В трущобах Индии - Жаколио Луи - Страница 12
- Предыдущая
- 12/152
- Следующая
Увидя великолепного зайца, имевшего неосторожность вынырнуть из чащи в каких-нибудь тридцати шагах, Боб Барнет свалил его на землю с быстротою молнии и, положив его в сумку, продолжал путь к намеченному им месту в глубине долины. В начале пути он то и дело встречал небольшие плато, которые значительно облегчали ему путь, но мало-помалу спуск становился все более и более крутым и ему пришлось оставить в покое свой карабин, чтобы с помощью веток кустарников и стеблей бамбука удержаться от более быстрого, чем он желал, спуска в глубину долины. Там далеко, как только он мог видеть, тянулись перед ним огромные пространства лесов с густою листвою, которые шли волнообразно, соответственно волнообразной поверхности почвы, и тянулись вплоть до прохода Аноудхарапура, который заканчивался на востоке чем-то вроде цирка, окруженного недостижимыми лощинами, откуда можно было выйти только через этот проход или поднявшись по крутому склону, выбранному Барнетом для своего спуска.
Бассейн этот, который образует продолговатый параллелограмм, имеет не более четырех-пяти миль ширины, но тянется в длину на шестнадцать миль, начиная от Соманто-Кунта до развалин города Аноудхарапура, выстроенного у самого выхода этого огромного углубления земли, которое представляет собою как бы целое море зелени, окруженное почти вертикальными горами. Выйти из него можно было только через проход, о котором мы говорили, так как лощина, выбранная Барнетом для спуска, требовала предосторожности, сопряженной с такой силой мускулов, что ее никоим образом нельзя было считать проходимой дорогой.
Можно было подумать, будто природа преднамеренно устроила здесь убежище для хищных зверей, чтобы они могли жить и развиваться там, где человек не мог нарушить их покоя. Вот почему здесь было всегда любимое местопребывание тысячи тигров, леопардов, черных пантер; отсюда взбирались они ночью по крутым склонам и рассыпались группами по окрестностям, чтобы взять налог со стада туземцев, когда почему-либо им не благоприятствовала охота на оленей, вепрей, пекари и мелкую дичь, как зайцы, дикие козы и т.д. Здесь водились также большие стада диких слонов, владения которых тянулись до озера Кенделле, в провинции Тринквемале. Можно было здесь встретить несколько пар больших индийских носорогов, предки которых жили по всей Азии в конце третичной эпохи; но не вследствие охоты на них человека, а вследствие изменившихся условий жизни. Но в то же время ничто не мешало им свободно жить и развиваться в джунглях и уединенных местах Индии и Цейлона.
Здесь было то самое место, о котором никто не мог похвалиться, что прошел его вдоль и поперек и откуда, по словам Рама-Модели, не вернулся ни один охотник, и куда Барнет отправился для любимого своего занятия. После двух часов невероятных усилий и упражнений, достойных акробата, генерал спустился наконец в глубину долины.
— God blass me! — воскликнул он, подняв голову, чтобы рассмотреть путь, по которому он пришел. — Как же я поднимусь теперь туда наверх?
Но он не долго думал над этим и поспешил к болоту, которое заметил еще с вершины плато. Все место это окружено было ротангом и бамбуком, что давало ему возможность пробраться туда, не обратив на себя внимания болотных жителей.
Первый взгляд, брошенный им сквозь листву растений, привел его в неописуемый восторг… Стаи чирков, ржанок, водяных курочек забавлялись в воде и щипали траву болота, не подозревая о его присутствии… Но… какая радость для гурмана! В одном из уголков болота спокойно отдыхала, довольная тем, что наполнила свой желудок, целая стая исполинских уток, которая ростом больше обыкновенного гуся и которых, благодаря их вкусному, сочному мясу, прозвали в Индии браминскими утками.
Дрожа от волнения, как охотник-новичок, Боб Барнет поспешил зарядить свой карабин дробью № 3, считая ее достаточной в виду небольшого расстояния, тридцать-сорок метров не более, от того места, где находились его жертвы. Примостившись на земле таким образом, чтобы можно было стрелять в горизонтальном направлении, он прицелился в самую густую часть стаи. Перед тем, как стрелять, он, по обыкновению всех охотников, приподнял слегка пыж, чтобы дробь, менее сжатая, рассыпалась на более широкое пространство. Из воды виднелись только головы и шеи уток, которые были так неподвижны, что их можно было принять за верхушки кольев, погруженных в тину.
