Адская война - Жиффар Пьер - Страница 40

• Предыдущая
• 40/62
• Следующая

— Ты должен выпить это, — пояснил мне китаец. Я задумался. Можно ли полагаться на этих молодцов?

Деньги они взяли, а чтоб избавиться от дальнейших хлопот, подсунут мне яду…

Китаец догадался о моем недоверии и принялся горячо защищать своих соотечественников, доказывая, что они честный народ, и взявши деньги, ни за что не обманут.

— А мой товарищ? — спросил я.

— Он уже выпил. Он храбрей тебя.

Я не стал колебаться. В самом деле — с одной стороны смертная казнь, а с другой — шанс на спасение; лучше выберу второе.

— Ну, давай твое сонное зелье, урод! — сказал я тюремщику.

Бесцветная, неприятного вкуса жидкость слегка обожгла мне горло. Спустя несколько мгновений со мной произошло что-то странное. Я чувствовал, что опускаюсь на пол, что глаза мои закрываются, что я теряю способность к движению. Но сознание не отлетало, я слышал шаги тюремщика и стук затворившейся двери, слышал, как старик китаец бормотал, вероятно желая ободрить меня, какие-то изречения, должно быть из Конфуция; я сознавал, что со мной происходит, и не мог пошевелить пальцем, не мог поднять веки… Мысли самого неприятного свойства одолевали меня. А что, если произойдет какое-нибудь недоразумение? Что, если меня зароют в землю живого или сожгут — как часто делают японцы с трупами? И я буду сознавать это, не имея сил показать, что я жив! Проклятое зелье! Я думал, что хоть потеряю сознание. Знал бы — ни за что не выпил… Минутами на меня находил почти безумный ужас и я пытался сбросить с себя это наваждение: напрасно! тело не повиновалось мне. Поэтому мне оставалось только утешаться соображениями, что патрон, наверное, принял все меры против возможных недоразумений.

Время шло. Я слышал шаги людей, разговор на японском языке. Потом почувствовал, что меня ощупывают, теребят, завертывают в какое-то покрывало и сажают в неудобнейшее помещение, чуть ли не в бочку (так оно и оказалось).

Но вот в тюрьме началась какая-то суматоха, послышались крики, я узнал голос Вами.

Спустя минуту в дверь клетки ворвалась толпа, раздались выстрелы, стоны, звуки падения тел.

Затем я почувствовал, что меня вытаскивают из бочки, и бросают, точно узел на циновку.

— Отрежьте ему палец — сказал Вами по-английски. — Увидите, точно ли он умер.

Я сделал страшное усилие, чтобы очнуться. Не знаю, ужас ли повлиял или действие питья к этому времени начало ослабевать, но мне удалось пошевелить рукой и подать слабый стон. Это избавило меня от пытки. Вами отменил свое приказание. Затем кто-то начал щедро поливать мне лицо уксусом. Вскоре я очнулся настолько, что мог поднять голову и открыть глаза. Солдат, поливавший меня уксусом, вытер мне лицо бумажной салфеткой.

Я взглянул на Вами. Он глядел на меня глазами ястреба.

— Я мог бы покончить с вами так же, как с этими негодяями, — сказал он холодным тоном, указывая на трупы тюремщика, доктора и носильщиков-китайцев. — Но я предпочитаю поступить иначе. Вы сумели пробраться к американцам и видели их средства защиты. Теперь познакомьтесь с нашими. У нас тоже есть Эриксоны: они не так хвастливы, как ваши, но я уверен, что вы оцените по достоинству их изобретательность. Да, вы увидите, что мы ни в чем не уступим любой из белых наций, и найдете достаточно материала для статей в «2000 год» в течение трех месяцев, которые вам остается прожить. Для этого, собственно, и отсрочена ваша казнь. Только напишите г-ну Дюбуа, чтобы он не возобновлял своих затей. Даром потратит деньги. Меня не так легко обмануть; вы по опыту знаете, что я умею устроить бегство; пусть сегодняшний опыт научит вас, что я умею также и расстроить его.

— Я не ожидал такого отношения с вашей стороны после всех испытаний, которые мы пережили вместе, — сказал я.

