Женщина-зима - Знаменская Алина - Страница 35

• Предыдущая
• 35/71
• Следующая

– Ирма… – выдохнул Володька ей в волосы.

Она расцепила его руки, выпрямилась. И через секунду уже быстро шла по улице, прокалывая каблучками тонкий лед.

Володька остался сидеть на лавочке. А позже, когда Володька шел по улице в сторону своего дома, попавшийся ему дед Лепешкин решил, что Никитин пьян. Парень шатался и, пройдя несколько метров, то и дело останавливался, оглядывался назад, словно раздумывая – не вернуться ли ему. Но, постояв, двигался дальше и шел, слегка пошатываясь. Дед Лепешкин потоптался на месте, поцокал неодобрительно языком, наблюдая за Володькой, и двинулся вдоль порядка. Лепешкин совершал свой обычный вечерний обход. Будучи от природы человеком любопытным, он вникал во все, ничего не оставляя без внимания. Зачем ему это было нужно, он и сам не знал. Вероятно, им двигал инстинкт исследователя. Пройдя улицу и обогнув магазин, Лепешкин пошел дальше, но, пройдя десяток метров, остановился и вернулся назад. Сбоку от магазина, у ворот, он увидел кучу картонных коробок. Пошарил в ней, вытащил несколько крепких и стал укладывать коробки друг в друга. Мимо неторопливо проползла, ломая свежий ледок, зеленая машина Гуськовых, захватила Лепешкина светом фар. Лепешкин, хоть и не совершал ничего преступного – брал ненужные коробки, которые все равно сожгли бы завтра во дворе магазина, – почувствовал себя как бы раздетым.

– А вот в сенях-то стелить, когда грязно, – сказал он, глядя вслед удаляющейся машине.

Дальше он двинулся уже с грузом. Дойдя до большого дома Гуськовых, который дед про себя называл не иначе как «дворец», Лепешкин притормозил. Здесь всегда можно было заметить что-нибудь интересное. Иногда приезжали чужие люди на чудных ненаших машинах, бывало, дочки Макаровны, Лидия с Людмилой, начинали ночью перетаскивать при свете фонаря какие-то свертки – то из дома в сарай, то из сарая в дом.

Чутье и на этот раз Лепешкина не обмануло. Свернув в проулок, он едва не сбил с ног жену Павла Гуськова, Ирму. Оба охнули одновременно и отпрянули друг от друга. Первым опомнился Лепешкин:

– Ты что ж, дочка, домой-то не идешь? Смотрю – озябла вовсе. Али ждешь кого?

– Павла встречаю, – ответила Ирма.

– Так разве ж он не приехал? – удивился дед. – Я давеча его машину видел, когда с коробками у магазина возился.

Ирма не успела ответить, как дверь «дворца» распахнулась и на крыльцо выскочил Павел, в распахнутом шубняке, без шапки. Он тяжело протопал до ворот, от его нервного движения они взвизгнули, распахнулись, стукнув забор. Ирма прижалась к штакетнику старого бревенчатого дома стариков Баландиных. Лепешкин невольно повторил ее движение – прижался к забору и осторожно опустил на землю коробки. В четыре глаза они провожали удалявшегося Гуськова.

– Что, твой-то озорует, дочка?

Ирма взглянула на деда невидящими глазами.

– Пойду я, дедушка.

Она отделилась от стены и торопливо двинулась к дому. Юркнула за ворота, закрыла их за собой и через секунду скрылась внутри «дворца».

Лепешкин заметался по проулку. Его подмывало последовать за Павлом – поглазеть, на кого обрушится его пьяный гнев. Но деда держали коробки – не бросишь же их тут, в проулке. Любителей прибрать к рукам то, что плохо лежит, у них в Завидове пруд пруди. В конце концов в Лепешкине победил инстинкт собственника. Подхватив коробки, он заскользил по проулку.

