На плахе Таганки - Золотухин Валерий Сергеевич - Страница 117

• Предыдущая
• 117/155
• Следующая

Любимов увез с собой к дамам две книжки.

13 декабря 1993 г. Понедельник. Молитва, зарядка

В церкви вчера просил я у Бога помощи партии Ельцина и чтобы, главное, была принята Конституция. Этого, судя по выступлению на ТВ, добивался и сам президент. И, кажется, Конституция проходит. Это — главная победа.

Но Жириновский и Зюганов набрали огромное количество голосов, они на 2-м месте! Твою мать!.. Что же это за народ?! «Россия, ты одурела!» — сказал Карякин. Невозможно представить, чтобы за ЛДПР проголосовали Солженицын, Сахаров, Аверинцев. Но оптимисты уверяют, что еще не все потеряно. Если, конечно, демократы в парламенте консолидируются. Опять «если»... Эти демократы тоже одурели.

Президент сохраняет свое кресло, свой мандат до конца срока. Так выходит, если Конституция принята.

На сборе труппы 11 декабря Любимов приветствовал меня:

— Здравствуй, руководитель!

А вчера он вдруг всерьез спросил:

— Ты не боишься, что Филатов тебя убьет? Подговорит кого-нибудь... Он такой злой, невероятно... до бешенства... больной...

— Не думаю. Побоится — там Денис между нами...

— Побоится Дениса?! Думаешь?

Вот такой факс уйдет завтра в Париж. Кому, к чему, для чего рекомендует и зачем — не объясняет шеф, он просто рекомендует. Но Борис говорил с переводчицей и объяснил ей смысл нашей просьбы и нашего предложения — продажа на спектаклях. Мне стыдно за мой народ, до какой же степени он тёмен! Господи! В самом деле, что ли, Богородица сняла со страны нашей благодать?!

Я напрасно, конечно, даю волю безудержному мату и прочим выражениям в дневниках. Зачем я пишу открытым текстом в дневниках, не стесняясь будущих читателей? Сыновьям стыдно будет за отца... Я якобы раскрепощаю себя — нет, это узость ума и мрачность, мелочность души. Ведь я хочу оставить после себя дневники, так элементарные приличия в речи написанной соблюдать надо.

14 декабря 1993 г. Вторник. Молитва, зарядка, душ, крепкий кофе, сковородка овощей из магазина «Морозко». Завел машину

Явлинский агитировал не голосовать за Конституцию. А что скажет академик Лихачев? А академик Лихачев говорит, что, слава Богу, Россия избежала беззакония, укрепила президентскую власть, есть перспектива движения к реформам и пр. Высказывания академика широко транслируются. Высказываются зарубежные обозреватели — «выборы показали, насколько безнадежно больна Россия». Но Пащенко радуется, его компартия в полном порядке. И, думаю, правильно поступил президент, не запретив ее и других. Его политика от этого должна выиграть.

А Явлинский, славный человек и экономист, провалился как политик, и такой президент нам на хрен не нужен.

Театр. Келья. Вчера здесь были съемки для японского телевидения. Снимали мои слова о Высоцком, но случайно проходящий Любимов после некоторых иронических реплик, проверочных вопросов согласился сесть и сказать. И великолепно сказал о Володе и о том, как проходимцы могут подтасовывать его песни под свои дела. Например, «Охоту на волков» кто-то связал с сюжетом событий 3-4 октября, и получилось: те, кто в Лефортове, — волки, а кто их туда привез — охотники. Обратный смысл.

Я боюсь что-нибудь писать. Странно закончился день. Разговор Любимова с Бугаевым, который приехал от Лужкова. Через Коробченко Лужков отдал распоряжение Панкратову, и завтра охрана должна быть снята, а я с утра отвезу очередную бумагу в прокуратуру.

Я боюсь писать, потому что заплачу. Я полгода не был в своем театре, не видел сцену, не видел свою гримерную. Губенко потерпел поражение на выборах. Перед тем как говорить с Бугаевым, Любимов долго беседовал с каким-то человеком, присутствовавшим на съемках, долго рассказывал о нашем позорном общении в судах с Губенко и пр. Этот человек оказался продюсером «Чайки». Оказывается, Соловьев не хотел идти в «Таганку», он хотел сделать это в павильоне «Мосфильма». Но Губенко тряс все время бумажками из прокуратуры и судов. Что же произошло, почему продюсер пришел извиняться перед Любимовым и почему так поздно? Он вынул из почтового ящика листовку — «Не голосуйте за Явлинского и Гайдара, голосуйте за Жириновского и Зюганова!». Губенко в этом ряду. Этот парень говорил, что он ничего не знал. Это вранье. Все газеты писали о нашем скандале, и не мог Соловьев ему об этом не говорить. Он пришел от Соловьева к Любимову с извинениями на разведку. Упредить. Отмазать Соловьева. Они пронюхали и поняли, что надо убираться, затратив 157 миллионов...

