Женщина-зима - Знаменская Алина - Страница 20

• Предыдущая
• 20/71
• Следующая

– Ты чего приехала? – поинтересовалась Любава, усаживаясь с ногами на диван и заворачиваясь в толстый шерстяной плед. – Жалеть меня?

– Убираться помогать. Смотри, бардак развела! – в тон Любаве ответила Полина. – А если Танюшка на праздники заявится? Она у вас любит сюрпризом.

– Вот ей сюрприз и будет… от отца… – невесело усмехнулась сестра.

– Ну, это его дело. Пусть он с дочерью и объясняется. А твое дело – дома чистоту навести, чтобы девчонке приятно было.

Любава невесело оглядела комнату. Права сестра, забросила она дом. Вся ушла в свои проблемы, а квартира грязью заросла.

– Я в субботу уберусь, – вяло и неубедительно пообещала Любава.

– Ну уж нет! Я зря, что ли, приехала? Давай-ка быстро. Мне на вечерний автобус нужно успеть. У меня Милка вот-вот отелится. Ну-ка, поднимайся!

Полина вытащила из-за шкафа пылесос, притащила ведра и тряпки. Стала вытирать пыль и как бы невзначай, по привычке затянула:

Это была их с Любавой «генеральная» песня. Они, бывало, пели на весь родительский дом во время генеральной уборки. Одна отмывала комнату родителей, другая – зал, а Светочка, младшая, перемывала на кухне тарелки.

Соседи смеялись: «Николаевы-девки убираются. На всю округу слыхать. Никакого магнитофона не надо!»

Песня эта была «заразная», которую невозможно не запеть. Она неизменно напоминала детство, распахнутые настежь окна родительского дома, запах вымытых половиц, мокрые цветы на столе, ящики с рассадой, отцовские часы с боем…

Любава не усидела. Принялась пылесосить и запела, перекрикивая пылесос:

– А это что за коробки? – возмутилась Полина, освобождая комнату от хлама.

– Обувь Семена. Не успел забрать.

– В диван ее! – Полина приподняла сиденье дивана и стала закидывать туда ботинки зятя.

– Стой! – вдруг истошно заорала сестра.

Полина замерла, подперев бедром тяжелое сиденье. Любава метнулась к дивану, наклонилась и почти целиком скрылась в его распахнутой пасти. Через несколько секунд она вынырнула оттуда с толстой старой тетрадью в руках.

– Вот она. Нашлась!

В глазах ее сверкало мстительное торжество.

Дед Лепешкин был не дурак. Свою словно с неба свалившуюся добычу он не потащил домой, а завез на санях к Кате Плешивке, которой и доставлял, собственно, в тот вечер сено для козы. Свое у Кати кончилось, Лепешкин согласился великодушно продать ей немного. Он сгрузил ей сено и сказал, что оставит в ее сарае кое-что свое, которое заберет завтра-послезавтра. Плешивка была женщина терпимая к чужим слабостям, поскольку сама гнала самогон на продажу. Она считала, что чем меньше будет лезть в чужие дела, тем с большим основанием сможет требовать того же от других. Колеса, спрятанные под сеном, остались у Плешивки. Но лежать им там долго не пришлось, поскольку уже на следующий день, к вечеру, наблюдательный Лепешкин обнаружил засаду у своих сараев. Он вышел из дома с пустыми руками и пошел по улице нарочно неторопливо. Но, завернув за угол, припустился бегом и, одолжив у Кати санки, скоренько повез колеса на место. Он понял, что задумка уложить колеса на городской манер в палисаднике вместо клумбы терпит крах. Чутье подсказывало ему, что еще не поздно избежать скандала. Особо не таясь, он подбежал к дому Полины, оглянулся и перекинул оба колеса за забор, в щель между сараем и забором. Он справедливо полагал, что кто ищет, тот всегда найдет.

На другой день, окончательно смирившись с пропажей колес, Добров отправился чистить снег возле дома. Когда заметил черную округлость, стыдливо выглядывающую из-за сарая, странные чувства посетили его. Вместе с радостью находки он испытал нечто вроде разочарования. Долго не мог понять почему.

Вечером, как обычно, Полина пришла с работы домой.

