Охота на гусара - Белянин Андрей Олегович - Страница 41
- Предыдущая
- 41/48
- Следующая
Так вот что за «зверь» угрожал безвинным литовским крестьянам, отнимая у них фураж и молочные продукты. Механическая игрушка, страшно маскированная под безжалостного хищника, собранная терпеливым гением немецкого народа и поставленная на службу союзным частям императорской армии, засевшей сейчас в Гродно. Сколь же страшным и могущественным оружием могли бы стать эти стреляющие короба на колёсах, если составить из них целые корпуса и подразделения…
Мы вспрыгнули на спину Железного Волка в тот самый момент, когда его «морда» уже уходила под ещё тонкий лёд.
– Отрубите для меня хотя бы хвост!
– Здесь есть даже знамя, полковник. Думаю, этот штандарт займёт достойное место среди ваших охотничьих трофеев над камином! – Я вытянул из гулкого чрева «зверя» двух толстомордых перепуганных пруссаков, обозвал обоих тараканами и отобрал в нашу пользу небольшой флажок с изображением «мёртвой головы». Скрежещущее чудовище с бульканьем уходило на илистое дно. Глубина небольшая, надеюсь, литовцы выволокут его всей деревней и перекуют на орудия полевого труда. То есть, если твёрдо решат сделать это побыстрее и весной начнут, как раз к осени управятся…
– А мне ппонрафилось! – счастливо объявил беззаботный Валдис, съезжая по склону к реке уже по третьему заходу. Наши разборки с Волком он ещё не оценил, наверняка выскажется через часик… Спаниель, первоначально наблюдавший сию картину укоризненным взглядом, незаметно оттаял и пару раз прокатился сам. Хотя вид у него при этом был неподкупно высокомерный…
О сём чудесном происшествии я, разумеется, написал рапорт, указуя количество взятых пленных, местонахождение самоходной телеги и перспективы её развития на русской военной базе, но, увы… Как и многие мои доклады, эта бумага затерялась в бесчисленных канцеляриях, а по слухам, вообще была выброшена за ненадобностью как пример обмана и очковтирательства, то бишь бесстыжей гусарской трепотни… Узнай я, кто именно так выразился, – вызвал бы мерзавца на дуэль!
Следы пленных пруссаков затерялись, а вот полковник Гётальс как мой «личный» пленник дошёл с Ахтырским гусарским полком до самого Парижа. В сражениях, разумеется, не участвовал, но ни одной пирушки не пропускал, получив от наших казаков ласковое прозвище «пагубник». Видимо, потому, что всё так же списывал все свои проблемы на «пагубную страсть», обуздывать кою совершенно не собирался.
А в ту ночь, после битвы с Железным Волком, мне опять приснился прапрапрапрадедушка. Место встречи было неизменным – всё та же юрта с дорогими коврами и коллекционным оружием на стенах, а вот сам предок выглядел гораздо более посвежевшим и довольным.
– Удача несётся впереди тебя на крылатом коне, трепеща золотыми крыльями! Ты – герой из героев, о мой обросший бородою правнук!
– Спасибо, – скромно поклонился я, уже доподлинно зная, что особенно обольщаться не стоит – предок очень ревнив к чужой славе.
– Наполеон изгнан из пределов твоей Родины, небеса благоволят храбрым… Некогда великая армия зализывает свои раны, но ты же знаешь, как опасен раненый зверь. Не давай ему время оправиться!
– В смысле продолжать бить французов на территории сопредельных, но независимых государств?
– Зависимы все земли, которых достанет взмах твоей сабли! – наставительно поднял палец Великий Могол. – И помни: враг покорившийся всегда опаснее врага явного. Тебе предстоят новые испытания, и я уже договорился о помощи и совете.
– Хм… Вакх – был, Клеопатра – была, китаец со сложным трёхступенчатым именем – тоже, царь Пётр – был, на этот раз кто?
– Моисей.
– Кто-кто-кто?! – не поверив своим ушам, привстал я.