— Чего же вы ожидали?.. Тогда вы были союзником моего отечества, теперь вы его враг, а стало быть и мой. Вы думаете, я поколебался бы вас пристрелить, если б не был уверен, что вы и так не уйдете от казни…

Я понял, что прошлое умерло, и отвечал таким же холодным тоном:

— Нет, я этого не думаю. И если представится случай, тоже не стану колебаться… Где Пижон?

— Вы его увидите.

— Живого?

— Ну разумеется. Он не пил снотворного напитка, не решился. Вы можете держаться на ногах и ходить?

— С трудом, но могу кое-как…

— Ну, так следуйте за мной.

Газетная вырезка. Шествие с завязанными глазами. В крепости. Воздушный Мальстрем. Аэропланы Билла Кеога. Новая попытка бегства. Гонка на море. Неудача. Снова в плену. Экспедиция на Панамский перешеек. В девственном лесу.

Спустя несколько минут мы были в казарме, кишевшей японскими солдатами. Меня отвели в пустую комнату и заперли в ней. Минуту спустя дверь отворилась и вошел Пижон.

Я обрадовался ему не меньше, чем в тот раз, когда мы встретились на автомобиле, во время бегства из Чарльстона, при содействии самого Вами, который теперь преследовал нас.

Мы воспользовались отсутствием японцев, чтобы обменяться мыслями о своем положении.

— Вы не пили сонного зелья? — спросил я.

— Нет… усомнился в честности китайца, который передал мне письмо г. Дюбуа.

— Как же вам не стыдно? Вы сами лишили себя возможности бежать.

— Вы ею воспользовались, патрон, а убежали не дальше меня… Кажется, финиш то у нас одинаковый: голова в голову…

— Ну, я бы вас обогнал, если б не эта шельма, Вами… Вы ничего не слыхали о том, что нам готовится?

— Пакость какая-нибудь… Нет, ничего не слыхал. Но доброго ничего не жду.

— Вами говорил мне, что нам покажут какие-то японские изобретения а-ля Эриксон… Насколько я понял, это вопрос национального самолюбия. Хотят похвастаться перед белыми…

— Не верьте, патрон. Это в начале столетия было бы понятно; а теперь Европа и Америка знают, что они усвоили европейскую технику, европейские методы и разрабатывают их не хуже нас. Нет, это подвох. Покажут они нам… Какая-нибудь каверза, какая-нибудь утонченная жестокость. Не забудьте, ведь они считают нас соучастниками Эриксона, который наделал им столько зла.

Помолчав немного, он спросил, получил ли я газетную вырезку при письме патрона, и когда я ответил отрицательно, сообщил, что в полученном им конверте имелась, кроме письма, вырезка из какой-то американской газеты следующего содержания (он заучил ее наизусть):

Я не успел еще ничего высказать по этому поводу, когда дверь отворилась и вошел японский унтер-офицер с десятком солдат. Он что-то пробормотал на своем языке, затем завязал нам глаза черными повязками. Затем я почувствовал, что он надевает мне на шею веревочную петлю. В жизни не забуду этого ощущения!..

— Что я вам говорил, патрон? — раздался унылый голос Пижона. — Вам петлю надели?

— Да, а вам?..

— Мне тоже. Зачем только глаза завязали?.. Вот вам и отсрочка казни!

— Ну, постараемся выдержать до конца, дружище. Мужайтесь!

Японец взял меня за руку, давая понять, чтобы я шел рядом с ним. Я побрел, медленно переступая в темноте, и сообразил, почувствовав, как натянулась веревка, что она соединяет обе петли, и что Пижон следует за мной в нескольких шагах.

Нет, это не похоже на приготовления к казни. Зачем бы им завязывать нам глаза? Я тщетно старался сообразить, что они затеяли.

Нас вывели на улицу, усадили в паланкин, затем, минут через десять, снова заставили выйти. Тут нам развязали глаза и мы увидели себя в какой-то крепости, среди бастионов, казарм, мастерских, в толпе военных.

• Предыдущая
• 40/62
• Следующая