Ночи Калигулы. Восхождение к власти - Звонок-Сантандер Ирина - Страница 77

• Предыдущая
• 77/79
• Следующая

Попрощавшись с императором, торжественно произнеся вслух его имя, люди обращались к Калигуле. И улыбались, оглядывая его статную высокую фигуру.

— Слава тебе, Гай Цезарь! — звонко выкрикнула одна молодая женщина, поцеловав руку Гая. — Ты, сын великого Германика, наше упование!

Примеру её последовали другие.

— Живи долго, голубчик, — шамкала беззубым ртом древняя старуха, вцепившись костлявыми руками в темно-серую траурную тогу Калигулы. — И будь таким, как твой отец!

— Облегчи нашу жизнь! Помоги нам! — сыпалось со всех сторон. — И славься! Славься!

— Добрый Гай, благородный Гай…

Калигула радостно улыбался, отвечал на приветствия, пожимал руки, тянущиеся к нему. С нескрываемым удовольствием оглядывал свежих красивых поселянок. И ликовал, принимая народную любовь. Любовь эта на самом деле относилась не к нему, а к покойному отцу, Германику. Но сейчас Гай не особо стремился к размышлениям над подобным обстоятельством.

По вечерам толпа не уменьшалась. То тут, то там зажигались можжевёловые факелы, похожие на огромные звезды в темно-синей италийской ночи. В темноте приветствия Калигуле становились откровеннее и горячее. А недоброжелательство к Тиберию проявлялось сильнее.

— Хорошо сделал старый козёл, что помер, — вполголоса проворчал дряхлый старик, помнивший, наверное, ещё молодого Августа.

— Вместо роскошных носилок — протащить бы его крюками до позорной лестницы! — недоброжелательно отозвался другой, помоложе. — Так, как по повелению Тиберия тащили стольких невинных!

— В Тибр Тиберия! — громко выкрикнула кучка молодых озорников.

Толпа одобрительно засмеялась. Уж слишком точным было созвучие названия реки и имени ненавистного императора. Калигула тоже смеялся. Только Тиберий Гемелл плакал, затравленно оглядываясь и вытирая слезы, текущие из огромных светло-серых глаз.

Приближаясь к Риму, траурная процессия разрасталась. Она казалась уже не чёрным червём, а огромной извивающейся гидрой, ползущей по Виа Аппия. Вместо положенного плача над процессией звучал неподобающий смех и выкрики, славящие Гая Цезаря Калигулу. Обгоняя шествие, в Рим летела весть о смерти императора. И вместе с ней новая шутка: «В Тибр Тиберия!»

Бежали по улицам Вечного города ликторы в тёмных тогах, сзывая на похороны граждан всех возрастов и сословий.

— Добрые квириты! — кричали они. — Кому угодно посмотреть на похороны великого Тиберия Цезаря — спешите на Форум! Покойного принцепса уже выносят из Палатинского дворца!

Услышав призыв, римляне и римлянки доставали из сундуков чёрные и серые одеяния.

Форум был полон. Преторианцы криками и толчками расчищали дорогу, освобождая широкий проход для траурной процессии. Сначала, как и положено, шли музыканты и плакальщицы. Флейтисты играли, старательно надувая щеки. Женщины в чёрном громко стенали о Тиберии. Узнав храмы и арки Форума, они усилили рыдания. И с треском рвали на себе одежды, обнажая груди, полные или обвислые. Зрелище это весьма позабавило присутствующих мужчин.

Толпа взволновалась, загудела. Над головами квиритов торжественно проплыли носилки с телом Тиберия. Венки, сплетённые из веток кипариса, укрывали ноги. Желтоватый воск маски точно повторял знакомые всем, надменные черты лица: крупный нос с горбинкой, впавшие щеки, презрительно оттопыренная нижняя губа. Только гнойных прыщей, безобразивших внешность покойного императора, не было на восковой маске.

Люди суеверно замирали, когда неживое восковое лицо проплывало мимо них. Отцы поднимали на плечи маленьких детей:

— Смотри, как хоронят императора!

— Сейчас его сожгут!

И тихие злые голоса пронизывали насквозь собравшуюся толпу:

— Надо было раньше сжечь его живьём!

Квириты притихли, завидев родственников императора, идущих за носилками. С любопытством разглядывали внучек — молодых пышноволосых красавиц в чёрных туниках и белых покрывалах. Насмехались над Тиберием Гемеллом, втихомолку награждая его неприличным прозвищем Дурачок. И откровенно радовались, узнавая Калигулу.

— Славься, сын Германика! — раздавались крики.

Носилки установили у погребального костра, приготовленного из веток сосны и кипариса. На Форуме пронзительно пахло хвоей и сосновой смолой, пропитавшей ветки.

