Кровное дело шевалье - Зевако Мишель - Страница 36

• Предыдущая
• 36/119
• Следующая

Данвиль покрывался холодным потом и бледнел.

«Боже! — твердил он про себя. — Сколько лет прошло! Как старался я позабыть о прошлом! Но тщетно… Оно всегда со мной, даже в сражениях, где льются реки гугенотской крови, даже на пирах, где я пытаюсь одурманить себя вином… Не могу, не могу забыть! Я снова вижу ее перед собой… там, в Маржанси, в жалкой крестьянской лачуге… Опять и опять я слышу те слова, что она шепотом сказала Франсуа: „Добей, добей же меня!.. Смотри, я умираю!“ Как она ненавидела меня! Как презирала! Но я отомстил! Я поломал им жизни, всем троим в один день: и отцу, и матери, и дочери! Горе тем, кто невзлюбит меня! Ибо я не знаю прощения!»

Данвиля пьянило ощущение собственного величия и могущества.

Потом он вновь вспоминал о старшем брате, которому причинил столько горя: он не испытывал угрызений совести, но боялся мести Франсуа.

Страшные призраки прошлого, восстав из могилы, окружили Анри де Монморанси. Он опять видел себя в каштановом леске, неподалеку от родового замка, вновь чувствовал, как вонзается в его тело шпага Франсуа… Он вспомнил, как брат склонился над ним, поверженным и бессильным, как тяжелый взгляд Франсуа вселил ужас в его душу…

Неужели Франсуа скоро узнает правду? Что тогда будет с Анри?

Данвиль без сил рухнул в кресло и прижал ладони к вискам.

Бежать!.. Но куда? Франсуа разыщет его и на краю света!

Он едва не потерял голову от невыносимого страха, но внезапно заскрежетал зубами от бешеной ненависти. Теперь Анри возжаждал крови!

Из его груди вырвался хрип; он вытащил кинжал и с размаху глубоко всадил оружие в стол, словно пронзая тело старшего брата. Тонкий клинок затрепетал, со свистом рассекая воздух.

— Я готов, готов убивать и совершать самые чудовищные злодеяния! — вскричал Анри, и неукротимая ярость исказила его лицо. — Свой страх я залью кровью! И тогда новые впечатления, омерзительные и жуткие, вытравят из моей памяти картины былого! Пусть только Франсуа попробует явиться! Я разделаюсь с ним! Я пущу в ход этот кинжал! Пусть погибнут и она… и ее дочь!

Произнося последние слова, Анри почувствовал, что его охватывает дрожь. Да, он хотел убить эту женщину… но он любил ее! Любил по-прежнему! Ни на миг не переставал Анри де Монморанси любить Жанну де Пьенн!..

Страх и ненависть, любовь и жажда мести раздирали его душу. Наконец Данвиль принял какое-то решение; он позвал одного из своих офицеров и отдал ему приказ, а потом, даже не раздевшись, упал на кровать и проспал до позднего вечера.

Незадолго до полуночи (ровно сутки спустя после того, как он столкнулся с герцогом Анжуйским и его людьми) маршал де Данвиль встал с постели, вооружился и поспешил на улицу Сен-Дени. Он снова спрятался там же, где и накануне, и опять простоял в своем укрытии всю ночь, наблюдая за домом Жанны.

Рано утром подъехали два экипажа; их сопровождал отряд солдат. Анри занял место в одном из экипажей, стараясь остаться незамеченным, и приказал офицеру начинать…

Офицер и полдюжины солдат вошли в дом. Завидев их, старая хозяйка, святоша и ханжа, затряслась от страха.

— Мадам, — грозно заявил ей офицер, — вы укрываете в своем доме двух гугеноток. Их подозревают в связях с недругами короля…

— Господи Иисусе! С какими недругами?

— С гугенотскими заговорщиками!

— Святая Мария! Ведь эдак я попаду прямо в ад!

— Все может быть… Но если вы посодействуете мне… Я должен арестовать и увезти их спокойно, без скандала… Вас же вполне можно принять за их сообщницу.

— Меня? — в ужасе перекрестилась старуха.

— Если вы хотите доказать свою невиновность, помогите нам схватить их, не поднимая шума.

— Как прикажете, господин офицер… Еретички в моем доме… О, Боже! Какой кошмар!

Не переставая причитать, креститься и громко стучать всеми своими четырьмя зубами, хозяйка заковыляла вверх по лестнице; офицер и солдаты шли следом.