Возле палисадника, как и накануне, стояла черная машина Доброва. Все четыре колеса были в наличии. Снег расчищен до самой дороги.

– Нашлась пропажа? – спросила Полина, войдя в дом.

– Пока наш дед с дядей Саней Лепешкина караулили, колеса сами вернулись, – весело доложил Тимоха.

– Как – сами?

– Так. Никто вора не видел, мам. Я в школе был, Борис Сергеич спал.

Все это время Добров молчал.

– Значит, вы ехать собрались? – догадалась Полина.

– Собрался. Ждал вас, чтобы попрощаться.

– Зачем же ехать в ночь? – не глядя на гостя, бросила Полина. – Утром, посветлу…

– И так застрял я у вас. Хлопот вам лишних создал. Поеду…

– Ну… тогда поужинать надо на дорожку. Я сейчас быстро на стол соберу. Тим, сходи, проверь Милку.

Полина молча собирала на стол. Добров сидел на табуретке, не зная, чем себя занять. Было странно думать, что вот сейчас он уедет в свою прежнюю жизнь, а они – Тимоха и Полина – останутся здесь. И жизнь их потечет независимо от него, а он ничего не будет знать об этой жизни. И скорее всего довольно быстро забудет их лица, голоса, запах их дома, это волшебное ощущение покоя. А они так же быстро за своими заботами забудут о нем. И сколько таких миров вокруг него, в которые ему никогда не удастся заглянуть? Сколько хороших людей, которые пройдут мимо, не коснувшись его жизни? От этих странных мыслей становилось печально, хотелось поделиться с Полиной, но она казалась ему уже далекой, отгороженной своими земными заботами, где ему, современному городскому бизнесмену, нет места…

– Мама! У Милки, кажется, началось!

Подросток влетел в дом с широко распахнутыми глазами. Его слова тут же подтвердил протяжный трубный голос коровы.

– Чего ты кричишь? – оборвала его мать. – Зови дедушку.

Тимоха убежал. Полина поставила на газ большую кастрюлю воды, достала марганцовку. Добров топтался рядом. Его мысли материализовались еще до его отъезда. Вот уже забыли о нем, вот началась та жизнь, которой они живут. Он снял с крючка свою куртку. Но в сени снова влетел Тимоха. Те же вытаращенные глаза.

– Деда нет. Замок на двери.

Полина нахмурилась:

– Найди в чулане чистые мешки. Неси в коровник сухое сено с сеновала.

– А я? – наконец подал голос Добров. – Можно я помогу?

Полина взглянула на него, словно примериваясь:

– Снимите ваш пиджак.

Ушла в спальню, вернулась оттуда с мужским свитером и спецовкой.

– Надевайте. Роды когда-нибудь принимали?

– Не довелось.

– Тогда поздравляю, сегодня придется.

Полина вымыла руки, развела в теплой воде марганцовку. Дала Доброву ворох чистых сухих тряпок.

В коровнике Тимоха уже настелил возле Милки свежей соломы, поверх разложил мешки. Корова жалобно взглянула на свою хозяйку и натужно замычала.

– Сейчас, Милка, сейчас. Потерпи, умница моя. Уже скоро. – Полина повернулась к мужчинам: – Вы готовьте место для теленка, я тут сама пока. Крикну, если что.

Борис с Тимохой пришли в теплую конюшню, где под потолком горела большая мощная лампа. Тимоха опустил лампу пониже.

– Разве теленок не с коровой останется? – удивился Добров.

– Нельзя, – важно пояснил Тимоха. – Корова тогда молоко не станет отдавать. Она будет как бы утаивать для теленка.

– Что мы будем делать?

– Сена набросаем для него, чтобы помягче было.

Набросали сена, вернулись в коровник. Полина выглядела разгоряченной от собственных усилий. Она не суетилась, но движения ее были решительными. Руки с небольшими ладонями казались сильными, крепкими. Голова по-деревенски была плотно обвязана платком.

– Тим, беги за рукавицами.

– Что-то не так? – догадался Борис.

– Первотелок она у нас, роды трудные. Теленок плохо идет – сразу головкой и ножками. Тащить придется.

• Предыдущая
• 20/71
• Следующая