Ночи Калигулы. Падение в бездну - Звонок-Сантандер Ирина - Страница 60
- Предыдущая
- 60/90
- Следующая
— Продолжайте кушать! — громко объявил Гай. — После обеда вас ждёт занятное зрелище: бой гладиаторов!
Обед подходил к концу. Сенаторы и всадники, наевшись до предобморочного состояния, с трудом добирались до вомитория, где рабы помогали им облегчиться с помощью павлиньих перьев. Матроны, поджидая старых богатых мужей, втихомолку перемигивались с молодыми соседями. Спрятавшись в дальнем углу, Агриппина самозабвенно целовалась с Пассиеном Криспом. Паллант издалека наблюдал за ней с плохо скрываемым восхищением и чувством зависти к счастливому избраннику.
Преторианцы резко задули в трубы, заставив скучающих гостей вздрогнуть и приободриться.
Начинался обещанный бой гладиаторов.
Рабы поспешно убрали столы и расставили ложа вдоль стен. Освободилось место, достаточное для сражения одной гладиаторской пары.
Раздался визг труб и в дверях появился первый гладиатор.
— Мнестер?! — пробежал по залу удивлённый шёпот.
Актёр пробежался перед зрителями, воинственно потрясая деревянным мечом. Обнажённый торс Мнестера зачем-то был разрисован непристойными картинками, похожими на те, которые посетители старательно выцарапывают на стенах лупанаров. Лицо загримировано под рожу разбойника из народной ателланы. Мнестер дико завывал и делал вид, что хочет проткнуть кого-нибудь из зрителей деревянным мечом.
Побесновавшись немного и вызвав рукоплескания, актёр поклонился и отошёл в сторону. Трубы взвизгнули вторично, и в зал втолкнули другого гладиатора.
Это был Клавдий.
Нелепый шлем с султаном из обтрёпанного конского хвоста венчал голову дяди императора. Лицо покрывал слой ржаной муки. Короткая туника местами вымазана дёгтем и обсыпана куриными перьями. Ноги обмотаны узкими кусками полотна. Вместо щита он держал кухонную сковороду. Вместо меча… Зрители умирали от смеха. Вместо меча Клавдий судорожно сжимал короткую палку, обмотанную влажной губкой. Сей предмет используется в римских уборных, чтобы чистить зад после основательного опорожнения кишечника.
— Гладиаторы! Приветствуйте цезаря! — громко произнёс Херея, играющий роль ланисты.
Мнестер, дурачась и корча устрашающую рожу, выставил вперёд правую руку и проблеял:
— Славься, цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!
Клавдий молчал, низко опустив голову. Кассий Херея слегка подтолкнул его мечом, вложенным в ножны.
Не поднимая глаз, Клавдий пугливо шевельнул рукой и пробормотал положенную фразу. Робел и заикался при этом больше, чем всегда.
— Начинайте бой! — Калигула махнул шёлковым платком, позаимствованным у Цезонии. Гай забавно надувал щеки, показывая присутствующим: цезарю смешно, но он пытается сохранять положенную серьёзность.
Комедия боя началась.
Мнестер забегал вокруг пристыженного Клавдия, под всеобщий смех покалывая его деревянным мечом то в спину, то в живот. Клавдий неуклюже вертелся на одном месте, словно укушенный осой. Разозлившись на актёра, издевательски высунувшего язык, Клавдий замахнулся на него палкой, обмотанной губкой. Вызвал этим очередную вспышку хохота.
Сообразив, какой позорный предмет ему выдали в качестве оружия, Клавдий брезгливо отбросил палку. Мнестер, быстро изловчившись, словил её на лету. Актёр издевательски мазнул губкой по лицу Клавдия.
— Правильно! Так ему и надо! — азартно кричал Калигула. И объяснил, обращаясь к гостям: — У моего дядюшки лицо так похоже на задницу, что трудно отличить!
Публика хохотала. Но некоторые, смеясь напоказ, внутренне поёживались. Понимали: любой из них может оказаться на месте Клавдия. Император капризен и непредсказуем.
Пламя светильников слепило Клавдия. Женские украшения, белоснежные тоги мужчин, коричневые панцири преторианцев мельтешили перед его глазами безумным хороводом. Спёртый воздух пропах вином, выпитым и пролитым. Клавдий задыхался.
