Госпожа Абу-Симбела - Жак Кристиан - Страница 58

• Предыдущая
• 58/67
• Следующая

— Ты поведешь себя, как вор?

— Только Яхве может меня судить.

— Какая вера могла мы оправдать такое действие?

— Ты не способен ее понять. Лучше уступи.

— Фараонам удавалось пресекать фанатизм и нетерпимость, смертельные яды, разъедающие сердце человека. Ты не опасаешься, как я, последствий абсолютной и окончательной истины, вера в которую навязывается одними людьми другим?

— Выполни волю Яхве!

— Неужели у тебя больше нет ничего, кроме угроз и поношений на устах, Моисей? Что стало с нашей дружбой?

— Меня интересует только будущее, и это будущее — исход моего народа.

— Уходи из дворца, Моисей, и не появляйся больше предо мной. Не то я буду считать тебя мятежником, и суд вынесет тебе наказание, применяемое к виновникам беспорядка.

Объятый гневом, Моисей прошел через ворота дворца, не поприветствовав придворных, которые охотно обменялись бы несколькими словами с ним, и вернулся в свое жилище в еврейском квартале, где его ждал Офир.

Приспешники мага рассказали ему о неудаче и смерти Меба. Но последний отчет, написанный сановником, содержал интересную информацию: во время церемонии в храме Птаха в Мемфисе Меба убедился, что Ка освободился от магической защиты, созданной Сетау. Конечно, должность верховного жреца защищала его от темных сил; но почему бы Офиру не испытать удачу?

— Рамзес уступил? — спросил маг.

— Он не уступит никогда! — ответил Моисей.

— Рамзес не знает страха. Эта ситуация останется без изменений, пока мы не обратимся к насилию.

— Мятеж...

— У нас есть оружие.

— Евреи будут уничтожены.

— Кто говорит об открытом бунте? Нужно использовать смерть, она явится десятым и последним несчастьем, обрушившимся на Египет.

Ярость Моисея не спадала. И слушая угрожающие слова Офира, он полагал, что слышит голос Яхве.

— Ты прав, Офир, нужно ударить так сильно, чтобы Рамзес был вынужден освободить евреев. В полночь, в ночь смерти, Яхве пройдет по Египту, и умрут все первенцы.

Офир столько ждал этого момента! Наконец он отомстит за поражения, которые ему нанес Фараон.

— Одним из первых, старший сын Рамзеса и его вероятный наследник. До сих пор он пользовался магической защитой, и я никак не мог преодолеть ее. Но теперь...

— Рука Яхве не пощадит его.

— Мы должны обмануть, — предложил Офир, — пусть евреи братаются с египтянами, как когда-то, и пусть воспользуются этим, чтобы забрать много драгоценных вещей. Они нам потребуются во время исхода.

— Мы отпразднуем Пасху, — объявил Моисей, — и украсим наши дома красными букетами иссопа, окропленными кровью животного, принесенного в жертву в честь праздника. В ночь смерти злой дух пощадит эти жилища.

Офир поспешил в свою лабораторию. Благодаря кисточке, украденной у Ка, магу, возможно, удастся вызвать паралич у старшего сына Рамзеса и заставить его уйти в небытие.

Игра тени и света оживляла сад, делая Нефертари еще более красивой. Таинственная и величественная, прохаживаясь среди деревьев и цветов с грацией богини, она была счастлива. Однако, когда Рамзес поцеловал ей руку, он сразу почувствовал ее недовольство.

— Моисей не прекратил угрожать нам, — прошептала она.

— Он был моим другом, и я не могу поверить в его испорченную душу.

— Я тоже, я испытываю уважение к нему, но разрушительный огонь исходит из его сердца, именно этого я опасаюсь.

С озабоченным видом Сетау подошел к царской чете.

— Прости меня, я привык говорить прямо: Ка болен.

— Это серьезно? — спросила Нефертари.

— Я опасаюсь этого, Ваше Величество; мои снадобья не помогают.

— Ты хочешь сказать...

— Не будем обольщаться: это порча.

Дочь Исиды, чародейка по призванию, Великая Супруга Фараона поспешила к изголовью старшего сына Рамзеса.

