Остров Буян - Злобин Степан Павлович - Страница 90
- Предыдущая
- 90/231
- Следующая
Толстый, неповоротливый тяжелодум в первый день был так ошеломлен решением крестного, что не нашел никаких слов для защиты Иванки. Только тогда, когда Иванка уже ушел, стремительно и почти что не попрощавшись ни с ним, ни с крестным, Кузя спохватился и вступил в пререкания с подьячим:
– Слыхано ль дело из дому малого выгнать зимой! Басурманы того не творят! Вот придет в другой раз Иванка, и с ним уйду! – решительно заявил Кузя крестному.
Он ждал день, два, неделю, месяц… Иванка не приходил. Через месяц подьячий сказал, что Кузя может с попутными ямщиками поехать домой. Но Кузя наотрез отказался:
– Вместе с Иваном из дому ушли. Что я бачке его скажу?!
И Кузя каждый день выбегал на большой торг, толкался в съестных рядах, забегал к каруселям, качелям. Если слышал звон бубна, рожок или волынку, он торопился туда, зная склонность Иванки ко всякого рода забавам и надеясь найти его за каким-нибудь скоморошьим промыслом. Но Кузя боялся, что Иванка может зайти без него, не застать его дома и снова надолго исчезнуть, и с торга он снова спешил домой, к крестному.
– Эх, Иван, Иван! Ну куды же ты девался? И как я тебя одного-то пустил!.. Не дай бог, что стряслось, – со вздохами часто ворчал себе под нос осунувшийся от горя Кузя.
После святок от Прохора Козы из Порхова была получена весть о том, что мать Кузи больна, и подьячий решительно приступил к Кузе.
– Что ж, Кузьма, может, что и стряслось с твоим другом недоброе, – ведает бог, я того не желал и иным никому никогда не желаю лиха. Даст бог, жив твой Иванка, придет ко мне – и без тебя я приму его лучше, чем сына родного. А у тебя, слышь ты, матка недужна. Случись – помрет. Ты себе вовек не простишь, что домой не приехал ее перед смертью видеть. Мне надо коней отправить за Новгород в Сольцы. Ты их и погонишь. А как коней сдашь на ямской двор, там далее до дому довезут тебя на ямских с попутным…
Отчаявшись дождаться или найти Иванку, Кузя сдался и согласился ехать, сопровождая коней Ямского приказа[154] .
С ним должны были ехать стремянный стрелец[155] и двое московских ямщиков, сам же Кузя в проходной грамоте[156] был писан подьячим Ямского приказа. Для охраны коней на дорогу он получил пистоль и был по-мальчишески горд поручением крестного…
Подьячиха напекла уже подорожников, и Кузя совсем собрался, когда вышел в последний раз поглядеть на Москву и заказать у Иверской чудотворной иконы молебен о здравье болящей матери.
Только он вышел из дома крестного, как возле крыльца столкнулся с Иванкой, спешившим к нему.
– Иван! Господи! Ваня! Иванка! Голубчик, родимый Иванка! Куды ж ты пропал!.. – кричал Кузя, тиская друга в объятьях.
Направляясь к Кузе, Иванка решил с ним держаться сурово и только сказать, чтобы тотчас послали с попутными ямщиками упредить Гаврилу о несчастии с изветом. Сказав, Иванка решил попрощаться и тотчас уйти, но жаркая встреча заставила его вмиг позабыть обиду, и он так же крепко и искренне обнял друга.
– Тише, дьявол, задавишь! Ведь экий возрос! Гляди-ка, на сколь меня больше стал, Ваня. Ну что же, идем в избу, – позвал Кузя. И только теперь заметив стоявшего рядом с усмешкой в глазах медведчика Гурку, он повернулся к нему.
– Здорово, Первой! Эк ты тоже возрос на Москве, не признаешь! – он протянул Гурке руку.
– Здоров, Кузьма! Только я не Первой, а Гурей.
– Тьфу, пропасть! Я мыслил, Иванка с братом пришел, обознался! – воскликнул Кузя. – Идемте в избу, – повторил он.
Подьячий был с утра уж на службе в приказе, подьячиха собиралась на торг, и друзья остались одни. Иванка тотчас поведал Кузе о том, что случилось…
– Вот Июда, собака проклятый! Чего ж теперь деять, Иван? Всем беда будет дома, и дядю Гаврилу, и бачку, и всех иных схватят да станут мучить, – в раздумье сказал Кузя.
– Мочь бы, сила. Я б Ваську своей рукой задавил да извет бы отнял! – воскликнул Иванка.
– Ищи ветра в поле! Москва велика – где сыскать! – сказал Кузя со вздохом. – Да я сам собрался уж во Псков. По дороге домой его, может, еще и встрену. Кабы мне людей верных с собою, напали б в пути да нобили Ваську с холопами вместе.
Сознание того, что за пазухой у него завелся пистоль, сделало Кузю воинственней и храбрей.
– Они на конях, не догонишь, – сказал Иванка.
– У меня будут целых четыре тройки – двенадцать коней, да каких!.. – хвастливо вымолвил Кузя.
– Стой, братцы! Отымем извет, коли вы не робки! – перебил медведчик. – Хотите взаправду?
– Ну?! – воскликнули разом Иванка и Кузя.
– Я товарищей соберу, да таких, что им сам сатана не страшен. Поскачем в угон по Новгородской дороге, догоним, в лесу где-нибудь ошарашим дубьем и того…
Иванка и Кузя оба раскрыли рты.
– Взаправду?! – дрогнувшим голосом произнес Иванка.
– Петро Шерстобит сгодится? – спросил Гурка.
– А он пойдет?
– Со мною он всюду пойдет. Ивана Липкина, тульского кузнеца, знаешь? Сгодится?
– То парень кремяный! – признал Иванка.
– Стало, сгодится. Татарин Шарип не хуже его и тоже со мной куды хошь… И еще наберем, – сказал Гурка.
– Ну как, Кузьма, не сробеешь? Ты что же молчишь? – спросил друга Иванка, видя, что он задумчиво чешет в затылке.
– Постой, не мешай. Я считаю, сколь хлебушка надо в дорогу на столько людей, – сказал Кузя.
– Вот малый так малый! – воскликнул Гурка, подставив Кузе свою богатырскую пятерню.
Кузя с маху ударил его по ладони своею мягкой тяжелой лапой. Иванкина рука твердо легла сверху, скрепляя их рукобитье…
3
Самое трудное было сговорить сопровождающего конного стрельца и двоих ямщиков Ямского приказа, чтобы они взяли с собой в товарищество пятерых молодых парней.
– А вдруг они конокрады и нас пограбят! – сказал один из ямщиков.
– Не на тебе ответ, а на мне, – возразил ему Кузя. – Я не страшусь, а тебе что? А я мыслю так: нас всего четверо, разбойники нападут, и нам не сберечь коней, а увидят столько народу, кто сунется грабить!
На дорогах было всегда неспокойно, и прежде других согласился с Кузей стрелец. За ним сдались ямщики.
- Предыдущая
- 90/231
- Следующая
