Берег слоновой кости - Жаколио Луи - Страница 6
- Предыдущая
- 6/30
- Следующая
— И вы начинаете, — сказал он, — привыкать к жизни в зарослях, опасности которой только увеличивают привлекательность. Я уверен, что если вы приедете благополучно, то мы расстанемся не без сожаления, и может быть мы недолго останемся в разлуке.
— Мы об этом думаем, — ответил Барте задумчиво. — О, если бы у нас были необходимые инструменты для вычисления широт, определения пути, удобная лодка и хорошее оружие!..
— И средства сохранить удивительные образцы фауны и флоры этих стран, — продолжал Гиллуа.
— Ну, что ж тогда? — спросил Лаеннек, который выразил свое мнение в шутку.
— Мы осмотрели бы, — ответил молодой офицер со вздохом сожаления, — те плоскогорья, где три большие африканские реки берут свое начало.
— Я никогда не мог понять, господа, — сказал бывший моряк, вдруг задумавшись; — какие причины могли побуждать некоторых людей, любимых и уважаемых в своей стране, оставлять свои семейства, своих друзей, чтобы путешествовать в этих ужасных странах, где по большей части они жалко погибают, пожираемые лютыми зверями, или убитые какой-нибудь хищной ордой. Слышал я, что они едут осматривать реки и изучать растения и животных; но во всем этом нет недостатка и у нас. Растения все растут одинаково, а чтобы узнать, что одни животные едят траву и плоды, а другие мясо, — нет надобности заезжать так далеко. Разве вы думаете, что вода в Конго не такая, как в наших бретанских ручьях, а что рыбы живут здесь не так, как у нас? Негры уверяют, что все эти путешественники торгуют невольниками, осматривая страну для того, чтобы установить сношения, и я всегда думал, что они правы. Что касается меня, то без моего несчастного приключения в Сан-Паоло-де-Лоанда мне никогда не пришло бы в голову жить в этой дьявольской стране, и я должен вам признаться, что ваши последние слова привели меня в глубочайшее удивление.
— Любезный проводник, — ответил ему Гиллуа с улыбкой, — кроме любви к науке, которой вы, может быть, не поймете, есть закон природы, толкающий человека вперед, и часто, без его ведома, заставляющий его подготовлять новые области для переселения будущих поколений. Страны, по которым он ступает в продолжение столетий, нуждаются наконец в удобрении и отдыхе, как земледельческие поля; лишая леса землю, на которой мы живем, мы осушаем наши реки, дожди становятся реже, и земля, лишенная производительных сил, становится мало-помалу песчаной и бесплодной. Таким образом, по необходимости перемещаются великие центры цивилизации; из старой Азии, в которой сосредоточивалась вся жизнь древних, мало-помалу удаляется центр культуры: мать жертвовала собой в пользу своей дочери Европы… Где теперь народы, покрывавшие Халдео-Вавялонию и большие плоскогорья Центральной Азии? После Европы придет очередь Америки, после Америки — Африки и Океании. Потом когда-нибудь земля, живущая только движением и преобразованиями, поднимет из своих вод новые материки, зальет старые, и племена, спасшиеся от этого нового потопа, будут продолжать человеческий род на новой и плодородной почве. А мы, их предки, будем им являться сквозь туман преданий, как угасшая раса гигантов. Полюсы ждут среди своих льдов, каждое столетие незаметно перемещающихся, того часа, когда солнце возвратит им вечную весну и бесконечную растительность. В ожидании этого перерождения природы, которая разрушит свое создание, для того, чтобы помолодить его, которая двинет океан и моря на оскудевшие земли, человек продолжает свое дело и мало-помалу захватывает все обитаемые страны… Путешественники — это пионеры, приготовляющие местности, куда устаревшие нации будут впоследствии посылать своих детей. Одни странствуют по земному шару, побуждаемые приманкой прибыли; они ищут золото, слоновую кость, черное дерево и перламутр; другие, побуждаемые благородным честолюбием прославить свое имя, изучают географические условия и произведения неизвестных стран; третьи, как вы, любезный Лаеннек, брошены туда случайностью. Но как ручьи соединяются для того, чтобы составить реку, — настанет день, когда вся эта нестройная деятельность принесет свои плоды: неизвестный край созреет для цивилизации, и эмигранты устремятся по дорогам, которые проложили для них. Вы сами, не подозревая того, трудитесь деятельно для этого великого дела. Много лет показывая неграм этих стран человека другой расы, приучая их к вашим странствованиям, вы облегчаете попытки ваших преемников. Вы бессознательный Ливингстон, но это не мешает вам класть ваш камень для общего здания.
