Андреевское братство - Звягинцев Василий Дмитриевич - Страница 158

• Предыдущая
• 158/189
• Следующая

– Ранены? Где? Кто вы?

– Во время перестрелки у посольства. Вы ее слышали, надеюсь? Мы ехали на автомобиле, в него бросили гранату...

– Просто ехали и все? Говорите лучше правду. Вы кто – троцкисты или из тех, из других? Почему пришли именно ко мне?

– Это долгий разговор. Если угодно, я расскажу все. Но помогите сначала хотя бы женщине...

– Нет, – ответил мужчина спокойно. – Я вам не буду помогать. Кем бы вы не были. Меня теперь ничего не касается. Я бывший статский советник. В молодости служил в гвардии. Штаб-ротмистр, лейб-улан. Так что стрелять умею, имейте это ввиду. Мой старший сын погиб на фронте в пятнадцатом году. Младшего расстреляли большевики в восемнадцатом. Осталась одна дочь. Я вас пущу, следом придут... не знаю кто, все равно, и увезут меня на Лубянку, за помощь врагам революции. Или наоборот. Уходите. Каждый сам хоронит своих мертвецов... Чем больше вы будете убивать друг друга, тем лучше. Уже неделю я с нетерпением жду, когда же начнется очередная Варфоломеевская ночь...

Голос его был настолько ровен и равнодушен, что я понял – уговаривать старика бессмысленно. Но и отступить уже не имел возможности.

– Зачем же вы вообще открыли? – спросил я.

– Дурацкие пережитки прошлого, как сейчас принято говорить. Подумал, вдруг действительно женщина, случайная прохожая, ранена шальной пулей. А тут вы... Опять обычная советская ложь и провокация.

Он сделал движение, чтобы шагнуть назад и захлопнуть дверь, не отводя от моего живота револьверный ствол. Он даже придавил спусковой крючок, потому что изогнутый клюв курка шевельнулся и чуть приподнялся.

– Подождите. Все не совсем так, хотя вы и правы в главном. Мы не красные, не те и не другие. Я вам все объясню, но сначала помогите. Ей нужна перевязка, что-нибудь укрепляющее сердце, ну я не знаю... Положите ее где-нибудь, я побегу искать врача. Есть же в вашем районе частнопрактикующий врач? Я вам денег дам, сколько угодно...

– Зачем мне ваши деньги? Когда я просил районного комиссара ЧК отпустить моего сына, взятого на улице заложником, он, знаете ли, не снизошел. Ну а я тоже не Христос...

Я мог бы отнять у него револьвер, даже убить, только зачем? Умножение зла, не больше. И старик по-своему совершенно прав... Не знаю, уловил ли он мое душевное движение, но словно бы заколебался. Пробормотал что-то неразборчиво. По-моему – просто выругался.

– Вот там, видите – флигелек, – он указал стволом револьвера. – Замок там хлипкий. Сломайте его и заносите свою... даму. Если что – я ничего не знал о вас. – Еще помолчал. – Схожу, посмотрю, что там у меня есть. Бинт, кажется и йод. Не знаю...

... Людмила лежала на узком топчане, накрытом старым шерстяным одеялом, обнаженная по пояс. В углу, потрескивая, разгоралась буржуйка, старик стоял рядом и без любопытства смотрел на ее большие – в других обстоятельствах весьма соблазнительные груди.

Я обработал края раны йодом, забинтовал как можно туже, израсходовав два больших рулона бинта. Я слышал, что если пробито легкое, надо изолировать рану от доступа воздуха. Только, наверное, все это напрасно. Кровь из уголка рта сочилась не переставая. И пульс явно слабел. Но женщина пока оставалась в сознании. Никаких сердечных средств, кроме настойки валерианы и ландыша, у статского советника, конечно, не оказалось, да и были ли они в то время вообще?

– Займитесь собой, – сказал наконец старик, – а я попробую найти врача. Живет тут один, насколько я знаю, в сексотах не числится... Пока не вернусь, из флигеля не выходите. И в дом войти не пробуйте. Там только дочь, но у нее ружье, заряженное картечью. Простите, доверять вам не имею оснований...

Он с сомнением покачал головой и вышел на улицу. Я накрыл Людмилу ветхой, но чистой простыней, а сверху своим пиджаком.

– Интересный старик, да? – с трудом выталкивая слова, не только из-за раны, но и сжимавшей грудь повязки, прошептала она. – А он ведь совершенно прав. Ему надо радоваться тем сильнее, чем больше нас подохнет. А он еще за врачом пошел. Но я ведь все равно умираю, да?

– Глупости. Вот придет врач...

– Да чем он поможет? Операцию ведь не сделает, а в больницу меня везти... побоится.

– Чего ему бояться? Скажет, что на улице раненую подобрал. А пока до ГПУ эта информация дойдет, мы тебя выручим. Лишь бы операцию сделали.

– Нет, не утешай меня. Так и должно было кончиться. Я сама виновата. Все-таки нужно было или отдать тебе фотопленку и отпустить по добру, или там же и застрелить. Ошибка в выборе цели. Все могло быть иначе. Я догадывалась, что ты подставка. Душа подсказывала – не связывайся. Не послушалась. Все и всегда пользовались энтузиазмом дураков. Сначала думала – дурак ты, потом поняла, что – я. А легла с тобой, потому что так захотела. Расслабилась впервые за... Не помню, год, два, больше... У нас хорошо получилось. Другие мужики здесь просто кобели. Быстрее, быстрее – и в сторону. Можно было все изменить. Не сдавать тебя, а наоборот... Бросить все и сбежать. С тобой. Ты денег хотел заработать? У меня денег много. На двоих на всю жизнь хватит. Идеи – плевать на все идеи. Я бы тебя уговорила, ведь правда?

Я кивнул. Щеки у нее разгорелись, она покашливала все чаще, и тогда лицо у нее мучительно кривилось. Похоже, скоро потеряет сознание. Язык уже заплетался.

Я намочил тряпку в ведре, положил ей на лоб. Людмила благодарно кивнула.

– Ты бы согласился. Ты меня не любишь, а я вот, кажется, да... Сама поражаюсь. Думала, давно разучилась, и надо же... Ну, в постели любовь не обязательна. Года два-три мы бы с тобой продержались. Я тебя в Торунь повезу. У меня там дом. Торунь – красивый город...

– Знаю, я там был. Там Коперник родился, костел есть, такой громадный, красный, ратуша с часами, стена высокая и городские ворота к реке выходят...

– К Висле... Правда, был... Видел. Все так и есть. У меня дом недалеко от рыночной площади. Из окна Вислу видно. Скоро поедем. Я мечтала быть польской Жанной д'Арк, не получилось. Теперь буду... – она снова захрипела и наконец потеряла сознание.

Сделать я все равно ничего не мог, просто сидел возле нее и курил, пуская дым в сторону приоткрытого окна, и вспоминал красивый город Торунь, где оказался двенадцать лет назад, всего на один вечер и две половинки двух дней. Ничего, кроме тех достопримечательности, о которых сказал сейчас Людмиле, нет, теперь уже окончательно Ванде, я и не запомнил. Осталось только впечатление – миниатюрный, как макет в архитектурном музее, средневековый город, в котором можно с приятностью провести несколько дней. Но вот как там жить постоянно, да еще с такой женщиной, как она – не представляю.

• Предыдущая
• 158/189
• Следующая