…Павел влетел в клуб и остановился в тесном предбаннике. Здесь было темно. В фойе светилась тусклая лампочка над входом – заведующая экономила электричество. С верхнего этажа раздавались звуки музыки – кто-то отчаянно терзал баян, а несколько нестройных голосов выводили русскую народную песню про калину. Павел вошел в фойе и осторожными шагами, крадучись, стал пробираться по темному помещению. Он озирался, останавливался, прислушивался. У стеклянной двери остановился. Ему показалось – из танцзала донесся звук, похожий на женский смех. Гуськов замер у дверей, прильнув ухом к щели. Через некоторое время звук повторился. В танцзале кто-то был. Павел осторожно, как кот лапой, отодвинул створку стеклянной двери. Не издав ни звука, проник в образовавшееся отверстие. Ступая как зверь, мягко и неслышно, двинулся к ширмам. Звук шел оттуда, он сразу это понял. Он с трудом сдерживал поднимающееся внутри тяжелое дыхание. Свет от фонаря пластами лежал в танцевальном зале, освещая три квадрата, вплотную, до ширм. Павел дошел до колонны и прижался к ней спиной. Звуки теперь были так близко к нему, что почти оглушали своим реальным бесстыдством и откровенностью. Приглушенный шепот, неровное дыхание и смех перекрывались тяжелым скрипом диванных пружин. Павел сжал кулаки так, что ногти впились в мякоть ладони. Затылок упирался в колонну и от напряжения становился каменным. Блуждающим взглядом Павел поискал вокруг, но ничего подходящего не нашел – зал был очищен от хлама. Тогда он расстегнул и стал вытягивать из брюк свой кожаный ремень с тяжелой пряжкой. Он сложил его в правой руке, повернулся и одним рывком опрокинул легкую ширму.

То, что случилось дальше, происходило как в бреду. Павел увидел два сплетенных тела на диване. Кровь уже бешено стучала в голове – с диким ревом он набросился на парочку и стал наносить удары ремнем наотмашь, не глядя. Он изрыгал ругательства, но их сразу же заглушил истошный женский визг. Парочка расцепилась, раскатилась по углам. Женщина кричала, а мужчина поспешно впрыгивал в штаны, тихо матерясь. Теперь Павлу предстояло выбрать – с кем из них расправиться вперед. Решил, что разобраться с женщиной всегда успеет, бросил ремень и вцепился в мужчину. Он выволок его в центр зала, в средний освещенный квадрат. Мужчина был неслабый, но бешенство Павла давало превосходство. Мужчины оказались на свету и сразу узнали друг друга. Павел тяжело дышал и брызгал слюной. Генка Капустин в расстегнутой истерзанной рубахе ошарашенно взирал на Гуськова. Левой рукой он поддерживал падающие штаны, правой ограждал себя от ударов.

– Паша, ты чё? – повторял он. – Ты чё, Паша?

Но Павел как ослеп. Глаза его налились кровью. Он наступал на Капустина, оттесняя его к окну. Женщина не выдержала. Подхватив свою одежку, стала отползать к двери в кинозал. Но краем глаза Павел отметил движение в углу ширм. Едва повернувшись, он рявкнул:

– Сиди, сука!

Женщина завыла, всхлипывая, закрывая сама себе рот какой-то тряпкой. Вдруг Павел оставил Капустина и, как разъяренный зверь, кинулся на всхипывающие звуки. Всхлипы поперхнулись и замерли. Женщина коротко икнула. Павел молча выволок ее на середину. Схватив за волосы, повернул на свет. Широко распахнутыми от ужаса и вмиг протрезвевшими глазами смотрела на него бывшая подруга его жены, Ольга. Павел брезгливо оттолкнул ее от себя, она упала, стукнувшись спиной о колонну.

В следующее мгновение в фойе вспыхнула лампочка, этого было достаточно, чтобы полностью осветить всю картину. В зал стремительно вошла Полина. В первые же секунды она оценила ситуацию. Павел затравленно озирался по сторонам. Не взглянув на Ольгу и Капустина, Полина направилась прямо к нему. Ольга, не теряя времени, отползала к выходу в кинозал. Капустин, пригибаясь, как во время сеанса, направился следом. Их как ветром сдуло. Павел налитыми кровью глазами враждебно уставился на Полину.

– Развели тут бордель! – все еще тяжело дыша, зашипел он ей в лицо. Но звонкая, как удар хлыста, пощечина перебила его. Он схватился за щеку.

– Прекрати истерику, Гуськов! – с напором заговорила Полина, подойдя вплотную. – На кого ты похож! Может, санитаров из психушки вызвать? Так это мы быстро…

Она наступала на него, а он, не спуская с нее глаз, отходил к окну.

– Думаешь, управы на тебя нет? Есть на тебя управа, Паша. Я ведь знаю, что ты над Ирмой творишь. Думаешь, все тебе с рук сойдет? Безнаказанно девчонку заморишь? Заступиться за нее некому?

Полина распаляла себя. Ее голос зазвенел от напряжения, глаза сузились. Павел уперся в низкий широкий подоконник и остановился.

– Сядь! – коротко приказала Полина.

• Предыдущая
• 35/71
• Следующая