Принцесса из рода Борджиа - Зевако Мишель - Страница 38
- Предыдущая
- 38/134
- Следующая
«Луань мертв; мое безумие умерло вместе с ним…»
Она хорошо знала, что сказать; рука брата судорожно сжимала рукоятку кинжала; герцогиня улыбнулась… это я видела сама… Затем я вышла… но, стоя в соседней комнате, могла слышать слова брата и объяснения Екатерины… Это длилось два долгих часа; затем понемногу все успокоилось. Тогда я вернулась к ним… Брат сказал мне, что отсылает герцогиню де Гиз в Лоррен, и это все.
— Это прекрасный пример великодушия, — кротко сказала Фауста.
— Я хорошо знаю, что мой брат скорее безразличен, чем великодушен. Его волнует сейчас только исчезновение маленькой певицы…
— Значит, он ее любит?
— Мало сказать любит… Он поклялся перевернуть вверх дном весь Париж, чтобы ее отыскать, и уже начал поиски…
Фауста побледнела.
— Итак, — сказала она после долгого раздумья, — вы уверены, что захватите Генриха Валуа?
— Я же сказала вам об этом, сударыня, — ответила герцогиня де Монпансье, удивленная внезапной переменой темы разговора.
— И вы верите, что ваш брат герцог де Гиз будет искать случая взять под стражу короля?
— Он уже готовится…
— Наивное дитя! А если я вам скажу, что мне известны все подробности, словно я сама присутствовала во время беседы Екатерины Медичи и герцога де Гиза?
— Вы знаете столько, сударыня, что уже не удивите меня…
— Если я скажу вам, что старая флорентийка коварно играла с вашим братом?..
— Как вас понимать, сударыня?
— Если я вам скажу, наконец, что герцог пообещал терпеливо ждать смерти Генриха III?..
— О, сударыня, это ужасное предательство. Значит, мой брат предал Лигу и свою семью!
— Это не предательство, это дипломатия. Гизу надоело быть только солдатом, он захотел поиграть в дипломатию. И сам попался: теперь он в течение целого года не может ничего предпринять против Генриха III.
— Тогда… — проговорила герцогиня де Монпансье с искаженным от гнева лицом, — тогда… мстить буду я!
— Нет, если вы доверяете мне, если вы прислушиваетесь к моим словам…
— Мое доверие к вам безгранично, хотя я почти не знаю вас. Я не осмеливаюсь выяснять, к чему вы стремитесь. Вы — моя королева, моя госпожа. Говорите, ибо я приняла решение сделать все, чтобы отомстить Генриху Валуа!
Фауста, казалось, размышляла несколько минут. Потом негромко заговорила:
— Мария! Вы — самая светлая голова во всем вашем семействе. Только благодаря вам Валуа будут свергнуты и династия де Гизов взойдет на престол. Из ваших трех братьев один, Майенн, слишком толст, чтобы быть умным: он продаст душу за вкусный пирог; другой, кардинал, — грубый солдафон, который двух слов связать не может; наконец, третий, герцог, потерял рассудок от любви: страсть к несчастной бродяжке делает его невосприимчивым к советам и неспособным к действиям. Что касается вашей матери, то эта весьма достойная женщина думает только об одном: как перебить всех гугенотов. И лишь вы, дитя мое, лишь вы все видите и все понимаете! Нам угрожает опасность. Согласны ли вы подчиняться мне?
— Я готова, сударыня… приказывайте… что нужно делать?
— Нужно, — сказала Фауста, — чтобы Генрих де Валуа умер. Выстричь ему тонзуру — это прекрасная мысль, но если Генрих III не умрет, то ждите удара от Екатерины Медичи.
Герцогиня, внутренне содрогаясь, слушала эту женщину, которая говорила об убийстве как о деле самом обыденном. Фауста снова задумалась, и Мария де Монпансье не осмелилась прервать ее размышления.
— Уясните себе хорошенько, — произнесла вдруг Фауста, — что Генрих Валуа приговорен…
— К смерти, сударыня? — тихо спросила герцогиня.
— Да, — сказала Фауста ледяным тоном, — я приговорила его к смерти.
— А кто будет палачом? — пролепетала герцогиня.
— Вы! — ответила Фауста.
Герцогиня де Монпансье побледнела.
