Я искал не птицу киви - Зотиков Игорь Алексеевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/33
• Следующая

— Ведь я голландка, Игорь, — сказала Китти со своей обычной, какой-то виноватой улыбкой.

— Значит, вы родились в Европе?

— Нет, — ещё более виновато и тихо сказала Китти. — Я родилась в Индонезии, в Джакарте, за несколько лет до войны. А потом пришли японцы и всех европейцев и меня с родителями посадили в концлагерь. Я сидела там два года совсем маленькой девочкой. А потом пришла свобода и Индонезия стала независимой. Однако мои родители уже не захотели больше жить в Индонезии и уехали в Европу, в Роттердам. В семнадцать я уже вышла замуж и быстро родила трех детей. Двух мальчиков и девочку. И в это время внезапно умер мой муж. Не знаю, почему я вышла замуж второй раз. Наверное, боялась остаться одна. А тут — американец, а мне так хотелось уехать куда-нибудь после смерти мужа И мы уехали. Сюда, в Америку. Но к тому времени, когда я встретила Роба, я снова была одна. Мы развелись, но я уже была американка и получила по суду некоторые деньги от мужа. И решила обосноваться здесь. Мне так здесь понравилось. Холмы, красивые деревья, так немноголюдно. Вложила деньги в землю, на которой стоял маленький старенький домик. Главное, казалось мне, — это земля. Пусть каменистая, поросшая лесом, но земля. Многие, кто приезжает сюда из Европы, просто кидаются на землю. Американец к земле в общем-то равнодушен. Ведь что имеешь — не хранишь. А для европейца, бывшего европейца, земля — это так много. Ведь там, в Европе, купить землю почти невозможно. Это слишком дорого, там так много людей и так мало земли И европейцу, когда он приезжает в Америку и узнает случайно, почём земля в таких местах, как Мэн, кажется, что ему невероятно повезло и надо скорей покупать эту землю, пока её не перехватили. Но он ещё не знает, что за землю надо платить налог, и большой, что земля может быть далеко от мест, где есть работа, а чтобы прокормиться, работая на земле, надо иметь не менее ста акров земли на семью, не говоря уже о том, что надо иметь орудия, семена, наконец, уметь и хотеть из года в год обрабатывать землю. Ведь когда надо жить землёй, конкурировать — это уже тяжёлый труд… Все это бывший европеец обычно ещё не знает или забывает. Его зовёт лишь сочетание слов: «Моя Земля». А потом Китти рассказывала, как она с детьми сама построила дом. Тоненькая, казалось, фарфоровая Китти.

Утром Роб встал первым, затопил буржуйку, сделал завтрак, положил красиво на поднос и понёс наверх, в постель своей Китти. А потом он пошёл кормить кроликов, потом кур… «Я мечтаю, — сказал Роб, — построить сарай с загонами для скота, я заведу овец для Китти и ослика для себя. На моём острове не обойтись без ослика, ведь дорожка такая крутая, извилистая, и на ослике можно все возить. А Китти будет прясть овечью шерсть. Она умеет прясть, а домашняя овечья пряжа сейчас в такой цене».

— Предлагаю поехать на моторной лодке посмотреть гнездо и семью американского орлана-белохвоста, — сказал Роб переделав свои утренние дела. — Таких гнёзд осталось, может, сто во всей Америке — и вдруг такое счастье. Посмотри в бинокль. Видишь высокое дерево и какой-то нарост на нём? Это гнездо. Я даже наблюдал за этим гнездом целых два года для Университета штата Мэн.

Вечером мы ели лобстеров — знаменитых омаров штата Мэн.

— Роб, а что ты хотел мне сказать о городке Ричмонд?

— О, чуть не забыл. Ты разве не знаешь, что восемьдесят процентов населения городка — русские? Они говорят по-русски, сохраняют русские обычаи, у них две православных церкви… — И тут я вспомнил. Вспомнил девушку Нэнси, которая выдавала мне напрокат машину в Ганновере три года назад. Она тогда вдруг сказала мне по-русски: «Дяденька, зовите меня Нина, я ведь русская, моя бабушка родилась в России. Съездите к ней как-нибудь, а? Она живёт в большой хате по-над горой. У неё даже горилка есть».

Тогда мне было не до того, а сейчас я всего в пятнадцати милях, и это ведь по дороге домой И я решился.

