Последний фаворит (Екатерина II и Зубов) - Жданов Лев Григорьевич - Страница 69
- Предыдущая
- 69/78
- Следующая
– Приходится верить… хоть и трудно на старости верить чему-нибудь… Жизнь сама изменяет… Вот и веришь меньше, чем раньше это было. Повторяю: жду вас, как приятного гостя… всегда…
С новыми поклонами, с новыми уверениями расстался с Екатериной хитрый, изворотливый швед…
– Что же, – как бы размышляя вслух, проговорила после его ухода Екатерина, – ежели послужит нам проныра в этом деле, можно будет потешить его на время финляндской герцогской шапкой… А там, пожалуй, найдем и более пригодного ему заместителя. Не правда ли, генерал?
Генерал, вдруг ставший мечтательным, словно очарованный чем-то, молча кивнул головой, поднял и нежно поцеловал дряблую сейчас, но белую, выхоленную руку… И оба они смотрели туда, где за дверью скрылся шведский вельможа, готовый ценой предательства купить себе несколько больше власти и жалких внешних благ на земле…
А через полчаса на том же кресле сидел король Густав.
Теперь не было заметно смущения ни в манерах, ни в звуках голоса юноши. Только глаза выдавали его затаенное, глубокое волнение.
– Ваше величество, благодарение Богу, хорошо себя чувствуете нынче… Я искренно рад!
– Готова верить от души. Вы еще так молоды, нельзя допустить, чтобы вы могли желать кому-либо сознательно зла, как о вас толкуют дурные люди…
– Мой дядя! Он был у вас… Мне сказали. Он же сам так много мешал во всем… И он посмел…
– Зачем так поспешно, сир? Ваш дядя приходил с миром. Просил при случае смягчить то, что случилось у вас… Но я не для этого просила прийти ваше величество… Генерал, вы можете потолковать с господином Штедингом, а я поговорю с его величеством.
Зубов, Штединг и один из советников посольства, пришедшие за королем, отошли в дальний конец комнаты. Осторожно вошедший Морков, которого призвал Зубов, присоединился к ним.
А Екатерина прямо обратилась к королю:
– Скажите, сир, могли бы вы мне открыто и прямо объявить: что вынудило вас к поступку… конечно, не время здесь определять его… к тому, что произошло?.. Не как государыня спрашиваю вас… Как женщина, как старая бабушка той несчастной малютки, кого тяжелее всех коснулся удар судьбы… Вы можете не отвечать мне. Но если пожелаете – жду только правды.
– О, ничего иного вы не могли и ждать, государыня! – порывисто, но избегая поглядеть в лицо старухе, ответил король. – Я скажу все, что у меня на душе… Как-то странно оно вышло. Обо всем были подробные разговоры целый месяц… О малейших условиях. А о религии, о самом главном, – так мимоходом, слегка… Я думал, вопроса не может возникать… Одна вера у нас: в Господа-Искупителя, Христа. Мудрая, великая государыня, друг философов, сама мыслительница, давшая законы миллионам людей, должна понять, что нет стыда и греха принять жене обряды, которых держится муж, какие приняты его народом… Если ваше величество, став супругой принца греческой веры, приняли его обряд, в чем позор для внучки вашей вернуться ради мужа к вере ваших предков? Так и думал, государыня. И думал еще: если здесь, в России, народ желает видеть государыню в одной вере с собой, то и в моей Швеции мой верный, добрый народ вправе желать и требовать того же от своей королевы… Нас меньше, чем ваших подданных. Но верны они трону так же, как и ваши русские вам… Можно ли обижать их? И какое дело русскому народу, что принцесса, далеко ушедшая от них, чтит Создателя мира так, как чтит ее супруг и король… Вот что думалось мне…
– Я перебью вас. Ваш народ, сир, много просвещенней, умнее моего. Самый обряд его веры говорит о том… Видите, я не лицемерю, как перед русскими, моими подданными… Народ русский – дитя в вере своей. А ребенка нельзя обидеть в этом священном деле, сир. Он может стать опасным. Вы понимаете меня?
