Прогулка под луной - Знаменская Алина - Страница 44

• Предыдущая
• 44/66
• Следующая

Белки действительно появились, и довольно скоро. Они сновали с ветки на ветку, с сосны на сосну, спускаясь все ближе к людям. Зверев взял у Маши фотоаппарат и показал глазами на Шейлу. Маша удержала ее за ошейник. Алька достала семечки и протянула ладошку вверх.

Белок было две. Несколько минут потребовалось им, чтобы осмелеть и спуститься к людям. Зато спустившись, они не скромничали. Одна даже ухватила кусок сырника и спрятала за щеку.

Собака и девочка едва сдерживали свои эмоции…

Возвращались ближе к вечеру, когда жара уже сбавляет свою прыть и. идти лесом и полем особенно приятно. Не хочется разговаривать, но и молчание не бывает в тягость — каждый думает о своем.

Алька взяла за руку Зверева, и так они шли вдвоем некоторое время. Потом вдруг Алька остановилась, стала поправлять панамку, дождалась, когда Маша поравняется с ними, и свободной рукой ухватила ее ладонь. Теперь шли втроем. И хотя Маша не была в восторге от этой Алькиной выходки, но возразить не смогла. Денис тоже не решился разрушить созданную дочерью мизансцену. Он лучше поговорит с ней потом, с глазу на глаз. Шейла бежала впереди, изредка останавливаясь, склонив набок свою большую неровную, как футбольный мяч, голову. Дождется людей и бежит дальше.

Маша смотрела вокруг, наслаждаясь красотой Лесного, а в голове назойливо и звонко звенела лесная считалка:

Женщина, мужчина, девочка, собака…

Допоздна Маша помогала Инночке солить огурцы. Когда работа была закончена, умылась под краном в огороде и отправилась спать. Боясь разбудить девочку, осторожно пробралась через темный предбанник, шагнула на первую ступеньку лестницы и остановилась: наверху раздавались голоса. Вероятно, с Алькой беседовал Зверев, и Маша, сама не зная почему, не поднялась в мансарду, но и не ушла из бани. Она решила узнать, о чем разговор.

— Понимаешь, дочка, я вообще не хочу больше жениться. Я уже был женат, и неудачно.

— Но второй раз может быть все по-другому… Ага. Все та же песня.

Маша поднялась ступенькой выше и вся превратилась в слух.

— Не думаю, что будет по-другому. Ты еще многого не понимаешь. Моя работа… Она надолго отрывает меня от дома. Не каждая женщина может и хочет ждать мужа по полгода. Это трудно.

— Мама не хотела ждать?

В ответ молчание. Было слышно, как Зверев нервно ходит по комнате, переставляет стулья. Тянет с ответом.

— Мама была сложный человек, Алька. Мне кажется, она сама так до конца и не поняла, чего ей хотелось.

— Но Маша! Маша другая! Она сможет ждать, я знаю. Ей будет не скучно со мной. Она такая. Она из-за меня со своим женихом рассорилась. Насовсем.

— Из-за тебя?

Зверев перестал ходить. Было слышно, как он подвинул табуретку к Алькиной кровати.

— Кто тебе это сказал? Маша?

— Да нет же, папа. Я слышала, как Софья Наумовна рассказывала своей дочери Лине, что Борис не хотел меня удочерить и Маше запретил. А она его не послушала.

— Да, конечно, малыш, это сильный поступок. Но… как бы тебе объяснить? Маша всегда будет твоей подругой. Она свободна. Она не обязана из-за любви к тебе выходить замуж за меня. Это совсем другое.

— Она тебе нравится?

Маша перестала дышать. Почему? Шут его знает. Ей почему-то мучительно захотелось услышать ответ. И она боялась, что Зверев ответит тихо и она не услышит. Или он увернется от ответа. Или ответит не то, что хочется.

А чего ей, собственно, хочется? Хочется нравиться всем, даже врагам? Маша с удивлением прислушалась к себе. Попыталась воскресить то чувство ненависти, которое клокотало в ней так недавно. Не получилось! Ненависть отступила, а то, что осталось, пока не поддавалось анализу.

Зверев встал. Было слышно, как он открывает окно. Как долго ничто не нарушает тишину…

— Она… молодая, умная, красивая девушка.

Наконец для нее были подобраны какие-то слова! Дипломат! Он не ответил на вопрос, он просто оценил ее субъективно.

Маша усмехнулась: даже — умная! Вполне мог обойтись «молодой и красивой». Ребенок проглотит.