Старуха постучала в дверь мансарды и, услышав, что изнутри отодвигают засов, юркнула за спины солдат.

Жанна де Пьенн распахнула дверь и увидела стоящего на пороге офицера.

— Что вам угодно, месье?

Посланник маршала вспыхнул до корней волос. Он с самого начала был не в восторге от поручения Анри де Монморанси. Конечно, он не имел права арестовывать эту женщину — ему просто приказали завлечь ее в ловушку. Сейчас, любуясь Жанной, офицер осознал, что поступает подло и низко. Но он представил себе взбешенного маршала де Данвиля и решил не отступать.

— Мадам, — прошептал он, — я лишь выполняю приказ… Не надо противиться. Клянусь вам, так будет лучше.

Сколько же преступлений в истории человечества сопровождалось словами: «У меня приказ… Я только подчиняюсь… Не я отвечаю за это… «! Как будто приказы могут быть сильнее голоса собственной совести! Ведь многие убийцы имеют право заявить: «Мне велели это сделать… Я лишь выполнил приказ… «

— Что за приказ? — спросила изумленная Жанна, тревожно косясь на закрытую дверь другой комнаты, в которой спала ее дочь.

— Я обязан арестовать вас. Против вас выдвинуто обвинение в том, что вы приверженка протестантской веры, запрещенной последним королевским эдиктом.

В эту минуту из своей комнаты выглянула Лоиза и сразу все поняла.

— Месье, это какое-то недоразумение, — запротестовала Жанна.

— Если это недоразумение, то власти быстро разберутся, мадам. Прошу вас, следуйте за мной и, умоляю, не шумите.

— Но мое дитя! Я не могу оставить свою дочь! — в отчаянии воскликнула Жанна, не сумевшая скрыть охватившей ее тревоги.

И тут Лоиза закричала. Обезумев от ужаса, девушка кинулась к окну, распахнула створки и увидела шевалье де Пардальяна. Она даже не была знакома с ним, но все же в эту страшную минуту обратилась именно к нему:

— Сюда! Ради Бога, скорее сюда!

Офицер понял, что шума избежать не удастся, и ринулся в мансарду.

— Мадам, — торопливо проговорил он. — Уверяю, вас никто не собирается разлучать с дочерью! Она тоже пойдет с нами. Обещаю, что вас поместят вместе… Пожалуйста, не сопротивляйтесь и не кричите… или я буду вынужден применить силу, о чем буду потом с горечью вспоминать до конца своих дней.

Жанна поняла, что это не пустые угрозы. Ситуация была критической, и сопротивление явно не могло привести ни к чему хорошему.

К тому же она легко могла опровергнуть обвинения в гугенотской ереси и в нарушении последнего вердикта.

Кроме того, женщина убедилась, что Лоизу оставят с ней.

— Что ж, месье, — вздохнула Жанна, к которой возвращалась обычная рассудительность. — Вы хотя бы позволите нам собрать необходимые вещи?

— Разумеется, мадам, — поклонился офицер, радуясь, что ему удалось предотвратить скандал.

Он вышел из комнаты, а Жанна знаком подозвала к себе хозяйку.

Старая карга заколебалась, но, убедившись, что офицер не возражает, приблизилась к Жанне.

Та, обняв Лоизу за плечи, отвела девушку от окна.

— Кому ты кричала, малышка? — ласково поинтересовалась мать.

— Единственному человеку, от которого мы могли ждать помощи.

— Ты говоришь о том юноше, что часами не сводит глаз с наших окон?

— Да, матушка! — Лоиза задыхалась от волнения и потому даже не заметила, что слова ее звучали как пылкое признание.

Жанна нежно прижала к себе дочь и спросила:

— Ну что же… и ты полагаешь, ему можно доверять? Подумай, дитя мое, можем ли мы рассчитывать на преданность и великодушие этого человека? Ты любишь его?

Лоиза побелела, потом зарделась, и на глазах у нее выступили слезы.

— А он тебя? — шепнула Жанна.

— Думаю, и он тоже… Мне кажется… Нет, я точно знаю! — выдохнула Лоиза.

— В таком случае мы сможем рассчитывать на его поддержку.

— О, матушка, — горячо заговорила девушка. — Уверяю вас, что он отважен, добр и благороден.

— И как же его имя?

— Ах!.. — с прелестным простодушием воскликнула Лоиза. — Но этого я еще не успела узнать.

— Боже, какое ты еще дитя! — смахивая слезы, улыбнулась Жанна.

• Предыдущая
• 36/119
• Следующая