Война в небесах - Зинделл Дэвид - Страница 93

• Предыдущая
• 93/216
• Следующая

— Я… не мой отец.

— Это точно. — Бенджамин вздохнул и вернулся на свое место в кругу.

Пожалуйста, отец, безмолвно взмолился Данло. Пожалуйста, вернись и положи конец безумию, которое ты же и начал.

— Хануман, как ни странно, тоже проповедует, что твой отец вернется, — сказал Бенджамин, как будто прочел его мысли. — Но если это случится, Хануман первый пожалеет, что он вернулся.

— Напрасно ты думаешь, что Мэллори Рингесс применит к Хануману насилие, — сказал Джонатан.

— Мэллори Рингесс умел применять силу, когда надо, разве нет? Он не был непротивленцем и перед убийством не останавливался.

— Сострадание ему тоже было свойственно, — сказал Джонатан, — Если бы он вернулся, то уж как-нибудь разобрался бы с Хануманом без смертоубийства.

— Он стал бы алмазным окном, через которое Хануман увидел бы свои глубочайшие возможности, да?

— Почему бы и нет?

— Маяком бы стал, да? — не унимался Бенджамин. — Ты правда думаешь, что Хануман, только лишь взглянув на сияющий лик Мэллори Рингесса, сразу устыдится и уничтожит свою ложную религию?

Джонатан, взглянув на Зенобию и Лизу Мей в поисках поддержки, сказал:

— Это не так уж важно, как поступит Хануман. Мэллори Рингесс, вернувшись, скажет людям правду о себе, и религия, именуемая рингизмом, перестанет существовать.

— Ты действительно в это веришь?

— По крайней мере она перестанет существовать в теперешнем своем виде. Мэллори Рингессу стоит только войти в собор и научить божков вспоминать Старшую Эдду. Он может устроить калла-церемонию для всего города — представляешь, как миллионы человек на всех глиссадах и ледянках передают друг другу чаши с каллой?

— Да, это красиво. — Данло впервые за день увидел, как Бенджамин улыбается. — Очень красиво.

— Хорошо бы он правда вернулся, — тоже заулыбавшись, сказал Джонатан. — Я никогда его не видел, и мне очень хотелось бы знать, действительно ли он стал богом.

— Мне тоже. Но он не вернется — если бы он мог, то давно бы это сделал.

— Мы с тобой согласны хотя бы в том, что надеяться на это нечего.

Бенджамин вздохнул, глядя на Данло.

— Эта твоя сатьяграха, сила души, — красивая, конечно, идея. Хотел бы я придумать, как использовать ее против Ханумана, да не могу.

Данло достал из кармана свою флейту и выдул из нее единственную тихую ноту. И пока он дышал в длинный бамбуковый ствол, глядя на Бенджамина, одна мысль вдруг распустилась в нем, как огнецвет на солнце.

— Хороший ты человек, Данло, — снова вздохнул Бенджамин, — но ты не твой отец. Боюсь, тебе придется выбирать между путем Джонатана и моим.

Я — не мой отец.

Настала очередь Джонатана убеждать Данло в мудрости своего пути. Он сказал, что в Старом Городе, у Огненного катка, для Данло приготовлена квартира. Он, Джонатан, проведет его туда тайно, и Данло будет собирать там людей, чтобы заниматься с ними вспоминанием Старшей Эдды. По ночам Данло сможет выходить на улицу и посещать каллистов по всему городу. Он станет для них светочем, алмазным окном, живым воплощением принципа сатьяграхи.

— Ты, конечно, не твой отец, — сказал Джонатан, — но ты Данло ви Соли Рингесс, и все знают, что Единая Память открылась тебе. Со временем, если ты приведешь к такому же воспоминанию других, многое может измениться.

Я — не мой отец.

Бенджамин наблюдал за Данло, явно опасаясь, что он одобрит этот план и свяжет свою судьбу с Джонатаном. Но Данло удивил его, сказав:

— Извини, Джонатан. Мне правда жаль.

— Так ты не хочешь стать нашим вождем?

На Джонатана, чьи мечты и надежды внезапно рухнули, тяжело было смотреть. У Данло недоставало духу сказать ему, что его план слишком пассивен и ни в коей мере не способен выразить прекрасную и подлинно ужасную силу души.

— Я не тот вождь, который вам нужен. Не то сейчас время, чтобы вести людей к Единой Памяти.

— Почему не то?

— Потому что Хануман не даст нам это сделать. — Данло закрыл глаза, вспоминая ужасы войны, развязанной ивиомилами против своих же единоверцев на Таннахилле. Мечты — сокровище более драгоценное, чем алмазы и огневиты, но у людей, которых убивают по чьему-то приказу, не остается времени осуществить их. — Мне страшно подумать, что он предпримет теперь, когда Бенджамин устроил мне такой громкий побег.

— А сам ты что намерен делать?

Я — не мой отец.

— Оказывать Хануману сопротивление всей силой своей души.

— Но каким образом? Ведь ты отвергаешь оба пути — и Бенджамина, и мой?

— У меня свой путь.

— Какой?

— Я стану зеркалом, которое покажет Ханумана в его истинном виде.

— Не понимаю тебя.

— Я стану светом, который покажет божкам шайду созданной ими религии.

— Но как ты это сделаешь, Данло?

— Я дам им больше алмазов, чем они смогут удержать. Дам огневиты, слишком яркие, чтобы смотреть на них.

Бенджамин тихо засмеялся, и его глаза загорелись изумрудным огнем.

— Я тебя знаю, Данло. У тебя есть план.

— Верно, есть.

— Каков же он?

— Этого я не могу сказать.

— Можешь и должен.

Данло обвел взглядом Поппи Паншин, Лизу Мей, толстощекого испуганного Масалину и сказал:

— Любого из вас могут схватить и допросить под ножом воина-поэта.

— Мы знаем риск, на который идем, — сказал Бенджамин.

Новый разряд боли пронзил голову Данло.

— Я не дам Хануману повода пытать вас с помощью экканы, — сказал он.

— Для того мы и носим наши кольца. — Бенджамин сжал кулак и показал Данло наполненный матрикасом перстень. Карим, Поппи и Масалина проделали то же самое.

— Мы скорее умрем, чем выдадим тебя и твой план.

— Я знаю, — грустно улыбнулся Данло. — Но кольца у вас могут отнять до того, как вы ими воспользуетесь.

— Есть и другие способы, чтобы умереть.

— Прошу прощения, но я никому не позволю умирать за меня.

Тишина накрыла комнату, как снеговое облако мораша.

Джонатан и Бенджамин переглядывались с остальными, но никто так и не нашел, что сказать.

— Ты, во всяком случае, останешься у нас, — сказал наконец Бенджамин. — Перебираться к Джонатану в Старый Город слишком опасно.

— Здесь я не останусь и туда тоже не пойду.

• Предыдущая
• 93/216
• Следующая