Еще пять партий преодолели пятипроцентный барьер. Это какая-то, по-моему, надежда.

Бумагу я Платонову отдал. Сначала он меня спросил:

— Подключили вам свет?

— Зачем? У нас свет есть.

— Вы со стороны Любимова... А Губенко ходит с фонариком. Лужков приказал Панкратову снять охрану. Меня просили передать вам эту бумагу. Будет решение арбитражного суда.

— Да-да, до свидания. Извините за ранний визит.

Расписку с него я брать не стал. Мы же солидные люди, думаю я. Кроме того, у него сидела женщина, которая вышла из двери с табличкой заместителя прокурора.

Сейчас идет коллегия... Да, Люся права, она ничего не решит, это опять какая-то промежуточная инстанция, но вчерашний разговор Любимова с Витруком, разговор Бугаева с Лужковым и Панкратовым должны дело с места сдвинуть. Я сейчас молю Бога помочь нам и судей вразумить, а также красноречия и убедительности сообщить Татьяне Николаевне. Остается ждать.

Елена Мих., вчерашняя журналистка из Японии, начала нашу встречу с оплеушного комплимента:

— Люся Абрамова мне сказала, что лучшее, что написано о Высоцком, это у Золотухина. Все без прикрас, оттого и трясет Нину Максимовну.

Первая часть всплеска нравится ой как, а вторая ой как не устраивает...

АЛКОГОЛИЗАЦИЯ всей страны.

Коллегия суда нанесла нам поражение, признав законным первое решение. «В иске отказать». Ужасно. Руки опускаются, но надо жить.

Боровский интересно говорил про мои дневники. Он изучает меня, я интересен ему как психологический тип. «Актерская профессия — вне нормы. Нормальный человек не держит в голове чужие тексты».

16 декабря 1993 г. Четверг. Молитва, зарядка

Вчерашняя среда не оказалась моим днем. Мы проиграли процесс, и это уже серьезно. Осталась последняя инстанция.

18 декабря 1993 г. Суббота. Молитва, зарядка

Шеф в 15.00 уезжает в Шереметьево — и в Бонн. Он в опере стал директором актерской труппы. Очень много русских работают, поют, а уж про балет Панова и говорить нечего. От Панова и узнал шеф, что я книжки продавал на Урале.

Господи! Спаси и помилуй нас, грешных. Сегодня Любимов на митинг противу Жириновского идет — «Фашизм не пройдет!». Черниченко его позвал. Митинг закрытый. В «Московских новостях» Любимову необходимо широко высказаться, доругаться по оси Губенко — Жириновский — Говорухин. Разговаривал он вчера с председателем арбитражного суда Яковлевым безобразно — «совковый суд», «звонковый суд», «вы, советские...». Вот и дождались, вот и хлебайте! Он сразу настраивает на решение не в свою пользу. А Глаголина с Поповым вызывают в суд за самоуправство, выразившееся в отключении света. Любимов отдал распоряжение свет включить, но на «Мосэнерго» не торопятся. В конце будущей недели, говорят... Париж — Москва, впустую съездил вчера на вокзал. Парижские вагоны отправляются три раза в неделю. Вчера поезд шел только до Кёльна. На что Любимов надеется? Какая вчера беседа была у него со Свиридовым, Швыдким? Что он скрывает? Хотя настроение у него боевое. «Я человек не сентиментальный, не даю волю эмоциям. Я дерусь, поэтому мне слюни распускать некогда, не дама я, в отличие от некоторых». Задиристый тон у него — органическое начало всякого разговора, с кем бы то ни было и какого вопроса ни касалось бы. Всегда перед ним изначально потенциальный враг, а уж потом он смягчается, если на том конце провода или перед ним сидящий вытерпливает первую, вторую и третью атаки. Выдерживает субъект, не возражает, не обижается, не оскорбляется — Любимов довольно быстро это замечает и меняет тон, меняет фразы, слова, тексты, и даже нередко извиняется, да почти всегда: «Извините, что я так резко, но такой характер, довели...»

• Предыдущая
• 117/155
• Следующая