Купе смертников - Жапризо Себастьян - Страница 32
- Предыдущая
- 32/40
- Следующая
— Что ужасно? Что надо написать папе и маме и попросить у них прощения? Ты слишком безответствен, вот и все.
Само это слово, когда она его произнесла, понравилось ей. Она чувствовала себя старой, взрослой дамой, опекающей юнца. Она сама была удивлена тем, что стала такой взрослой и старой.
Было уже одиннадцать часов вечера. В доме царила тишина, только гудело неисправное отопление. Бэмби сняла с постели тюфяк, достала две простыни, сложила их вдвое, постелила одну на тюфяк, другую на постель. Она не смотрела на него. И он не смотрел на нее. А поскольку он был единственным ребенком в семье и был целомудреннее маленького семинариста, то переодеваться пошел за душевую занавеску.
Он вернулся в полосатой пижаме, на верхнем кармане которой были вышиты буквы «Д. К.» (Даниель Краверо), остановился перед ней, опустив руки, глядя на Бэмби покорным и недоверчивым взглядом. Она же стояла босиком в белой комбинации и вдруг заметила, что без каблуков она меньше его ростом.
Он растянулся на тюфяке на другом конце комнаты, положил руку под голову и глубоко вздохнул. Она погасила свет, чтобы надеть ночную рубашку. Ей было не по себе, но скорее от раздражения, чем от чувства неловкости.
В темноте, когда она уже улеглась, он сказал, что ужасно не то, что произошло с ним, а то, что произошло в поезде. Если бы она не сердилась на него за ту тысячу франков, которую он в любом случае ей вернет, он бы показал ей газету.
Она снова зажгла свет и прочла, что там напечатано.
— Они вас найдут.
— Каким образом? Ведь людей с моей фамилией, Бомба, великое множество.
— Все гораздо хуже, чем вы думаете.
Он сказал, что когда расстался с ней после обеда, то думал, что полицейский еще в купе арестовал убийцу, а теперь он видит, что все это не так.
— Так кто же этот убийца?
— Тот больной. Мне так показалось, когда я стал обо всем этом думать. Я просто был в этом уверен — может, оттого, что выпил вина. Как и в том, что уже после, не знаю откуда и почему, появился полицейский и арестовал того прямо в купе. А теперь я уже ничего не понимаю.
— Какая-то глупость.
Но чем глупее все это выглядело, тем больше было оснований полагать, раз тут замешан этот дуралей, что все это правда.
Мы проговорили добрый час, вспоминала Бэмби, поднимаясь вверх по улице Бак, он рассказал, что съел бифштекс, ожидая этого Кабура, поскольку еще утром стащил у меня тысячу франков, он вспомнил про фирму «Прожин» и решил позвонить туда и проследить за Кабуром, у которого состоялся неприятный разговор с этой брюнеткой. Даниель был и находчив, и бестолков. Он заснул на полуслове. На своем тюфяке, на полу. На следующее утро мы вместе застелили постель. Все это было вчера, в воскресенье.
— Куда вы собираетесь пойти сегодня? Он с готовностью помог ей убрать постель. Она надела облегающее черное платье, черный цвет ей очень к лицу.
— Никуда. Приберусь в комнате и постираю твое белье. А ты напишешь своим родителям.
Она уже представляла себе, как они вдвоем проведут этот день, спокойно, позабыв об этой истории в поезде, о которой они никогда больше ничего не услышат, он напишет письмо, она подошьет занавески, купленные накануне, а затем они трогательно попрощаются, и он будет присылать ей на Новый год поздравительные открытки, и так до тех самых пор, пока это приключение не отойдет окончательно в прошлое, будет позабыто.
Все произошло совершенно иначе. Она не стала подшивать занавески, а он не стал писать родителям. Следуя своему плану, этот маленький детектив в мятом твидовом костюме потащил ее за собой, и они целый день проездили на такси от набережной Орфевр до Трокадеро, из Клиши на ипподром в Венсеннском лесу.
Все-таки она успела постирать ему утром белье, и когда они вечером вернулись домой и оно висело, уже высохшее, на веревке, протянутой через комнату, — две рубашки вниз рукавами и майка рядом с ее трусиками, — сердце у нее больно сжалось: я не смогу больше жить в этой комнате.
