Ночи Калигулы. Падение в бездну - Звонок-Сантандер Ирина - Страница 26

• Предыдущая
• 26/90
• Следующая

— Сейчас же принеси Тиберию Цезарю отхожий горшок и помоги ему при отправлении нужды! — строго велел он солдату.

— Но я… — начал оправдываться молодой преторианец и тут же осёкся под непреклонным, пронзительным взглядом префекта претория.

Шутник поспешил на поиски горшка. Гемелл с надеждой смотрел на Макрона. Префект долго теребил в руках связку ключей. Найдя нужный, возился с замком от камеры несколько секунд, показавшихся для узника вечностью.

— Макрон, император велел выпустить меня на свободу?! — нетерпеливо прыгая около решётки, спрашивал Гемелл.

Макрон грузно вступил в камеру. За ним — дюжина преторианцев, закрывшая вход.

— Тиберий Цезарь, сначала помочись, — ответил префект, сочувственно глядя на юношу.

Гемелл послушался. Как раз подоспел преторианец с медным погнутым горшком.

— Теперь скажи! — одёргивая тунику, попросил Гемелл.

Макрон тяжело вздохнул.

— Гай Цезарь осудил тебя на смерть! — глядя мимо лица Гемелла, сухо произнёс он.

Гемелл побледнел. Капли пота выступили на гладком лбу. Губы искривились в гримасе ужаса.

— Сенат приговорил меня? —дрожащим голоском пролепетал он.

— Сенат?! — печально усмехнулся Макрон. — Император не советовался с Сенатом. Он сам вынес решение и подписал приговор!

Гемелл отчаянно повалился на грязный тюфяк. Колотил ладонями и плакал в голос. Преторианцы столпились вокруг, глядя на него сверху вниз.

— Убейте меня! — рыдал Гемелл и дёргался в испуге, ожидая смертельного удара.

— Мы не можем, — ответил Макрон.

Гемелл перестал рыдать. Приподнялся на коленях и обернул к Макрону красное, опухшее, искажённое страхом лицо.

— Зачем же вы пришли? — хрипло спросил он.

Макрон опустился рядом с Гемеллом на одно колено. Прижал к груди его растрёпанную голову.

— Никому из нас не позволено пролить кровь Цезарей, — шепнул он в ухо юноше. — Ты должен сделать это сам!

— Сам?! — выкрикнул Тиберий Гемелл и дико рассмеялся. — Никогда!

В сердце, истерзанном страхом смерти, мелькнула надежда. «Никто не смеет убить меня! Значит, я буду жить! В тюрьме, среди клопов и вшей, на соломенном тюфяке! Но — жить!»

Макрон устало прикрыл глаза. Он часто убивал. Не дрогнув, он пытал Сеяна и его сообщников. Без угрызений совести он душил императора Тиберия, пока тот не перестал хрипеть и дёргаться. Но истязать этого глупого, наивного, безвинного сероглазого юношу!

— Тебе придётся умереть! — вздохнул Макрон. — Император уже велел приготовить погребальный костёр. В саду, на перекрёстке двух посыпанных гравием дорожек. Преторианцы не могут пролить кровь Цезарей — это верно. Но им велено бросить тебя в костёр живьём, если ты откажешься умереть!

Тиберий Гемелл закрыл ладонями уши, чтобы страшные слова не достигали его. Забился в угол и сжался, затравленно глядя поверх костлявых колен. Макрон вытащил из ножен короткий меч и, держа за лезвие, повернул его рукоятью к Тиберию.

— Выбирай! — сказал он. — Смерть позорная или достойная!

Давясь слезами, Гемелл потянулся к мечу. Оружие оказалось слишком тяжёлым для его слабой, почти девичьей руки. Оно выскользнуло и упало каменный пол, выбивая искры.

— Я не смогу! — жалобно скривился Гемелл. — Я никогда не держал в руках меча…

— Я научу тебя, — вздохнул Макрон. Он поднял оружие и установил его рукоятью между каменными плитами. Лезвие огненно блестело в свете факелов.

— Смотри! — учил префект претория. — Держишь меч вот так, склоняешься над ним и прижимаешься грудью к острию. И с силой падаешь на землю. Лезвие проходит между рёбрами и достигает сердца. Смерть приходит мгновенно. Куда мучительнее убить себя стоя, с размаха ударяя мечом. Рука может дрогнуть и промахнуться.

Гемелл, всхлипывая, склонился над мечом. Медля сделать рывок, он испуганно оглядывал преторианцев.