Калигула поднялся на ростральную трибуну. Тёплый апрельский ветер развевал рыжие кудри. Он не был грустен. Да и не старался напустить на лицо выражение скорби. Гай видел, что никто не оплакивал Тиберия. Только наёмные плакальщицы — потому, что им за это уплачено.

— Тиберий Юлий Цезарь, принцепс и император, скончался! — торжественно начал он. — Почти двадцать три года правил он империей. Он покорил Иллирик и Паннонию. В правление Тиберия Германик, мой отец, сильной рукой принудил к повиновению варварские германские племена. И, мстя за гибель легионов Квинтилия Вара, пленил варварских вождей. Тиберий Цезарь был мудрым правителем… — Гай запнулся, разглядев угрюмые лица слушателей.

— …Но добродетели его потускнели, соседствуя с ошибками! — закончил он. Гул одобрения пронёсся по переполненному Форуму. — Ошибки Тиберия я постараюсь исправить, если волею богов стану принцепсом. Несправедливость — заглажу. То хорошее, что было в предыдущем правлении, сохраню и приумножу!

Звонкий голос Калигулы потонул в шуме толпы.

— Слава Гаю Цезарю! — раздавались крики.

— Ты — наш принцепс и император!

Краем глаза Калигула посмотрел на Юлию Друзиллу. Она, как и все, была взволнована до слез. Друзилла оставила руку мужа, на которую прежде опиралась, и подалась вперёд. Зеленые глаза влажно сияли, обратившись к любимому брату.

«Любовь моя! — зачарованно подумал Калигула. — Теперь все изменится! Нам незачем больше прятаться. Отныне я — божественный император, а ты — моя богиня!»

Гай сошёл вниз. Ноги его, вместо патрицианских башмаков или удобных сандалий, были обуты в солдатские калиги. Старые легионеры, служившие некогда в войсках Германика, умилённо всхлипывали, видя Гая Цезаря в той же обуви, которую носили они.

— Слава Цезарю Калигуле! — возбуждённо кричали солдаты, сразу вспомнив прозвище, которое много лет назад дали мальчику, растущему в военных лагерях.

— Слава Цезарю Калигуле! — неистово подхватила толпа.

Калигула подошёл к траурным носилкам, которые, соблюдая необходимые предосторожности, либитинарии взгромоздили на погребальный костёр. Гай смотрел не на восковую маску, повторяющую черты лица покойника, а на триумфальную тунику, причудливо расшитую узором из пальмовых ветвей. На руки, сложенные на груди и уже подёрнутые тлением.

В маске, напротив рта, имелось отверстие, формою напоминающее узкий продолговатый овал. Посреди тишины, охватившей Форум, Гай просунул в отверстие сестерций. Пальцы неприятно коснулись мягких, холодных губ мертвеца. Этой монетой, на которой отчеканен его собственный лик, Тиберий заплатит лодочнику Харону за перевоз в царство теней.

Отвернувшись от покойника, Калигула уткнулся лицом в левую руку, приподнятую и согнутую в локте. И замер в позе, которую принимают актёры, когда изображают на подмостках скорбь. Можжевёловый факел, горящий в правой руке, коснулся кипарисовых ветвей. Затрещала горючая смола. Пламя охватило костёр и носилки, установленные на нем. Калигула увидел, как огонь расплавил маску. Жёлтый воск исказился, принял форму пугающей гримасы. И потёк вниз, на секунду обнажив истинное лицо мёртвого Тиберия. И сразу же чёрный густой дым закрыл тело.

Через час от Тиберия осталась лишь горстка пепла и чёрные обгоревшие кости. Внучки, Юлия Друзилла, Юлия Агриппина и Юлия Ливилла, собрали их, омыли вином и сложили в серебрянную урну.

Калигула постоял немного, наблюдая за грациозными движениями сестёр. Серым пеплом покрылись тонкие пальцы Друзиллы. Но даже так они казались Гаю прекраснейшими в поднебесном мире.

Тщательно пряча под улыбкой боязнь и опасение, Калигула пересёк Форум и вошёл в Сенатскую курию. Макрон появился неизвестно откуда, вынырнул из многоголосой толпы и очутился рядом с Гаем. Калигула доброжелательно улыбнулся префекту претория и положил руку ему на плечо, прикрытое коричневым кожаным панцирем. Достигнув двадцати четырех лет, Гай Цезарь сравнялся ростом и шириною плечей с сильным, крепким Невием Макроном. Только лицо, гладко выбритое, капризное и изнеженное, резко отличалось от смуглой, выдубленной солнцем и ветрами кожи бывшего солдата.

• Предыдущая
• 77/79
• Следующая