Около полудня во время слежки за брюнетом (их было двое, брюнет и белокурый инспектор, и на вид Даниель казался ненамного, моложе их) они оказались на лестнице в доме на улице Дюперре, тесно прижавшись друг к другу, боясь пошевелиться, даже глубоко вздохнуть, чтобы не выдать своего присутствия. Губы Даниеля были так близко, что в конце концов она ни о чем другом больше и думать не могла. В своей жизни она целовалась только с двумя мальчишками, с кузеном, когда ей было тринадцать лет, из любопытства, чтобы узнать, как это делается, и с товарищем по лицею во время танцев на вечеринке у подруги, потому что была немного пьяна, а он — очень настойчив. Мысли же Даннеля, который стоял, прижавшись к ней, так что его рука лежала у нее за спиной, были заняты совсем другим… И вот тогда он порвал ей вторую пару чулок.
Вечером, после всех этих поездок по Парижу, которым не видно было конца, они поужинали, сидя рядом, в каком-то шумном ресторане на набережной. Бэмби говорила об Авиньоне. Она не желала больше слышать об этой истории. И когда они шли домой, она взяла Даниеля за руку и не выпускала ее, пока они не добрались до улицы Бак.
— Мне очень жаль, что я порвал вам чулки, — сказал он, когда они поднялись наверх.
Он не стал отворачиваться, когда она стягивала их. Она сама не могла понять, что испытывает: усталость или неясное желание вновь ощутить его губы возле своего лица. Они довольно долго молча смотрели друг на друга: она — стоя босиком в своем черном платье, с чулками в руках, он — так и не сняв плаща. Наконец она сказала какую-то глупость, о чем тут же пожалела, что-то вроде: почему ты так на меня смотришь?
Он не ответил. Спросил, сможет ли он тем не менее у нее остаться. Она хотела сказать: а почему «тем не менее»? Но не смогла.
Он долго молча сидел перед ней в плаще на кровати, потом она как бы вступила в сделку сама с собой, сказала себе: если я завтра окажусь в тюрьме, если завтра он окажется в тюрьме, у мамы будет еще больше причин упасть в обморок. Сейчас я его поцелую, и будь что будет.
Она наклонилась к нему, босая, в своем черном платье, и поцеловала в губы, очень нежно, думая про себя: и будь что будет, будь что будет.
Он не сделал ни одного из тех жестов, которые она ждала. Лишь опустил голову, очень быстро, обхватив руками ноги Бэмби, и замер так, прижавшись лицом к ее платью, молча, настоящий мальчишка.
В этот вечер, как и в тот субботний, и в воскресный вечер, Бэмби старалась издалека отыскать глазами вывеску соседнего бара, чтобы по ней найти свой дом на улице Бак. Красная вывеска ярко светилась среди красных огоньков автомобилей. На третьем этаже ей пришлось снова включить освещение. Она опять услышала, как гудит неисправное отопление. Она медленно поднималась по ступенькам и все думала: он замер молча, настоящий мальчишка, затем он обнял меня, не поднимая головы, своими большими руками, на которые я смотрела в ресторане, за час до этого, словно тогда уже знала.
На следующее утро — сегодня утром! — он порвал ей третью пару чулок, опрокинув ее на кровать, когда она уже была наполовину одета. И чертыхнулся, это какой-то рок, и она сделала вид, что сердится, чтобы он стал снова таким же нежным, как ночью, потому что утро-это совсем не то, что ночь, потому что сейчас она с трудом узнавала себя, узнавала его. Но все, что произошло, было правдой, у него была такая же нежная кожа, такие же нежные губы, и эта ночь не была чудесным сном.
Пятый этаж, остался еще один. Автомат освещения лестницы, как и отопление в этом доме, работал из рук вон. Она протянула руку к выключателю, стараясь нащупать его в темноте. Я искала его губы в темноте, я не спала всю ночь, мой Даниель, мой Дани, моя любовь, тем хуже для мамы, тем хуже для меня, и неважно, что будет завтра. Свет снова загорелся.
Что же он понял? О чем он не успел сказать мне на перроне? В полдень она взяла такси, чтобы вернуться поскорее домой, она немного опьянела от того, что не спала всю ночь, от стука пишущих машинок, губы у нее распухли, и она повторяла себе все утро: все догадаются по моему лицу, что произошло со мной этой ночью. Она встретилась с ним в том самом ресторане, где они обедали в первый день, с бретонскими тарелками, в ресторане было много народу, они же смотрели друг на друга, не в силах произнести ни слова. Он не стал ей рассказывать, за кем он гонялся в это утро по Парижу.
- Предыдущая
- 32/40
- Следующая
