Выбери любимый жанр

Возвращение палача (Home Is the Hangman) - Желязны Роджер Джозеф - Страница 1

1/22
Следующая

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Большие пушистые хлопья падали в ночи, безмолвной и безветренной. Похоже, на свете не существовало ни бурь, ни ветров – ни дуновения, ни вздоха. Только холодная равномерная белизна, плывущая за окном, и безмолвие, подчеркнутое выстрелами, удалявшимися перед тем, как затихнуть. В центральной комнате сторожки единственными звуками были случайные шорохи и шипение обуглившихся дров на каминной решетке.

Я сидел в кресле, повернутом в сторону от стола, лицом к двери. Снаряжение лежало на полу, слева от меня. На столе был шлем – неравномерное сплетение металла, кварца, фарфора и стекла. Если я услышу щелчок микропереключателя, последующий после бормочущего звука изнутри шлема, а затем слабое свечение появится под сеткой у его переднего края и начнет быстро мерцать… Если все это произойдет, это будет означать, скорее всего, вероятность того, что приближается моя гибель.

Я вынул из кармана черный шар, когда Ларри и Берт вышли наружу, вооруженные огнеметом и чем-то, что выглядело ружьем для охоты на слонов. Берт прихватил еще парочку гранат.

Я развернул черный шар, вынул из него бесшовную перчатку, нечто, похожее на большой кусок мокрой замазки, приклеенной к ее ладони. Затем я натянул перчатку на левую руку и уселся, подняв ее, а локоть поставив на подлокотник кресла. Маленький лазерный пистолет, на который я практически не надеялся, лежал у моей правой руки на крышке стола, прямо за шлемом.

Если я шлепну по металлической поверхности левой рукой, вещество приклеится, освободив перчатку. Через пару секунд оно взорвется, и сила взрыва будет направлена вглубь поверхности. Ньютон объяснил бы это своеобразным распределением реакции, в результате которой на поверхности контакта распахивается ад. Эта штука называлась ударным зарядом и служила тайным оружием и инструментом для ночных взломщиков – инструментом, узаконенным во многих местах. И все же это оружие оставляло желать лучшего.

Рядом со шлемом, сразу за оружием стояла рация. Она нужна была, чтобы предупредить Берта и Ларри, если я услышу щелчок переключателя следом за бормотанием, увижу свечение, замечу мерцание его. Затем они узнали бы, что Том и Клей, с которыми мы потеряли контакт, когда началась стрельба, не смогли уничтожить противника и, несомненно, лежали мертвыми теперь на своих постах немногим более километра южнее. Затем они узнали бы, что, весьма возможно, они тоже вскоре погибнут.

Я вызвал их, когда услышал щелчок. Я поднял шлем и вскочил на ноги, когда свечение в нем замерцало.

Но было слишком поздно.

Четвертым местом, указанным в рождественской открытке, которую я послал Дону в прошлом году, были книжная лавка Пибоди и пивная в Балтиморе, штат Мериленд. Соответственно, в последнюю октябрьскую ночь я сидел в ее задней комнате у последнего стола, перед альковом с дверью, ведущей в аллею. В сумрачном помещении женщина, одетая в черное, играла на древнем пианино, и музыка все вздымалась и вздымалась. Справа от меня в узком камине задыхался и дымил огонь, а над каминной полкой дрожала тень древних оленьих рогов. Я потягивал пиво и прислушивался к звукам.

Я хотел надеяться на то, что как раз в этот вечер Дон не появится. У меня оставалось достаточно денег, чтобы дотянуть до весны, и потому я не слишком нуждался в работе. К тому же я сейчас находился слишком далеко на севере, стоя на якоре в Чезапике, и мне хотелось поскорее отплыть к Карибам. Похолодание и появление опасных ветров говорили мне, что я слишком долго задерживаюсь в этих широтах. Словом, дольше, чем до середины ночи я в этом баре не просижу. Еще часа два.

Я съел сэндвич и заказал еще пива. Его еще не принесли, когда я заметил Дона, приближавшегося к входу: пальто у него было переброшено через руку, и он повернулся лицом ко мне. Я изобразил соответствующее удивление, когда он очутился рядом с моим столом со словами: «Рон! Неужели это ты?».

Я встал и пожал руку.

– Алан! Тесен мир – или что-то вроде этого. – Садись! Садись!

Он сел в кресло напротив меня, бросив пальто на другое, слева.

– А что ты делаешь в этом городе? – спросил он.

– Заглянул просто так, – ответил я. – Сказать привет паре приятелей, – я поглаживал грубые шрамы, запятнавшие поверхность стола передо мной. – И это моя последняя стоянка. Я отправляюсь через несколько часов.

Он кивнул.

– А чего это ты стучишь по дереву?

Я усмехнулся.

– Это я просто прикидываюсь тайной пивной Генри Меккена.

– Это давно-давно?

Я кивнул.

– Представляю, – кивнул он. – Это все из-за прошлого – или из-за сегодняшнего? Я никак не могу сообразить.

– Может, немного того и немного другого, – сказал я. – Хотел бы я снова заглянуть к Меккену. Я послушал бы, что он думает о теперешнем появлении. А вас каким ветром?

– То есть?

– Каким ветром занесло? Сюда. Сейчас.

– Ох, – он перехватил официанта заказал пива. – Деловая поездка, – сказал он затем. – Нанимаю консультанта.

– О. Так есть дело? И какое?

– Сложное. Запутанное.

Он закурил, и чуть погодя принесли пиво. Он курил, пил пиво и слушал музыку.

Я пел эту песню и снова спою ее: мир подобен взметнувшемуся отрывку музыки. Многие перемены происходили в ходе моей жизни, и, кажется, большинство из них имело место в течение последних нескольких лет. Перемены стали образом моей жизни несколько лет назад и я подозревал, что это будет моей постоянной участью все эти годы – если дела Дона не втянут меня в гибельную западню.

Дон заправлял вторым по величине в мире детективным агентством и он иногда пользовался моими услугами из-за того, что я реально не существовал. Меня не существовало теперь потому, что когда-то, в другое время и в другом месте, мы породили самую дикую мелодию нашего времени. Именно я пустил в мир первые аккорды проекта Центрального банка данных, и я принимал существенное участие в попытках создать рабочую модель реального мира, включающую в себя данные о всех и вся. Насколько полно мы преуспели и стало ли обладание подобием мира действительно обеспечивать опеку над ним и наиболее эффективные меры контроля за его функционированием – этот вопрос был спорен для прежних моих сотоварищей, пока вся эта музыка росла и развивалась. Впоследствии я переменил свои взгляды и в результате принятого решения не получил гражданства во втором мире, в Центральном банке данных, который стал теперь гораздо более важным, чем реальная жизнь. Уход из реальности, мой собственный временный выход за грань мира вызвал необходимость других преступлений – нелегальных входов обратно. Я периодически возникал в этой компьютерной реальности, потому что приходилось иногда как-то обеспечивать свою дальнейшую реальную жизнь работой, например, на Дона. Я очень часто становился весьма полезным ему – когда он получал необычные головоломки.