Мнестер уколол его мечом в зад, понукая, словно заупрямившегося осла. Клавдий побежал, гонимый одним желанием: изчезнуть! Пробегая мимо зрителей, он напрасно искал проход. Там стоят ложа, на которых лежат, хохочут и потешаются матроны и патриции. Там — столы, уставленные золотой и серебрянной посудой. Там — преторианцы, вооружённые пиками и мечами. Клавдий метался по заколдованному кругу, из которого нет выхода. Мнестер бежал за ним, размахивая палкой из уборной и делая вид, что подтирает Клавдию зад.
«После такого позора остаётся одно: умереть!» — растерянно думал Клавдий. Ему отчаянно, до боли в мозгу хотелось жить.
Он вспомнил наставника, который в отроческие годы измучил его розгами и наставлениями. «Для римлянина превыше всего честь!» — поучал строгий учитель и со свистом опускал розгу на пальцы маленького Клавдия: «Не ковыряйся в носу!» Следующий удар приходился по спине: «Не горбись!» Десятилетний Клавдий, одурев от страха и глотая сопли, слушал очередную хрию: «Муций Сцевола положил правую руку на горящую жаровню. Катон Утический разорвал на животе свеженаложенные швы и начал вытаскивать себе внутренности. Порция наглоталась раскалённых углей. Марк Атилий Регул позволил положить себя в ящик, утыканный внутри гвоздями, и спустить с горы». Национальные герои прямо-таки соревновались: как умереть повычурнее, позаковыристее. Так, чтобы у потомков от ужаса волосы на голове зашевелились.
Римляне, рождённые для славной жизни, с детства готовились к смерти. В школах настойчиво преподавали: смерть должна быть достойной; не ждите, пока вас позорно убьют; пересильте страх и умрите сами. Дети учились азбуке, старательно переписывая предложения, повествующие о чужой, непременно ужасной и героической гибели. Эти короткие поучительные истории о деяниях и смерти героев назывались греческим словом «хрия». Каждая хрия заканчивалась моралью: достойная смерть — лучшее завершение достойной жизни.
А Клавдий не хотел умирать! Пусть смеются неразумные патриции, пусть издевается женоподобный гистрион Мнестер! Стоит ли из-за этого резать вены или поглощать вредные для пищеварения предметы? Клавдию было сорок восемь, но ему казалось, что он ещё не начал жить. Он незаметно проводил дни в тесном таблинуме, пописывая исторические труды, которые никто не хотел читать. Дважды женился, но никакая женщина не любила его. Можно ли умереть, не испытав хоть однажды той великой любви, которую взахлёб расписывают поэты? Или не совершив деяние, которое прославит его в веках? Он мечтал, что историки когда-то напишут: «Так жил великий Клавдий!» вместо «Так умер несчастный Клавдий».
— Я буду жить, — бормотал он себе под нос, убегая от дурашливого Мнестера. — Макрон и Тиберий Гемелл погибли, потому что Гай рассердился на них. Моя бедная мать — тоже. Я буду смешить Гая Цезаря, и он никогда не рассердится на меня!
Приняв решение, Клавдий заулыбался. Он решил подыграть Мнестеру. Подобрал деревянный меч, который актёр выронил, ловя палку Клавдия. Попытался подражать потешному бою, который устраивают карлики и уродцы в перерыве между настоящими гладиаторскими битвами. Кувыркался по полу, делая забавные телодвижения. Нарочно падал, надеясь ещё сильнее рассмешить публику и, особенно, императора.
Наконец Клавдий изнемог. Мнестер заметил мучительную одышку толстяка и, сжалившись, сделал ему подножку. Клавдий упал. Актёр уселся на него, коленями надавив на грудь. Занёс палку, обмотанную губкой, и вопросительно посмотрел на Калигулу.
— Потешили вы меня! — давясь смехом, воскликнул Гай.
Призывая гостей к молчанию, он привстал и высоко поднял правую руку, сложенную в кулак. Неспешно повернул её большим пальцем вниз. Этот жест обычно обозначал: поверженного гладиатора следует добить!
Мнестер кивнул. Поднял вверх палку и, под вой толпы, ткнул губкой в лицо Клавдию.
Заиграла труба. Бой окончился.
Мнестер побежал по кругу, подражая гладиатору-победителю. Калигула бросил ему мешочек с золотыми монетами. Подражая императору, патриции швыряли актёру деньги. Они со звоном падали на пол и закатывались под столы и ложа. Одна матрона вытащила из уха драгоценную серьгу и подала пробегающему мимо Мнестеру.
- Предыдущая
- 60/90
- Следующая