Он выстрелил и — удивительная вещь! Птицы, никогда, вероятно, не слышавшие ружейного выстрела и принявшие его за гром, который так часто бывает на Цейлоне, где редкий день проходил без грозы, ни на одну минуту не поднялись с болота, чтобы искать себе убежища в другом месте, а повернули головы в одну, затем в другую сторону, не высказывая при этом особенного беспокойства.
Не то совсем получилось, когда Барнет, раздвинув листву, чтобы посмотреть на результаты своего выстрела, показался вдруг на берегу болота. Оглушительный шум крыльев и разных голосов встретил его появление, и все птицы, как большие, так и малые, мгновенно поднялись на воздух и перелетели за сто метров от того места, где они сидели перед этим.
Боб торжествовал: после отлета их на поверхности воды плавали семь трупов браминских уток и три серьезно раненых барахтались в траве, куда они еле добрались после тщетных попыток улететь. Добить раненых и поднять убитых было делом нескольких минут, так как болото не было глубоко в этом месте. Заяц и десять исполинских уток составляли порядочный груз для Барнета. Он боялся, что не будет в состоянии подняться на Соманта-Кунта со всей этой дичью, а потому глубоко вздохнул с сожалением при мысли о том, что вынужден будет оставить часть этих прекрасных птиц. Тут у него мелькнула неожиданная мысль: солнце стояло еще очень высоко на горизонте, а гимнастические упражнения, которым он предавался недавно, развили в нем сильный аппетит; желудок его давным-давно уже позабыл об утренних рисовых лепешках. Он чувствовал, что сжарив только две из этих превосходных уток, он сразу спрячет их в свой желудок; он, по крайней мере не будет подвержен грустной необходимости или бросить их здесь, или нести на своих плечах.
Не успела у Барнета мелькнуть эта мысль, как он тотчас же принялся за ее исполнение. Он прежде всего занялся выбором места, вполне соответствующего такой деликатной гастрономической операции. Связав с помощью сухой лианы убитую им дичь, он отправился вдоль подошвы горы, пока не увидел наконец нечто вроде грота, который тянулся внутрь горы между двумя скалами, точно выточенными рукою самого человека. Барнет вошел в грот и сделал несколько шагов вперед, не выпуская из рук карабина, чтобы удостовериться, не служил ли этот грот дневным убежищем какой-нибудь пантере; высота потолка была везде одинакова на протяжении двадцати метров, а затем он опускался сразу и грот заканчивался узкой трубой в один метр высоты и четыре-пять длины.
Когда глаза его привыкли к темноте, он убедился, что в гроте никакого животного; хищные звери предпочитают вообще-то кусты среди чащи леса и избегают пустынных убежищ в скалах. Он вернулся ко входу в грот и, приготовив костер из сухих веток, поджег его, а затем ощипал, выпотрошил уток, которые показались ему более нежными и молодыми. Проткнув их деревянным прутом, он повесил их над огнем на двух бураосовых палках с вилообразными концами.
Утки, проводившие всю жизнь среди изобильной пищи, были покрыты порядочным слоем жира цвета свежего масла, так что на них приятно было смотреть. Вися над огнем, они румянились медленно и постепенно под наблюдением Барнета, который внимательно следил за ними, облизываясь языком в ожидании вкусного обеда. В первый раз с тех пор, как знаменитый генерал вступил на остров Цейлон, собирался он есть, как подобает христианину, и забыть на время воздушные лепешки поварского производства Нариндры.
Но вот наступил важный момент, который искусный повар должен уловить с быстротой молнии, чтобы не дать огню испортить своего произведения, и Барнет, успевший сорвать по дороге несколько лимонов, принялся с наслаждением выжимать сок из них на кожицу уток, которая стала мало-помалу покрываться маленькими пузырьками, без которых, по словам Бриллья-Саварена, нет удачного жаркого. Вдруг со стороны леса послышался необычайный шум, который сразу отвлек внимание Барнета от совершаемой им операции. Было вполне ясно, что сухие ветки и кустарники ломаются и трещат под чьими-то тяжелыми шагами.
- Предыдущая
- 12/152
- Следующая
