Вероника - Знаменская Алина - Страница 37

• Предыдущая
• 37/74
• Следующая

— Не пойму, к чему вести пустые разговоры? Если бы вопрос стоял ребром, тогда и говорили бы.

Ника снова уткнулась в конспект.

— А я знаю, почему ты не хочешь уезжать, — вдруг тихо заговорил Игорь.

Ника насторожилась.

— Тебе на самом деле не нужны ни мать, ни отец, ни брат. Никто. Только твой Коля.

— Что на тебя нашло? — спокойно спросила Ника. — Я дала тебе повод?

Игорь вскочил и с шумом отодвинул стул.

— А мне не нужен повод, чтобы знать, чтобы чувствовать! Ты равнодушна, холодна как лед, тебе дела нет до меня, до моих стремлений…

— Если это касается пустых мечтаний о капстранах, то…

— Пустых мечтаний! Если бы сейчас с тобой рядом был он, а не я, то ты, наверное, мечтала бы обо всем, что он предложил бы тебе.

— Чушь какая-то! — Ника поднялась и отшвырнула конспект. — У тебя разыгралась фантазия. Только я не пойму отчего. Я, если ты помнишь, сама прервала всякие отношения с Ингой и.., ее мужем. Чего еще ты от меня ждешь?

— Ты прервала, но ты думаешь о нем! Я уверен когда спишь со мной — в мыслях ты с ним. Иначе ты не была бы такой амебой!

— Не желаю этого слушать! — отрезала Ника и ушла из комнаты.

Игорь направился следом.

— Зачем ты уходишь от разговора? — не унимался он. — Думаешь, я не замечаю, как ты мучаешься, как места себе не находишь каждый раз, когда видишь его?

Я все время думаю: когда же это кончится?

«Никогда», — мысленно ответила Ника и ушла в ванную. Она закрылась и включила душ. Никогда.

Видимо, она обречена вечно мучиться этой любовью.

Почему ее не захватывают так другие чувства? Почему материнство, к примеру, не перевернуло ее, как это бывает с другими? Когда крошечную красненькую Юльку привезли из роддома и они, трое взрослых, сгрудились у стола, покрытого байковым одеялом, Ника прислушалась к себе. Она наскребла в своей душе лишь толику жалости и немного недоумения: неужели это существо, производящее какие-то совсем беспомощные дерганья конечностями, принадлежит ей? И как ЭТО можно взять в руки и вообще — дотронуться, чтобы не повредить?

И пока она стояла и в нерешительности перебирала в голове свои мысли, свекровь уже растаяла подобно снегу за окном, глаза ее наполнились горячим киселем слепой любви, она протянула руки и завладела красноватым существом с уверенностью собственника.

— Иди к бабушке, кроха моя! А где наши глазки?

А глазки у нас бабулины, в крапинку. А носик? Папин носик у нас, с горбинкой…

— Где-то горбинку разглядела, — с грубоватой нежностью бросил Игорь, но за этим скрывалось довольство и даже некоторое смущение, словно мать хвалила его за какой-то особенный подвиг, который он совершил не задумываясь, по широте душевной.

Ника почувствовала что-то вроде облегчения, когда свекровь сама взялась купать младенца и кормить по часам смесями, выгуливать и качать на руках.

Ника не возражала еще и потому, что чувствовала, что рождением Юльки угодила свекрови, примирила ту наконец с провинциальной «авантюристкой». А состояние войны всегда тяготило Нику. Она заметила, что не переносит скандалов, как гипертоники — жары.

Это, вероятно, она тоже нечаянно захватила из своего детства.

Теперь свекровь не проявляла враждебности к невестке, по крайней мере — открытой. Игорь просто любовался своей счастливой матерью и ни во что не вмешивался. Маленькая Юлька росла ни на кого не похожая, веселая и самодостаточная. Когда свекровь привозила девочку на выходные к сыну, Ника всякий раз терялась, обнаруживая в дочери новые перемены.

Она только и делала, что менялась, приобретая привычки, черты характера. И, видя свою маленькую дочь абсолютно счастливой и радостной, Ника боялась на; рушить это детское состояние чем-нибудь, что в избытке таилось в темных уголках души, что складывалось из детских обид и горестей. Но когда-нибудь наступит момент и Ника преодолеет силу своего детства. Она сблизится со своей маленькой дочкой. Они станут подругами. Будут сплетничать, ходить вместе в кино. И никогда не предадут друг друга. Теперь эта маленькая девочка — самый близкий для Ники человек.