— Иного выхода нет, — сказала Фауста. — Генрих де Гиз поклялся Екатерине Медичи терпеливо ждать смерти Генриха III. За это ему обещано, что король назначит его своим преемником. Валуа может прожить десять, а то и двадцать лет — вопреки всем ожиданиям. Да проживи он даже несколько месяцев, этого уже достаточно. Старая королева сумеет потратить это время с пользой и успеет уничтожить Гизов, как прежде она уничтожила Шатийонов. Итак, выбирайте: либо убить, либо быть убитой…
Герцогиня замерла от страха.
— Нужно действовать, — продолжала сурово Фауста. — Время истекло. Если вы сейчас отступите — берегитесь: вы потерпите поражение!
— Убить! — прошептала Монпансье. — Убить собственными руками! О! Мне не хватит смелости…
— Тогда Валуа отрубит вашу прекрасную головку! Вы — семья безумцев, которые ничего не хотят понимать! Вы всегда чем-то заняты и из-за этого готовы отказаться от своих притязаний. Но теперь вас вызвали на смертельный поединок. Если Генрих III и Медичи не умрут, с Гизами будет покончено. Прощайте, милая, идите подумайте о последней улыбке, которая явится на вашем лице, когда вы положите голову на плаху…
— Одно слово, сударыня! — воскликнула испуганная! герцогиня. — Одно-единственное слово: я согласна! Но ведь я — слабая женщина…
— Вы действительно решились? — спросила Фауста.
— Я решила сделать все, чтобы сразить Валуа, — сказала герцогиня с воодушевлением, ранее ей совершенно не свойственным.
— Хорошо. Вот теперь вы такая, какой я желала вас видеть… Теперь вы готовы к великим делам. Однако я хочу вас утешить: нет никакой необходимости пачкать в крови ваши изящные нежные руки.
— Кажется, я начинаю понимать…
— Стоит вдохнуть в кого-нибудь ту же ненависть, какая горит в вашем сердце, и…
Герцогиня задумалась.
— Где найти человека, — прошептала она, — к которому у меня будет достаточно доверия, чтобы сказать ему то, что я не осмеливаюсь сказать даже себе самой? Необходимо, чтобы этот человек уже носил в своем сердце ненависть к Валуа…
— Или любовь к вам, — сказала Фауста небрежно. — Такой человек существует.
Мария де Монпансье стала еще бледнее. Ее грудь трепетала, руки дрожали.
— Жак! — пробормотала она.
— Да, монах Жак Клеман, — сказала Фауста. — Жак Клеман пылает к вам страстью. Вы для него демон разврата, сжигающий его плоть, и ангел любви, чарующий душу.
— Бедный Жак! — прошептала герцогиня едва слышно.
Фауста поднялась.
— Хотите вы, чтобы умер тот, кто вас оскорбил? — спросила она сурово.
— Да, хочу! — в ответе герцогини звучала ненависть.
— Хотите ли вы, чтобы ваш брат стал королем?.. Хотите ли вы стать первой дамой французского двора, унижать тех, кто унижал вас, торжествовать, имея власть, править, прикрываясь именем своего брата?
— Да, хочу! — повторила герцогиня.
— Тогда будьте мне верны и покорны! — сказала Фауста повелительно. — Идите, моя девочка, и готовьтесь действовать не рассуждая… подчиняйтесь той, с кем сейчас говорили…
— О! — воскликнула герцогиня в ужасе. — Кто же вы, сударыня? Вы говорите так, словно вы всемогущи, вы смущаете мою душу, ваш голос берет меня в плен.
— Я, — сказала Фауста, вдруг преобразившись, — та, кого избрал тайный конклав, чтобы бороться с Сикстом и заботиться о судьбе Церкви! Я — та, кто говорит от имени Бога! Я — папесса Фауста I…
Герцогиня де Монпансье в смятении отступила, преклонила колена и пала ниц. Фауста подошла к ней, подняла, поцеловала в лоб и сказала:
— Идите… вы станете одним из моих ангелов!
И герцогиня де Монпансье, растерянная, послушная, как ребенок, вышла пятясь, не отрывая взгляда от женщины, приказавшей вложить орудие убийства в руку монаха Жака Клемана.
- Предыдущая
- 38/134
- Следующая