– Понимаю, государыня. Но помню и о другом – о законах моей страны. Они там выше всего. Выше меня, короля. Если бы я даже захотел… Конечно, сам я не стал бы стеснять совести моей супруги. В своих покоях она могла молиться и верить, как желает. Тут она хозяйка. Но для виду… Уважая законы… Я о том говорил княжне. И вот еще одно, чуть ли не главное, что вынудило меня поступить… скажу… решительнее, чем хотел бы и я сам. Я говорил с княжной. Я спросил ее: пожелает ли она принять веру, которую исповедую я, ее будущий супруг? И княжна охотно согласилась… И руку мне подала на том, и я…
– Внучка?! Александрина согласилась? Дала вам слово? Да быть не может! Да… Простите, в словах ваших я не сомневаюсь. Но прямо говорю: тут вышло что-то непонятное. Не могла она. Ей ли не знать, как строго отец смотрит на дело веры! Как я ее учила! Как все говорили ей!.. Нет, все не то… Словом, быть того не могло. Я узнаю… Выяснить надо это… Нынче же узнаю… А теперь прямо говорю вам: постараемся поправить беду. Верьте, ваш народ не спросит, как молится его королева. У вас много дел и без того для народа. И если все уладится, вы сами должны знать, какого друга увидите во мне… И что может стоить моя дружба!
– Мне трудно отвечать. Я благодарен… Очень. Но, простите, по силе наших законов уступить не могу! Если не народ, так дворянство восстанет против нарушения древних королевских прав… Одно готов обещать: вот скоро, в день моего совершеннолетия, соберутся Генеральные штаты. В их власти менять основные узаконения страны… Больше ни у кого! И я буду сам просить… Прямо скажу: я люблю княжну, как умею… И хочу видеть ее своей женой… Я буду хлопотать. Уверен, что депутаты не откажут в первой просьбе своему королю… И тогда… без волнений, без мятежа, возможного в противном случае, я предоставлю полную свободу моей будущей жене, пришлю почетных послов за королевой Швеции.
– Вы опасаетесь даже волнений, мятежа? Положим, правда… Враги у вас есть… Опасные, очень близкие к вам… По совести должна сказать, что опасаться вы должны. Даже родного дяди… Это между нами, правда, сир?
– О, ваше величество, клянусь…
– Не надо. Я верю… Но усмирить мятеж легко… Что еще там за Генеральные штаты… Якобинство! Мартинизм. Помните, господин Густав: вы король Божьей милостью, силой меча и векового наследия… И непристойно вам гнуть голову перед чернью, как я не гну своей старой головы перед темной толпой…
Едва удержался юноша указать самодержавной повелительнице, что только желанием угодить своему народу и вызвала она тяжелый разлад, который силой войск собирается уладить теперь. Но он сказал только:
– Это возможно, согласен, ваше величество. Но как я введу чужие полки в родной дом? Как поведу их против своего народа? Простите, я понимаю: желание добра для меня подсказало вашему величеству такую мысль… Но я присягал законам моей страны… И что бы там ни случилось, останусь им верен! Король не только присягу, данную им, – он должен свято соблюдать каждое свое обещание или не давать его. Конечно, государыня, вы сами так думали и поступали всегда. Могу ли я, едва вступя на трон, поступить иначе?
Тяжелой иронией прозвучал последний вопрос. Тем более тяжкой, что юноша не желал обидеть старой измученной женщины, так часто и явно менявшей свои слова и нарушавшей обещания, данные в качестве государыни…
Екатерина видела, что король не намеренно бросил ей в лицо острый укор, но поняла, что дальше им не о чем говорить. Сделав знак Зубову, который, заслыша повышенный тон речей короля, уже стоял тут близко, настороже, императрица оперлась на руку фаворита, величаво кивнула головой королю, его шведам и вышла из покоя, не говоря ни слова…
Прошло всего пять дней с печальной минуты несостоявшегося обручения.
Как ни перемогалась государыня, справиться легко с собою и со своим недугом не могла. С каждым днем все мучительнее ей было думать, что юноша, принятый ею как самый близкий человек, видевший с ее стороны искренние проявления расположения и дружбы, так унизил и оскорбил ее, окруженную глубоким, заслуженным после многих лет уважением не только дома, но и за пределами империи…
И эта обида, душевная тревога, которая овладела императрицей, усиливала ее слабость, ее телесную хворь.
- Предыдущая
- 69/78
- Следующая