— Позволь телу упасть на меч, — уговаривал Макрон. — Боль промелькнёт, как вспышка молнии, и ты обретёшь покой. Станешь тенью на тихом призрачном лугу, где изредка воет трехглавый пёс Цербер.

Преторианцы угрюмо смотрели, как Тиберий Гемелл резким движением накололся на лезвие. Брызнула кровь, тело спазматически дёрнулось и застыло. Он был мерв, но на тёмных загнутых ресницах все ещё дрожали слезы.

Макрон снял красный шерстяной плащ и прикрыл тело им юноши.

— Тащите его на погребальный костёр, — сухо распорядился он. — Никаких посмертных почестей.

По приказу императора в Рим доставили слона. Погонщики-нубийцы проводили диковинное лопоухое животное по кривым улицам, прилегающим к Форуму. Римляне прижимались к стенам домов, с испуганным удивлением рассматривая его. Вспоминали карфагенца Ганнибала, который перебрался через Альпы и наводнил Италию с многотысячной армией и шестидесятью слонами. У Ганнибаловых слонов на спинах возвышались искусно устроенные башенки. Солдаты, спрятанные там, метали в римлян острые копья и смертоносные стрелы. Этот слон, спокойный и послушный, тащил роскошные носилки.

Повинуясь знакам погонщиков и щелчкам хлыста, слон остановился перед храмом Кастора и Поллукса. Весталки, чьё жилище находилось по соседству, любопытно выглядывали из-за тонких колонн. Зрелища привлекали девственных жриц, как и прочих горожан. Не напрасно в цирках и амфитеатрах были устроены особые места для весталок, подальше от мужчин.

По мраморным ступеням храма спустился император. Римляне не удивились, они уже привыкли к тому, что древний храм служил выходом из дворца. Поверх белой туники Калигула надел позолоченный панцирь старой эллинской работы.

— Панцирь Александра Македонского! — восторженно крикнул кто-то в толпе.

Калигула довольно кивнул.

— Это действительно панцирь великого Александра, — громко подтвердил он. — Я велел вытащить его из гробницы царя и доставить в Рим из Александрии.

Солнце скользнуло по тиснениям, украшающим панцирь. Римляне восхищённо прижмурились. Им казалось, что Гай Цезарь, воспитанный в солдатских лагерях отца, призван возродить былую славу македонского героя.

Калигула протянул правую руку. Её коснулась прекрасная женщина, императрица Лоллия Павлина. Голубая туника соблазнительно обтягивала тело, золотые волосы струились по плечам, безмятежно улыбались подкрашенные губы. Квириты разглядывали красавицу с нескрываемым восхищением. Гай Цезарь начинал тяготиться ею. Кроме необыкновенной красоты, у Лоллии Павлины не было иных достоинств.

Учёный слон грузно опустился на колени перед императором. Калигула польщенно расмеялся, делая толпе жесты, приглашающие вторить смеху. Погонщики помогли Гаю Цезарю и Лоллии Павлине взобраться в носилки. И медленно повели слона по Форуму.

Носилки слегка покачивались. Лоллия Павлина кокетливо вскрикивала, цепляясь за витые колонки.

— Я боюсь, Гай Цезарь! Эта мерзкая тварь может уронить нас на землю и раздавить! — пожаловалась она и погляделась в зеркальце, привешенное к поясу. Проверила: не растрепалась ли причёска от езды на слоне.

— Не бойся! — усмехнулся Калигула. — Слон — воплощённое могущество! Если он побежит — стольких ротозеев раздавит!

Император одарил насмешливым взором толпу, суетящуюся далеко внизу. Носилки проплывали на уровне второго этажа инсул. Калигула заглядывал в распахнутые окна и веселился, замечая испуг на лицах обывателей. Он чувствовал себя героем древности — Ганнибалом или Александром Македонским.

— Когда великий Александр подступил к вратам Индии, местный царь выслал против него армию слонов, — громко произнёс Гай, склонившись к Лоллии. — Но македонцы забросали животных копьями. Слоны, испуганные жалящими ударами, повернулись и убежали, давя насмерть индийских солдат.

— Что ты сказал, великий цезарь? — Лоллия рассеянно обернулась к мужу. Она не расслышала, увлёкшись возгласами восторженной толпы.

Калигула нахмурился. Он снова затосковал о Друзилле, живущей ради возлюбленного брата, ловящей каждое его слово.

• Предыдущая
• 26/90
• Следующая