Ужинали на кухне втроем. Зоя в спальне возилась с игрушками. Антон в красках живописал неудачный поход к тренеру. Получалось так: умрешь со смеху. Они и умирали втроем до слез. Вообще Инга сразу заметила, что Антон легкий человек. Все у него со смешком. Даже когда серьезно говорит, тянет улыбнуться. Весь какой-то несуразный, громоздкий, сразу занял половину их кухни. Его длинные ноги под столом упирались в ее коленку Этот факт щекотал нервы. Его нога, обтянутая полушерстяным трико, упиралась в ее совершенно голую коленку, и Инга чувствовала его ногу всем телом. Так было вчера и позавчера. Она поймала себя на мысли, что ждет этих вечерних минут с предвкушением. Иногда она теряла нить разговора и слушала свое тело. Оно ей многое молча рассказывало.

— Зоя, спать! — бодро скомандовал Коля и с шумом поднялся из-за стола.

— Ты так увлекательно зовешь ребенка ко сну, будто вы в поход отправляетесь, а не спать, — заметил Антон.

Инга с готовностью прыснула. Как точно подмечено! Коля всегда так азартно занимается с дочерью, точно он ее тренер, а не отец. Каждое действие, будь то обед или отход ко сну, превращается в маленький ритуал, а игры — в тренировки.

— Ну а мне остается, как обычно, самое скучное — мыть посуду! — Инга хлопнула себя по коленкам и с притворным сокрушением поднялась.

— Я очень люблю мыть посуду! — не задумываясь вызвался Антон.

Инга, смерив его неторопливым взглядом, словно прикидывая — можно ли доверить гостю столь ответственное дело, молча протянула ему полотенце.

Он церемонно принял полотенце. Инга стала мыть посуду, а Антон пристроился рядом — навис над ней, ожидая очередной тарелки из ее рук, и на нее немедленно хлынул поток его бесстыдно-призывного запаха. Поток обволакивал ее, издевался над ее телом, заставляя дрожать и гореть. Сладким горячим сиропом наполнились внутренности, а кожу кололи сотни невидимых иголочек сладострастия. Инга и Антон тихо переговаривались, чтобы не мешать Коле укладывать девочку. Но выглядело это так интимно…

Умом Инга понимала, что Антон ни при чем. Он не делает ничего, чтобы соблазнить ее, но…

Ночью, лежа в постели с Колей, она отпускала свои мысли туда, на кухню, где теперь на скрипучей раскладушке, выставив ноги в проход, спал Антон.

Странно, но в отличие от стимулирующего близость с мужем присутствия Ники присутствие Антона вызывало обратную реакцию. Она совсем перестала желать близости с Колей! То, что Антон спит рядом, через стенку, и к нему нельзя пойти, доводило ее до белого каления. Она не могла спать. Устав от бездействия, она тихонько выползла из постели и отправилась в туалет, «забыв» накинуть халат. Но равномерный свист со стороны кухни сказал ей об одном: Антон бессовестно и равнодушно спит, оставив ее сгорать от страсти в одиночестве. В эту ночь Инге так и не удалось уснуть. Ей мешало все: дыхание мужа, сопение девочки в детской кроватке, скрип раскладушки под тяжелым телом Антона.

Утром обычно муж убегал на работу первым, по пути заводя девочку в ясли. Инга уходила в институт часом позже. Но в это утро она не спешила подниматься. Антон проснется и непременно придет в комнату за одеждой.

Она откинула одеяло, спустила тонкую лямку прозрачной шелковой сорочки и уткнулась носом в подушку, имитируя безмятежный сон.

Раскладушка заскрипела, босые ноги зашлепали по кафелю кухни, потоптались в прихожей. Скрипнула дверь. Чтобы не шуметь, Антон пробирался на цыпочках.

Инга слышала его приглушенное дыхание, а близкое присутствие чувствовала кожей. Она замерла, боясь выдать себя. Она старательно готовилась сымитировать сонное состояние, когда его рука коснется ее кожи… Но босые ноги тем же путем, на цыпочках, пробирались к двери. Она открыла глаза — в руках у Антона было полотенце. Черт! Она резко села на постели. Это невыносимо. Она рехнется. Нужно что-то делать.

• Предыдущая
• 37/74
• Следующая