Русская наследница - Знаменская Алина - Страница 49

• Предыдущая
• 49/60
• Следующая

— Мы вроде бы с этими ребятами нигде не пересекались… Не темни, Илья. Знаю тебя не первый год. Что-то ты недоговариваешь. Угадал?

Илья увел глаза в сторону. Замялся.

— Да так, кое-какая неожиданная информация выплыла.

— Не тяни кота за хвост.

— Ну, сожительствовал он с твоей Катей… что-то около десяти лет…

— А-а… — Марат отвернулся, сгреб подбородок в кулак.

Вот как, оказывается. Что-то неприятное и навязчивое, как теплая водка, вползло в душу и растеклось там — горько и пьяно. Марат знал, что это пройдет. Вечер, ночь. А наутро этот факт осядет на дно и никак не будет влиять на его настроение. Но надо как-то дожить до утра — скоротать вечер, перекурить ночь…

Марат хорошо себя знал — раздумья не дадут ему заснуть. Ему нужна Катя. Он должен увидеть ее глаза и прочитать в них любовь. Сейчас, немедленно.

Это было необходимо, как глоток воды, иначе он завоет от жажды. Что творится? Шатров понял, что готов третий раз ехать к больнице и стоять под окном, как тот парень, ловя взглядом движения любимого силуэта за тонкой занавеской. Усилием воли Марат заставил себя собраться и включиться в работу.

— Виктор, я хочу, чтобы ты прекратил свои преследования!

— Замечательно, что ты снизошла до меня, я уж было отчаялся…

— Что ты хочешь? Я все сказала тебе прошлый раз. Кате казалось, что дежурная медсестра прислушивается к разговору. Она отвернулась и прижала трубку к шее.

— Нам нужно встретиться, Котенок, — услышала она голос Виктора и вздохнула. Что-то похожее на возмущение поднималось в душе. Она узнавала Виктора: вот весь он здесь. Снова начнет играть с ней как кошка с мышью! Это же надо было быть такой дурой — терпеть его штучки целых десять лет! Вероятно, она заслужила подобное отношение.

— Я не хочу с тобой встречаться, — с трудом сдерживая раздражение, проговорила она в трубку. — Наши дороги разошлись, и я сожалею, что так поздно. Все. Меня просят не занимать телефон.

— Постой! Ты выселилась из общаги, в больницу к тебе не пускают, дома твой папаша на страже, на улице спонсор караулит. Обложили со всех сторон. Где я могу тебя увидеть? Ты же не думаешь, что я так просто отстану, если мне нужно? Я не все сказал тебе прошлый раз…

— Прощай.

Катя повесила трубку и опустилась в кожаное кресло. Хорошо, что здесь, в закутке коридора, ее никто не мог видеть. По лицу можно было прочесть все ее эмоции — гнев, раздражение и растерянность. Она досчитала до двадцати и поднялась. Вышла из своего укрытия и отправилась в палату. Навстречу несся врач Артемьев. Это была его манера: не идти, как все люди, а нестись по коридору как на пожар, чтобы никто не сомневался, что его ждут неотложные дела и у него нет времени на пустые разговоры. Все должны прижаться к стенам, чтобы пропустить этот устремленный к своей цели сгусток энергии. Поначалу Катя тоже шарахалась от него, думая, что человек торопится к умирающему больному. Потом уяснила, что это всего лишь имидж.

Наткнувшись взглядом на Катю, доктор Артемьев резко затормозил и вытаращился на нее, словно спрашивая, зачем она его остановила. Катя, в свою очередь, выжидательно уставилась на Артемьева.

— Почему бледная? — спросил Артемьев, вглядываясь в нее. — У вас что, всегда такой цвет лица?

Катя пожала плечами.

— Ну и зря, — возвестил Артемьев. — Показания у ребенка положительные, нечего и бледнеть.

— Да я и не бледнею, я просто… — промямлила Катя.

— Ну-ну. Советую держать хвост морковкой, мамаша. Завтра приезжает ваш долгожданный Цвигур, он не любит пессимистов.

И врач умчался вдаль бесконечного коридора, унося за собой развевающиеся синие полы халата, словно ракета, взвившаяся в небо. Катя улыбнулась ему вслед.

— Щебетина?

— Да.

— Примите передачку.

Дежурная по этажу всучила ей ворох нарядных глянцевых коробок и, поджав губы, удалилась.

— От кого? — вдогонку прокричала Катя и услышала неразборчивое «нам не докладывают».

