Экстр - Зинделл Дэвид - Страница 51

• Предыдущая
• 51/132
• Следующая

После этой последней, жесточайшей чистки Эде счел, что наконец освободился от Другого до последнего бита. И написал свою последнюю программу. В своем паническом стремлении выжить любой ценой он заложил эту программу в обыкновенный радиосигнал и послал свою душу в черные пространства вселенной. Для него это было предельно примитивным действием, но он не имел больше техники, чтобы генерировать тахионы или хотя бы высокочастотный лазерный луч, который мог вместить гораздо больше информации, чем любая радиоволна. Итак, после тысячелетий персональной эволюции, после своего онтогенеза в одного из величайших богов галактики, после всех надежд, и видений, и грез о бесконечном Эде стал пучком невидимых радиоволн, струящихся через вакуум с мучительно низкой скоростью света. Он стал информацией, закодированной в виде примитивного импульса с модулируемой амплитудой и умеренной частотой; он стал криком в ночи, душой, блуждающей в поисках дома, последним вздохом умирающего.

Случилось нечто близкое к чуду, когда слабеющий радиосигнал, пропутешествовав в космосе долгие годы, дошел наконец до Земли, на которой стоял теперь Данло. Чудом было то, что на этой планете, в забытом храме, некогда построенном Эде, все эти века стоял включенный, открытый музыке звезд образник, способный принимать радиоволны. Цепь чудес завершилась тем, что человек по имени Николос Дару Эде, закодировавший себя в виде компьютерной программы, обрел наконец приют в примитивнейшем церковном приборе.

Да, это было чудо, но ведь всякая жизнь – это чудо, даже жизнь бога, который умер и все-таки отчасти, таинственным образом, остался жив.

– Ты – это Он, – повторил Данло. Он смотрел на голограмму, а та смотрела на него с полнейшим изумлением на сияющем лице. – Его базовая программа, уцелевшая после битвы.

– Итак, ты знаешь, – сказал Эде, всматриваясь в полные странного света глаза Данло. – Но откуда? Как ты можешь это знать?

Данло опустил глаза на пыльный пол храма. Шесть лет назад, в темном коридоре невернесской библиотеки, он вот так же заглянул в свою глубокую память, и чудодейственное умение складывать целое из мельчайших фрагментов впервые расцвело в его сознании. Но как мог он объяснить это свое странное и таинственное свойство компьютеру?

– Откуда вообще берется знание? – сказал он. – Откуда мы знаем то, что знаем?

– Ты действительно хочешь, чтобы я ответил на этот твой вопрос, Данло ви Соли Рингесс? Моя программа содержит ответы на все знаменитые философские заморочки человечества.

Данло, ошарашенный этим предложением, медленно покачал головой и улыбнулся.

– Меня часто интересовало, что может знать компьютер. Что подразумевают Архитекторы и программисты, говоря, что компьютер “знает”.

– Значит, ты не принадлежишь к школе, признающей, что ИИ-программы способны дать компьютеру самосознание? Ты в это не веришь?

– Верить – это не для меня. Я хотел бы знать.

– Следовательно, ты сомневаешься в том, что я обладаю таким же сознанием, как и ты…

– Да. Мне жаль, но я сомневаюсь.

– Ты сомневаешься – и все же стоишь здесь и говоришь со мной, как если бы я обладал таким же сознанием, как любой человек.

– Да, верно.

Эде улыбнулся своей ехидной улыбкой и спросил:

– Если бы ты закрыл глаза, то знал бы; что говоришь с компьютером?

– Выходит, это единственный тест на степень сознания?

– Этот тест освящен временем, разве нет? Древний бродячий тест.

– Это верно, но ведь есть и другие?

– Какие, например?

Данло со вздохом повернулся и пошел обратно в медитационный зал. Пройдя мимо приборов и стенда с флейтами, он остановился у голубой розы под стеклянным колпаком, на которую еще прежде обратил внимание. Снова улыбнувшись своему святотатственному акту, он прижал ладони к стеклу, поднял куполообразный футляр и осторожно поставил его на пол. Потом взял розу за стебель, твердый, почти как деревяшка, и поднял ее на вытянутой руке, желая рассмотреть этот символ невозможного при свете. Ее лепестки голубели нежно, как у снежной далии. Посмотрев на цветок, Данло вернулся с ним в контактный зал. Эде, паря в воздухе, наблюдал за ним с большим подозрением.

