Война в небесах - Зинделл Дэвид - Страница 103

• Предыдущая
• 103/216
• Следующая

— Это верно. — Данло понял вдруг, что этот Констанцио и есть Мехтар Хаджиме, — он знал это так же точно, как то, что на лице у него есть нос. Если уж Мехтар сумел превратить себя в алалоя, то потом ему, конечно, не составило труда переделаться в этого серолицего Констанцио. — Вы вот тоже носите маску — чужое имя.

— Меня зовут Констанцио с Алезара.

— А меня — Данло с Квейткеля.

Некоторое время они пили кофе и смотрели друг на друга. Молчание прервал Констанцио.

— Хорошая работа, — сказал он, подняв вверх статуэтку. — Где ты ее достал?

— Сам вырезал.

— Это правда? Ты сам ее сделал?

— Правда.

— Значит, ты режешь по кости не хуже, чем этот твой Мехтар — по живому телу.

— Мой?

— С тех пор, как Мехтар ваял своих алалоев, прошло лет двадцать.

— Я надеялся, что он, даже изменив имя и удалившись на покой, остался мастером своего дела.

Констанцио опустил глаза на свои длинные гибкие, хорошо вылепленные пальцы.

— Говорят, тело всегда помнит то, что мозг забывает. Человек может сто лет не бывать в Невернесе, но на коньках бегать все равно не разучится.

— Значит, вы думаете, что Мехтар по-прежнему способен изваять из человека алалоя?

— С таким же искусством, как ты изваял эту фигурку.

— Такая работа, должно быть, дорого стоит?

— Очень дорого. Мехтару пришлось бы приобрести новые лазеры, сверла, лекарства. И оборудовать новую мастерскую.

— Понятно. — Данло снова обвел взглядом комнату. В клариевом ящике серебрилось даргиннийское висячее гнездо — вещь практически бесценная. — Сколько же, например?

— Десять тысяч городских дисков.

— Десять тысяч?!

— Вот именно.

— Но такой суммой может располагать только очень богатый человек.

— А ты, стало быть, не богат, Данло с Квейткеля?

— Нет, не богат.

— Как же ты тогда надеялся изведать, что значит быть сильным и полным жизни, как алалой?

Данло вспомнил детство, проведенное среди приемных родичей. Копье он метал дальше и точнее, чем Чокло, да и любой другой из его молодых соплеменников, но в борьбе Чокло неизменно клал его на обе лопатки.

— Десять тысяч дисков — большая сумма, — сказал Констанцио, — но даже она недостаточно велика.

— То есть как?

Констанцио махнул рукой в сторону настенного фравашийского ковра.

— Ты видишь здесь много красивых вещей — но их уже меньше, чем было десять дней назад. Мне пришлось обменять три тондо и ковер на оскорбительно малое количество продуктов. Цены на все съестное, даже на курмаш, стремятся к бесконечности. В такие времена денег, сколько бы их ни было, всегда мало, всегда.

— Денег у меня нет, — сказал Данло, потрогав вделанные в стол кусочки бирюзы. — И никогда не было.

Констанцио, глядя на него с явным недоверием, сказал:

— Надо было бежать из этого города, пока еще можно было. Я давно боялся, что это рингистское безумие приведет к войне.

— Почему же вы тогда остались?

— Потому что думал, что в Невернесе будет безопаснее, чем где-либо еще.

— Но ведь вселенная повсюду одинакова, правда?

— Совершенно верно. Поэтому единственное, что обеспечивает безопасность, — это вещи, ценные вещи.

Данло посмотрел на свою чашку, сделанную из рубинового фосторского стекла.

— Вот у вас много вещей — чувствуете вы себя в безопасности?

— Я готовился к чему-то подобному всю свою жизнь и обезопасил себя больше, чем кто-либо другой в этом городе.

— У вас, наверно, много друзей?

— Когда-то меня предал Бог, потом близкие люди — теперь я ни во что такое больше не верю.

— Жаль, — сказал Данло. Свет излился из его глаз, но сочувствие гостя, казалось, только рассердило Констанцио.

— На что ты, собственно, надеялся, если у тебя нет денег? — снова спросил он.

— У меня есть нечто другое.

— Что именно?

— Вот. — Данло достал из кармана шубы шелковый мешочек, развязал его и вытряхнул на ладонь сверкающий алмазный шар.

— Бог мой! — ахнул Констанцио. — Уму непостижимо. Можно подержать?

Данло отдал ему сферу, и Констанцио принялся вертеть ее туда-сюда своими вспотевшими пальцами. Шар в его руках искрился разноцветными огоньками.

— Скраерская сфера. Откуда она у тебя?

— Не могу вам этого сказать.

Констанцио пристально посмотрел на него и сказал:

— Глаза у тебя тоже необычные. Очень редкого синего цвета. Известно тебе, что Мехтар однажды сделал пару таких же точно глаз?

— Правда? — сказал Данло, хотя хорошо знал историю о том, как Мехтар переделывал его мать в алалойку.

— Она тоже была скраером. Звали ее Катариной, и она приходилась сестрой Мэллори Рингессу.

И Констанцио стал рассказывать, как работал над членами экспедиции, которая затем отправилась к алалоям. Катарина ослепила себя, сказал он, как это делают все скраеры во время своего жуткого посвящения. И Мехтар Хаджиме вырастил для нее новые глаза, которые вставил потом в глазницы на ее новом лице.

— Странно, но у тебя ее глаза. Темно-синие, как жидкие сапфиры.

Данло потупился. Огненное копье вошло в его левый глаз и пронзило голову насквозь, а лицо вспыхнуло румянцем. Знает ли Констанцио. как влюбился Мэллори Рингесс в Катарину, не ведая, что женщина, с которой он спит, — его сестра?

— Я слышал, что Катарина умерла в экспедиции, — сказал Констанцио.

Да, подумал Данло. Умерла, рожая меня.

— Слышал я также, что сферу после кончины скраера полагается возвращать его коллегам.

— Да, так у них принято.

— Эту сферу, если она не поддельная, очевидно, так и не вернули.

— Она не поддельная, — по-прежнему глядя в стол, сказал Данло.

— Данло с Квейткеля. Странный человек со странными и красивыми глазами. Почему ты не снимешь маску, чтобы я мог разглядеть их получше?

— Я не могу.

— Если Мехтар будет ваять тебя, маску все равно придется снять.

Глаза Данло под маской ярко вспыхнули, и он спросил: — Значит, этот шар стоит десяти тысяч городских дисков?

— Это трудно определить, — осторожно сказал Констанцио. — Но если это настоящий скраерский алмаз, ваяние им оплатить можно.

— Меня не всякое ваяние устроит.

— Ну да — ты сказал, что хочешь стать алалоем.

• Предыдущая
• 103/216
• Следующая