– Мне понятны твои сомнения, правнук… – опустив узловатую руку мне на плечо, вздохнул Чингисхан. – Знаю все предубеждения твои и разделяю их всечасно, ибо имею обширный опыт общения с детьми Сиона. Но, увы…
– Дедушка… – сурово начал я, однако весь пыл мой погас втуне – старик демонстративно взялся за камчу и продолжал уже с нажимом:
– Я сказал «но, увы…». Других союзников дать тебе не могу, бери, что осталось. И не спорь со стариками! Если бы всё решалось с наскока, огнём и железом, мир был бы устроен проще и справедливее… Постарайся хотя бы прислушиваться к слову человека с государственным складом ума.
– Да я и сам умом не слаб.
– Даже крепок, особенно задним, балабол! – окончательно доведённый препирательством моим, решил прапрапрапрадедушка, вздымая плеть. Долготерпением он никогда не отличался…
Однако же и я в этом смысле опытом подкованный – знаю, как прекратить нежелательное течение сна, и щиплю себя что есть мочи! Ничего не происходит… Я щиплю вторично – бесполезно! Я… и в этот миг рысьи глаза предка становятся ярко-оранжевыми от гнева, а плечо моё обжигает ударом камчи!
Я проснулся в холодном поту. Смех смехом, но толстый рубец остался, красный и болючий. Говорите мне потом, что сны есть субстанция эфемерная, летучая, в реальной жизни бесполезная, анализу неподвластная и физических последствий не имеющая. Это всё суть научные мудрствования, а вот боль в левом плече – факт, оспариванию не подлежащий.
Я поутру показывал своим – все только ахали… Потому как искренне сострадали друг другу в ежедневных походах и ежечасных стычках с неприятелем, что объединяло и возвышало наши загрубевшие мужские души…
Однако отставим в сторону лирические отступления о моей залётной партизанской жизни и продолжим повесть нашу согласно хронологии. Итак, как уже упоминалось, пока мы с французским другом не жалели живота в борьбе с Железным Волком, партия моя успешно двигалась на Гродно. Я же, в розвальнях и с полным комфортом, был отозван в ставку светлейшего в Вильно.
Первого декабря явился я на главную квартиру к Кутузову. Какие перемены! Вместо прежних разорённых деревушек и курных изб – широкая улица и богатый двор, заполненный великолепными каретами, колясками и санями. Толпы польских вельмож в губернских мундирах, с пресмыкательными телодвижениями. Множество наших и пленных неприятельских генералов, штаб– и обер-офицеров – иных на костылях, других бодрых и весёлых, – теснившихся на крыльце человека, начальствовавшего над всеми силами спасённого им Отечества!
Когда я вошёл в залу, внешний вид мой сразу обратил ко мне все взоры. Кто-то зажал нос, кто-то изобразил упадение в обморок, но дерзновенно корчить рожи и стучать пальцем по лбу не посмел ни один. Среди облитых золотом генералов, красиво убранных офицеров, граждан польских и литовских в парадном платье я явился в чёрном с заплатами чекмене! В красных неглаженых шароварах! В начищенных дёгтем сапогах с непередаваемым ароматом! С круглой курчавой бородой, нестриженой головою с ма-а-ленькой папахой на макушке и кабардинской шашкой на бедре!
– Кто таков? С какого дерева спустился? – тихо вопрошали в зале.
– Партизан Давыдов! – отвечали некоторые, и самолюбие моё было польщено неподдельным ужасом, звучавшим в словах их.
Вкруг меня мгновенно образовалось пустое пространство, словно у диковинного зверя в вольере, и я расхаживал важно и грозно, лишний раз напоминая этим штабным петухам, кто тут на самом деле главный! Не прошло и двух минут, как меня (вне очереди! Все радостно уступили…) препроводили к фельдмаршалу.
Светлейший принял меня ласково, хотел даже потрепать по плечу, но почему-то передумал. Улыбчиво повелел идти за бригадой моей на Гродно, занятое австрийским корпусом Фрейлиха, и взять город под свою руку. Ибо Гродно лежит ближе всех больших литовских городов к Варшавскому герцогству и заключает в себе наибольшее количество противников оружию нашему. Из-за родства и дружбы с левым берегом Немана и Варшавой, сим горнилом козней вражды и ненависти к России, польские жители данного города весьма увлекались любыми проектами, нам вредными. Однако же лишний раз никого расстреливать не требовалось, а лихому партизану надлежало стать тонким политиком…
– Иди, герой, – благословил меня Кутузов, наделяя всеми полномочиями.
- Предыдущая
- 41/48
- Следующая