Все, кто был в это время в коридоре, обернулись на Катю.

Чтобы попасть в свою палату, ей пришлось с этой грудой коробок прошествовать через весь коридор под пристальным вниманием дюжины пар глаз. В палате она свалила коробки на свою кровать и подошла к Шурику. Мальчик сладко спал.

Она постояла, как обычно, не в силах сразу отойти, но, боясь разбудить взглядом, отошла. Открыла одну из коробок. Под белой прозрачной бумагой блестел шелк. Это было женское белье. Очень дорогое белье. Катя закрыла коробку и села рядом. Кто? Шатров или Пашкин? Марат был у нее днем, привез кучу всяких вкусностей… С чего бы он взялся заваливать ее подарками так напористо и… вычурно? Это было бы неуместно и как-то слишком… А у Марата хорошо развито чувство меры.

Тогда — Пашкин? Что за назойливость?

Она открыла следующую коробку. Там лежал детский теплый костюмчик — красный, с желтой отделкой. Катя отложила его в сторону. Если это Пашкин, откуда он знает размер ребенка? Ведь он его никогда не видел… И что он хочет сказать этими подарками? Что наличие чужого ребенка его не смущает? А белье? Напоминает ей о близости? Какая дурь! Катя покосилась на подарки. Впервые красивые вещи не доставляли ей радости. Она схватила коробки и стала запихивать их в ящик больничной тумбочки. Мысль, что в любую минуту может зайти медсестра и застать ее за этим занятием, подгоняла. Коробки не помещались. Тогда Катя вытащила из-под кровати сумку и запихнула подарки туда. Закрыла молнию. Все.

Теперь она долго не сможет успокоиться. Такое с ней впервые. Самое неприятное, что она ничем не может обосновать свое состояние. Почему она так злится? Неприятно, что из-за нее соперничают двое мужчин? Это должно быть приятно. Никогда раньше ее не добивались сразу двое. Раньше, когда она вздыхала по Виктору, за ней бегал Юнин. Типичный треугольник. А теперь? Она посмотрела на беззащитную головенку спящего сына. Вот она, разгадка. Вся ее жизнь теперь зависит от здоровья этого существа. Ее просто не могут сейчас тронуть никакие знаки внимания. А мужчины не любят ни с кем делить любовь женщины. Даже с ребенком. Особенно если это не его ребенок. Как знать, возможно, страсть Марата иссякнет так же быстро, как вспыхнула? Она совсем не знает его. И он несильно приближает ее к себе. До сих пор она ничего не знает о его прошлой жизни, о жене. Почему? Возможно, она, Катя, не настолько близка ему, чтобы открыть душу? О Пашкине и говорить не стоит — она знает цену его словам. Выходит, сейчас она не вправе принимать решения. Она не может поставить судьбу ребенка в зависимость от своих прихотей. Ей нужно время.

— Микстуру возьмите, — оторвала женщину от сложных запутанных размышлений вошедшая медсестра. Катя встрепенулась, прежде чем медсестра приблизилась к тумбочке — запихнула сумку ногой под кровать.

Ночной звонок не удивил Шатрова. Звонить мог менеджер, отправленный в командировку в Саратов, среди ночи также мог позвонить Илья. Да кто угодно из того мира, который называется миром бизнеса и не церемонится с ними — позволившими втянуть себя в его вездесущие сети. В первую секунду, когда услышал женское «але», он подумал о Кате. Но уже в следующий миг понял, что это не она — голос был хрипловатый и чужой. Зажав трубку радиотелефона между щекой и плечом, Шатров пытался попасть рукой в рукав пижамной куртки — со сна было прохладно.

— Добрый вечер, Марат Борисович. Прошу прощения за поздний звонок, — шуршал в трубке незнакомый голос, и Шатров тщетно пытался сообразить, с кем разговаривает.

— С кем я говорю? — перебил он, включая бра и с вожделением ища глазами пепельницу.

— Мы не знакомы. Можете называть меня Зоей.

Шатров присвистнул — начало было заковыристым.

Даже слишком для разговора в полвторого ночи. Теперь фиг уснешь без стакана водки.

— Не понял, — сообщил он в трубку и прикурил от зажигалки. — Честно говоря, девушка, я не любитель подобных приключений. Вы что, из бюро добрых услуг? Секс по телефону? Я этим не интересуюсь.

• Предыдущая
• 49/60
• Следующая