— Ах! — сказал Лаеннек, восхищенный этими словами, хотя не совсем понимая их смысл, — будь у меня только маленький, но хорошо вооруженный отряд в триста человек европейцев, я провел бы их через всю Африку.
— В таком случае, — возразил Гиллуа, — вы принесли бы более вреда, чем пользы.
— Как это?
— В странах, составляющих антипод с нашей цивилизацией, среди диких народностей, которые все-таки имеют право жить со своими обычаями и странными привычками на земле, где родились, только преданность одинокого путешественника полезна, гуманна, одна она может принести какой-нибудь результат. Один человек не может обращаться к силе в интересах своей безопасности; он вынужден уважать предрассудки, предания, верования народов, посещаемых им, и приучает их видеть в нем существо высшее, но безвредное… Первые пионеры оставляют, может быть, там жизнь, но вторые, наконец, пролагают путь, а третьи — успевают поселиться… Таким образом и поступали Мунго-Парк, майор Ленг, Рене Калье, Грант и Спик, Ливингстон, Камерон и много других. Путешествуя же, напротив, с отрядами в триста или четыреста человек, вооруженных с ног до головы, вы распространите ужас на вашем пути, истребите народонаселение, хотя находящееся еще в состоянии варварства, но имеющее такое же право, как и вы, жить на своей земле и запрещать доступ к себе тем, кто приходит в таком воинственном виде. Вы не думаете ведь, чтобы во Франции позволили прогуливаться тремстам неграм, вооруженным, как на войну.
— На них выслали бы жандармский эскадрон, — перебил Барте.
— Зачем же требовать вам от боязливых и суеверных дикарей того, чего вы не можете получить от цивилизованной нации… Сплетем венки тем путешественникам, которые идут одни, это пионеры прогресса и будущности, но выкинем из рядов человечества те разбойничьи отряды под начальством авантюристов, которые под предлогом открытий, отправляются воевать в центр Африки и сжигают целые деревни за то, что они не пускают их на свои земли. Эти люди достигают только одного результата: они готовят верную смерть для всякого европейца, который захочет потом следовать по одной дороге с ними.
— Вы правы, друг мой, — продолжал молодой офицер, — толпа, восхищающаяся издали этими мнимыми учеными экскурсиями, идущими с карабином и пушкой, не знает вообще, при каких условиях делаются эти экспедиции. Нет ни одного жителя в центре Африки, который не знал бы, что все эти стада невольников, увозимых на берега уже несколько столетий, предназначаются белым людям, покупающим их, для того, чтобы заставлять работать, и надо признаться, к нашему стыду, что до самого последнего времени мы давали знать о себе неграм только как торговцы человеческим мясом. На каждого белого негр смотрит как на врага, который похищает его у семьи, у обрабатываемых им полей, и этот-то общий страх делает столь трудным путешествия внутри африканского материка. Я слышал эти подробности от старого пионера, который объехал целый свет и уверял меня, что страх попасть в неволю — главная причина ненависти негра к европейцам. Если вы путешествуете один, — говорил он мне часто, — вас принимают за шпиона, высматривающего, много ли жителей в краю и прибылен ли торг людьми, и тогда стараются освободиться от вас; если вы являетесь с многочисленным отрядом, все мирные, земледельческие племена бегут при вашем приближении, а если в деревне живут воины, все вооружаются и нападают на вас. Все правительства в центре Африки феодальны и имеют три касты, встречающиеся в колыбели всех народов — воинов, жрецов, крестьян.
- Предыдущая
- 6/30
- Следующая
