый спектр борьбы мировоззрений, широкая гамма философских взглядов на общество и власть.

Он пытался самостоятельно разобраться в этой причудливой мозаике. Сначала его привлекали анархисты. Мечтательному маляру импонировало их неприятие действительности, преклонение перед сильной личностью, идеализация героизма. Один вид черных знамен с костями и черепами заставлял учащенно биться сердце, а ощущение причастности к сильной организации возвышало над затхлым миром обывателей.