Встал я чуть свет. Утро — это отлив, самое время перегнать машину через сухое сейчас дно пролива между островом и материком. Сходил ещё в полутьме на середину острова, завёл машину и перегнал её к кустам на той стороне, вернулся и до одиннадцати писал этюд «Дом Роба Гейла». Потом спустили моторную лодку, и под хлопание выстрелов (сейчас разгар утиной охоты) Роб отвёз меня к ставшим уже берегом пролива кустам — был максимум прилива, — где стояла моя машина. Его машина стояла там же, поэтому он проводил меня километров пять, показал дорогу, и ещё через двадцать минут я уже увидел знак у поворота — «Ричмонд, 2 мили».

С волнением въехал я в маленький городок на холмах. Обычный вроде бы американский городок. Но вот бросился в глаза такой знакомый православный крест на маленькой дощатой церкви. И дома окружены хоть и не заборами, а как бы зелёной изгородью — плотными зарослями акации. Вдруг бросились в глаза открытые двери чего-то вроде склада. Внутри что-то делали несколько человек. Я остановился, неуверенно подошёл к двери. Внутри три человека… сдавали бутылки. Целые ящики маленьких пивных бутылочек. Я неуверенно сказал:

— Хай.

— Хай, — нестройно ответили мне, и один из людей, молодой человек лет двадцати пяти со свисающими вниз усами, подошёл ко мне:

— Что мы можем сделать для вас? — сказал он обычную стандартную фразу.

— Я и сам ещё не знаю… Скажите, а в этом городе действительно живут в основном русские? — спросил я.

— Да, это действительно так. А вы ищете кого-нибудь?

— Да нет. Никого не ищу. Просто ехал мимо и решил посмотреть, как выглядит русский городок в Америке. Ведь я тоже русский!

— О! — удивился молодой человек и посмотрел на меня внимательнее.

— Вы умеете говорить по-русски? — спросил он вдруг на чистом русском языке.

— Конечно, — ответил по-русски и я. Дальше мы уже говорили по-русски.

— Послушайте, дяденька, — сказал вдруг мой собеседник: — Хотите поговорить с моей бабушкой? Мне кажется, она обрадуется. Подождите минут пять, я только сдам бутылки, и мы поедем.

Потом парень посадил в машину маленькую, лет трех, девочку и потихоньку, чтобы я не отстал, поехал вперёд. Мы остановились на лужке рядом с большим белым двухэтажным домом. На лужке в беспорядке, под углом друг к другу, стояли три автомобиля. Мы вылезли из машин, девочка побежала к молодой женщине, спускавшейся с крыльца, а парень пошёл к палисаднику перед домом. «Бабушка!» — позвал парень по-русски. Через минуту ко мне подошла плотная, крестьянского вида и неопределённого возраста женщина. «Здравствуйте», — насторожённо сказала она, вытирая руки о передник. «Здравствуйте!» — И я стал быстро говорить о том, что я узнал об этом городке и мне очень захотелось посмотреть на него, что я всего месяц с небольшим как из Москвы и через четыре месяца возвращаюсь обратно в СССР.

— О господи, да что же мы стоим-то тут, пожалуйте в хату! — запричитала женщина. — Лена, к нам гости из Москвы! — крикнула она кому-то громко, и мы вошли в то, что она звала хатой. Я увидел большую кухню с широким столом у окна, покрытым обыкновенной «московской» клеёнкой. Женщина, не переставая говорить, повела меня дальше. А дальше была большая, заставленная диванами, стульями, тумбочками и кадушками с цветами комната. И кругом какие-то подушечки и белые самодельные кружевные салфеточки и покрывала.

— Я Надежда… Зовите меня Надежда! — И она с гордостью принялась рассказывать мне, как в 1976 году они с мужем оформили все документы и целый месяц провели на родине, в городке Шахты, рядом с Донецком. Там они жили до войны, а потом были угнаны в Германию и оттуда попали в США.

— Ванюшка! Принеси коробку конфет, которую мне подарили на прощание, — и через минуту усатый американец Ванюшка уже осторожно нёс затёртую от частых показов коробку. Коробку дешёвых облитых шоколадом конфет. А Надежда уже расщедрившись предлагала мне попробовать настоящих русских конфет:

— Они только подсохли немного с семьдесят шестого года, но всё равно вкусные.

• Предыдущая
• 16/33
• Следующая