Несмотря на боль, верховный жрец Птаха сохранял достоинство. Лежа на низкой постели с искаженными чертами лица, Ка прерывисто дышал.

— Мои руки неподвижны, — сказал он Нефертари, — и я не могу больше двинуть ногой.

Царица положила руки на виски юноши.

— Я дам тебе всю свою энергию, — пообещала она, — мы вместе будем бороться против смерти. Я дам тебе свое счастье, свою жизнь, и ты не умрешь.

В хеттской столице переговоры продвигались очень медленно. Хаттусили оспаривал каждый пункт, написанный Рамзесом, предлагал другую формулировку, упорно боролся с Аша, с трудом приходил к согласию, взвешивая каждое слово. Путухепа добавляла свои замечания, разгорались другие споры.

Аша сохранял невозмутимое спокойствие. Он осознавал, что присутствует при подготовке мира, от которого зависело счастье всего Ближнего Востока и большей части Азии.

— Не забывайте, — напомнил Хаттусили, — что я требую выдачи Урхи-Тешшуба.

— Это будет последним пунктом для обсуждения, — ответил Аша, — когда мы подпишем соглашение по всему договору.

— Замечательно... Но вы убеждены, что император полностью доверяет вам?

— Если бы он допустил этот промах, был бы он императором хеттов?

— Читая мои тайные мысли, не подвергаете ли вы опасности исход переговоров?

— У вас есть тайные мысли, Ваше Величество, и вы пытаетесь добиться договора более благоприятного для хеттов, чем для Египта... Моя роль состоит в том, чтобы установить равновесие на чашах весов.

— Тонкая игра... может быть, обреченная на неудачу.

— Будущее мира... вот что доверил мне Рамзес, вот что находится в наших руках, Ваше Величество.

— Я спокоен, рассудителен и упрям, мой дорогой Аша.

— Я такой же, Ваше Величество.

Серраманна больше не покидал помещения, выделенного для его наемников. Лишь позволял себе некоторые развлечения с женщинами из харчевни, но удовольствию не удавалось оторвать его от навязчивой идеи: противник неизбежно совершит ошибку, и он должен быть бдительным, чтобы воспользоваться этим.

Болезнь Ка повергла сарда в глубокую печаль; все, что касалось несчастий царя и его близких, приводило его в расстройство, как если бы царская семья была его собственной, и он топал ногами, разозленный, что не мог раздавить врагов Рамзеса.

Один из наемников пришел с донесением.

— У евреев происходят странные вещи...

— Объясни.

— На дверях их домов видны следы красной краски. Я не знаю почему, но подумал, что это могло бы вас заинтересовать.

— Ты хорошо сделал. Приведи ко мне Абнера под любым предлогом.

Дав свидетельские показания в пользу Моисея, каменщик Абнер, имевший склонность грабить своих братьев-евреев, больше не заставлял говорить о себе.

Опустив голову, он чувствовал себя как не в своей тарелке.

— Может быть, ты совершил преступление? — спросил Серраманна грозным тоном.

— Нет, нет, господин! Мое существование так же незапятнанно, как белое платье жрецов.

— Тогда почему ты трясешься?

— Я только презренный каменщик и...

— Этого достаточно, Абнер; почему ты запачкал дверь своего дома красной краской?

— Это случайно, господин!

— Случайность, которая повторилась на десятках других дверей! Прекрати принимать меня за идиота.

Гигант-сард заставил хрустеть суставы своих пальцев, еврей подскочил.

— Это... это обычай!

— А, да... А если бы мой обычай заключался в том, чтобы отрезать тебе нос и уши?

— Вы не имеете на это права, суд вас обвинит.

— Чрезвычайное обстоятельство: я расследую порчу, наведенную на старшего сына Рамзеса, и я бы не был слишком удивлен, узнав, что ты замешан в этом.

Судьи выказывали большую суровость против тех, кто практиковал черную магию; Абнер подвергался риску тяжелого обвинения.

— Я не виновен!

— С твоим прошлым было бы трудно в это поверить.

— Не делайте этого, господин, у меня семья, дети...

— Или ты говоришь, или я обвиняю.

• Предыдущая
• 58/67
• Следующая