— Ну! — Алька нетерпеливо скакнула на своей кровати. Скрипнули пружины.

— И тем более она достойна лучшего. Она еще не замужем. Не испытала тех разочарований, что испытал я. У такой девушки все должно быть по-другому. Ну, как это тебе… я даже не знаю. Думаю, ей нужен не усталый вдовец с ребенком на руках, а молодой, веселый, перспективный.

— У нее был молодой и веселый. Влад. А она его не любила!

— Бывает…

Зверев закурил. Маша поняла это по едва различимому запаху» дыма.

Некоторое время отец и дочь молчали.

— Папа, а мне кажется, что ты ей нравишься!

Что? Вот болтушка! Маша ушам своим не поверила. Сводница малолетняя! Когда, интересно, она успела сделать такие выводы? Возмутительно!

— С чего ты взяла?

Зверев, вероятно, спрыгнул с подоконника — голос стал ближе.

У Маши ноги занемели от неудобной позы. Встать по-другому было нельзя — лестница скрипит.

— А сегодня, когда ты белку кормил, она на тебя смотрела, — невозмутимо ответила «сваха».

— Ну и что?

— Ничего. Просто она так смотрела, чтобы никто не заметил.

— Ах ты, сваха моя мелкокалиберная! Отец и дочь посмеялись.

— Папа… а ты после мамы кого-нибудь любил? Маша, стоя в темноте на лестнице, посочувствовала Звереву. Вот допрос так допрос! Попробуй выкрутись.

— Н…нёт, — не сразу ответил он. — Думаю, что нет. Когда с твоей мамой познакомились, мы были молодые совсем. Тогда полюбить — раз плюнуть. Любовь, она в двадцать лет буквально в воздухе витает.

— А теперь?

— Теперь? Теперь, думаю, чтобы полюбить, мне, например, нужно с человеком пуд соли съесть.

— Соли? Зачем?

Зверев усмехнулся. Маша ясно представила, как дрогнули уголки четко очерченных губ.

— Ну, так говорят. Выражение такое. Значит, испытать вместе какие-то трудности. Ну, пережить что-то. Чтобы человек, которого полюбишь, был проверенный. Вообще трудно все это, Алик. Я сам не знаю, что говорю тебе. Слова… это все такая чушь. В жизни все по-другому.

— Ты уже уходишь, пап?

Маша кошкой нырнула в глубь предбанника. Осторожно надавила на дверь, вышла в ночной стрекочущий сумрак. Прыгнула к елке. Щекотно проехалась по руке нежная хвоя…

Когда шаги Дениса стихли в саду, она выбралась из укрытия и пробралась домой.

Алька лежала, накрытая с головой, и притворялась спящей.

«Знает кошка, чье мясо съела», — усмехнулась Маша. Нет, с этой свахой она сейчас разбираться не будет.

Говорить надо с Денисом. И как можно скорее. Только как начать разговор? Признаться в том, что подслушала? Не хочется. Маша улеглась.

В изголовье, на одном гвозде с подушечкой для иголок, висела обезьянка — подарок Зверевых. Маша дотянулась и взяла игрушку. Посадила поверх одеяла.

Решение пришло само собой: нужно уезжать. Алька ни в коем случае не должна строить ложных планов.

В свои фантазии она верит как в реальность. Уж больно впечатлительна. Кажется, она уже привыкла к отцу. Вот и хорошо. Так же постепенно привыкнет к отсутствию Маши. Нужно развязать эту веревку, пока она не затянулась в узел…

После завтрака Зверев предложил Маше съездить с ним в райцентр за продуктами.

— Инна не хочет ехать, говорит, все есть. Но нас много, продукты лишними не будут. Один я не знаю, что брать…

Зверев старался быть убедительным, потому что предвидел отказ. А поговорить необходимо. Дочь вчера просто ошарашила. А он отнюдь не Макаренко, чтобы такие вопросы решать в одиночку.

Но девушка вопреки ожиданиям не отказалась. Молча села в машину, закинула косу назад, пристегнула ремень. В тесноте салона Зверев вдруг ясно ощутил эту знакомую смесь конфет и лимона — ее дезодорант. Или духи. И понял, что трудно будет начать этот разговор. Всю дорогу до райцентра нес какую-то чушь про природу, про корову Марту, сенокос и пасеку, куда водил его Никита и где его изрядно обработали пчелы. Маша молча слушала его с непонятной полуулыбкой на губах.

• Предыдущая
• 44/66
• Следующая