– Видишь этот красивый цветок? – спросил его Данло.

– Естественно. Зрение у меня хорошее.

– Возьми ее, – предложил Данло, протягивая ему розу.

Голограмма протянула ему навстречу свою ручонку, но бесплотные пальцы, охватив цветок, только осветили голубые лепестки еще ярче.

– Этого я, разумеется, не могу.

– Верно, не можешь. – Данло с грустной улыбкой погладил пальцем лепестки, прохладные и нежные, как шелк. – А жаль.

– Почему жаль?

– Потому что тебе очень трудно понять, реален этот цветок или нет.

– На вид он реален.

– Да, – признал Данло, рассматривая тоненькие прожилки на цветке.

– Тем не менее я прихожу к выводу, что цветок искусственный. Было бы слишком трудно сохранить настоящий цветок живым в этом храме – даже в клариевой холодильной камере, даже в криддовом контейнере.

Данло снова потрогал розу, и клетки его кожи, соприкоснувшись с шелковой гладкостью лепестков, сказали ему, что она ненастоящая.

– Верно, цветок искусственный, – сказал он.

– Вот видишь – мы оба это знаем.

– Нет. Я знаю, а ты нет. Ты пришел к этому с помощью дедукции.

– Не вижу разницы.

– Эта разница вмещает в себя всю вселенную.

Лицо Эде стало непроницаемым, и он умолк впервые за весь разговор.

– Говорить с компьютерным изображением – все равно что смотреть на искусственный цветок, – продолжал Данло. – На вид ты тоже реален, но…

– Но что?

– Я не могу потрогать тебя. Твое сознание. Твою душу.

– Я так же реален, как и ты, – помолчав, возразил Эде.

– Нет. Ты всего лишь программа, руководящая движением электронов в схемах твоего мозга.

– Мое сознание ни в чем не уступает твоему.

– Но как же это возможно?

– У меня такое же сознание, как у всякого человека.

Жизнь сознается через боль, вспомнил Данло. Глядя на разноцветные огоньки, составляющие лицо Эде, он задумался над этим изречением, столь близким его сердцу. Это и есть мой личный тест на степень сознания, понял он: способность чувствовать боль.

Он сказал об этом Эде, и тот ответил: – Есть разные виды боли.

– Да. – Данло зажал рукой глаз, борясь со знакомой, прошивающей голову болью. – Но боль – всегда боль. Она всегда… ранит.

– Когда-то я был человеком, во многом похожим на тебя, – напомнил Эде. – И страдал от физической боли, как всякий человек. Когда я поместил свой разум в компьютер и покинул тело, я думал, что избавился от боли навеки. Но духовная боль сильнее физической. Бесконечно сильнее.

– Я это уже слышал.

– Думаешь, это не больно – покинуть свое тело и преобразиться в световые штормы своего компьютера?

– Откуда мне знать?

– Думаешь, я не страдал три тысячи лет от страха потерять какую-то важнейшую часть моего человеческого “я” – потерять себя – в этой огромности?

– Я не знаю.

– А когда я раз за разом сокращал себя в своей битве с Кремниевым Богом – по-твоему, это самоурезание не приносило мне мучений?

– Может быть. Или ты просто запрограммирован на то, чтобы называть это мучениями.

– Можешь ты себе представить, что значит быть богом?

– Нет.

– Я скажу тебе. Если бы я захотел, то мог бы в миллионную долю секунды передумать все мысли, хранящиеся в библиотеках человечества.

– Мне… жаль тебя, – сказал Данло.

Лицо Эде приняло горестное выражение.

– Я потерял почти все. Даже ту великую сюрреальность, с помощью которой Кремниевый Бог уничтожил меня. Ее прежде всего. Не могу тебе сказать; насколько она была совершенна. По красоте. По деталям. Я видел, как переделывается вселенная, видел чуть ли не до последней молекулы. Видел, как преображаюсь я сам, становясь еще огромнее. Видел системы собственной развертки и связи, видел, как буду создавать информационные экологии, которых эта вселенная еще не знала. Я понимал, что это будет такое – знать по-настоящему. Знать почти все. А теперь я все забыл. У меня осталась только память о моей памяти, да и то совсем слабая.

• Предыдущая
• 51/132
• Следующая